Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Только теперь Энтони считал, что отношение к женщинам должно измениться. Причиной всех горестей, душевных страданий и боли, которые ему довелось пережить, являлись женщины. Наблюдалась некая закономерность в том, как женщины, каждая по-своему, порой неосознанно и как бы мимоходом, влияли на него, вероятно, считая слабохарактерным и пугливым, убивали в нем все, что представляло угрозу для их абсолютной власти.
Отвернувшись от окна, он встретился взглядом со своим отражением в зеркале и с нескрываемым унынием принялся изучать болезненное одутловатое лицо, глаза, покрытые похожей на запекшуюся кровь сетью прожилок, обрюзгшую сутулую фигуру, сама дряблость которой свидетельствовала о полной апатии. Энтони было тридцать три года, а выглядел он на все сорок. Ничего, все еще изменится в лучшую сторону.
Звонок в дверь раздался так неожиданно, что Энтони вздрогнул, как от удара. Придя в себя, он пошел в коридор и открыл входную дверь. На пороге стояла Дот.
Неожиданная встреча
Под ее натиском Энтони отступил в гостиную, различая лишь отдельные слова из выплескивающихся нескончаемым потоком монотонных фраз. Одета Дот была бедно, но она старалась выглядеть прилично. Жалкого вида шляпка, украшенная розовыми и голубенькими цветочками, скрывала темные волосы. Из ее речи Энтони понял, что несколько дней назад Дот увидела в газете заметку, касавшуюся судебного процесса, и узнала его адрес от клерка в апелляционном суде. Она позвонила на квартиру, но какая-то женщина, которой Дот не назвалась, сказала, что его нет дома.
Энтони застыл у дверей гостиной и, остолбенев от ужаса, смотрел на трещавшую без умолку Дот. Им овладело чувство, что весь цивилизованный мир, а вместе с ним и общепринятый уклад жизни на глазах становятся до странности нереальными. Дот работает в шляпном магазине на Шестой авеню, ее жизнь уныла и одинока. После отъезда Энтони в Кэмп-Миллз она долго болела, потом приехала мать и забрала ее обратно в Каролину… А в Нью-Йорк она явилась с единственной целью – отыскать Энтони.
Ее серьезность пугала. Фиалковые глаза покраснели от слез, а протяжную плавную речь то и дело прерывали сдавленные рыдания.
Знакомая картина. Дот ничуть не изменилась. Ей нужен Энтони, и точка. Если она не получит желаемого, то непременно умрет…
– Тебе лучше уйти, – выдохнул наконец Энтони, пытаясь придать своим словам убедительность. – И так неприятностей хоть отбавляй. Господи, да уйдешь ты наконец?!
Разразившись рыданиями, Дот опустилась на стул.
– Я тебя люблю! – выкрикнула она. – Что бы ты ни говорил! Люблю, и все тут!
– А мне плевать! – сорвался на визг Энтони. – Убирайся! Мало ты мне горя принесла?! Мало напакостила?!
– Ударь меня! – умоляла Дот с тупым остервенением. – Ударь, а я стану целовать твои руки!
Не владея собой, Энтони перешел на истошный крик.
– Я убью тебя! – вопил он. – Убью, если сейчас же не уберешься!
Его глаза горели безумным блеском, но Дот бесстрашно двинулась навстречу.
– Энтони! Энтони!
Лязгнув зубами, Энтони подался назад, будто собирался наброситься на Дот. Потом вдруг передумал и стал дико озираться по сторонам.
– Убью! – задыхаясь, бормотал он. – Убью тебя!
Казалось, он вгрызался в это слово, будто хотел материализовать силой своих эмоций. Наконец почуяв неладное, Дот остановилась и, встретившись с обезумевшим взглядом Энтони, попятилась к двери. Продолжая выкрикивать проклятия, Энтони метался по комнате и вдруг нашел, что хотел – добротный дубовый стул, что стоял у стола. Он издал хриплый вопль, схватил стул и, размахнувшись им над головой, со всей накопившейся яростью швырнул прямо в перепуганное бледное лицо в противоположном конце комнаты. Потом опустилась плотная непроницаемая тьма, заслонившая собой все мысли, гнев и безумие – послышался почти осязаемый щелчок, и лик окружающего мира на глазах изменился.
Глория с Диком вернулись в пять и стали звать Энтони. Не дождавшись ответа, они зашли в гостиную, где обнаружили в дверях стул со сломанной спинкой. В комнате царил беспорядок: коврики на полу сбиты, фотографии и безделушки на комоде валяются как попало, а в воздухе висит тошнотворный запах дешевых духов.
Энтони они нашли в спальне, сидящим на полу в пятне яркого солнечного света. Перед ним лежали три открытых альбома, и Энтони копался в груде марок, которые выгрузил из них. Заметив Глорию и Дика, он с неодобрительным видом склонил голову набок и попросил жестом уйти.
– Энтони! – воскликнула Глория. – Мы выиграли! Приговор отменен!
– Не входите, – тусклым голосом пробормотал он. – Только все перепутаете. Я их сортирую, а вы станете здесь топтаться. И как всегда, устроите беспорядок.
– Что ты делаешь? – изумилась Глория. – Вернулся в детство? Неужели не понял: ты выиграл судебный процесс. Приговор суда низшей инстанции отменили. Теперь ты владеешь тридцатью миллионами.
Энтони устремил на них полный упрека взгляд.
– Когда будете уходить, закройте за собой дверь, – изрек он с видом капризного задиристого ребенка.
Глория во все глаза смотрела на мужа, и в ее взгляде просыпался страх.
– Энтони! – воскликнула она. – В чем дело? Что произошло? Почему ты не пришел в суд? И что все это значит?
– Слушайте, вы двое, – тихим голосом произнес Энтони, – убирайтесь немедленно, а не то я пожалуюсь дедушке.
Он поднял пригоршню марок, разжал пальцы, и кусочки бумаги полетели вниз, плавно кружась и переворачиваясь в наполненном солнцем воздухе, как осенние листья: разноцветные яркие марки Англии, Эквадора, Венесуэлы, Испании… и Италии…
В компании с воробышками
Божественная, утонченная ирония, та же самая, что суммировала итог жизни бесчисленных поколений воробьев, воспроизводилась, без сомнения, и в тех словесных изысках, которыми блистают пассажиры, путешествующие на таких судах, как «Беренгария». И она определенно навострила уши, когда молодой человек в клетчатом кепи стремительной походкой пересек палубу и заговорил с прелестной девушкой в желтом платье.
– Это он, – сообщил юноша, указывая на укутанную фигуру, сидящую в кресле-каталке возле заграждения. – Энтони Пэтч. Первый раз вышел на палубу.
– Так это действительно он?
– Да. Говорят, как получил деньги, так и тронулся умом. Ну а второй тип, Шаттлуорт, ну, который религиозный и денег не получил, так он заперся в номере гостиницы и пустил себе пулю в лоб.
– Что вы
