Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А

— Практичный? Да.

— И я тоже. Мы можем говорить напрямик. Выложить карты на стол. Чего бы вы ни добивались, я предлагаю вам сделку.

— Я всегда готов заключить сделку.

— Я это знал! — торжествующе выкрикнул мистер Томпсон, стукнув кулаком по колену. — Я так и говорил им, всем этим тупым интеллектуальным теоретикам вроде Уэсли!

— Я всегда готов заключить сделку с любым, у кого есть ценность, которую он может мне предложить.

Мистер Томпсон не понял, почему у него екнуло сердце перед тем, как он ответил:

— Отлично, назовите свои условия, приятель! Назовите свои условия!

— Что вы можете мне предложить?

— Ну, как… все, что угодно.

— Например?

— Все, что назовете. Слышали вы наши коротковолновые передачи к вам?

— Да.

— Мы говорили, что примем ваши условия, любые условия. Мы не лгали.

— Слышали вы, как я говорил по радио, что не соглашусь ни на какие условия? Я не лгал.

— О, но послушайте, вы неверно поняли нас! Вы думали, что мы будем сражаться с вами. Нет. Мы не настолько косны. Мы готовы рассмотреть любую идею. Почему вы не ответили на наши призывы, не пришли на совещание?

— Это еще зачем?

— Потому что… потому что мы хотели поговорить с вами от имени страны.

— Я не признаю за вами права говорить от имени страны.

— Ну, знаете ли, я не привык… Что ж, хорошо, согласитесь вы просто выслушать меня?

— Я слушаю.

— Страна находится в ужасающем положении. Люди голодают и теряют всякую надежду, экономика рушится, никто больше ничего не производит. Мы не знаем, что с этим делать. Вы знаете. Вы знаете, как заставить механизм работать. Хорошо, мы готовы пойти на уступки. Скажите нам, что делать.

— Я сказал.

— Что?

— Уйдите с дороги.

— Это невозможно! Немыслимо! Об этом не может быть и речи!

— Видите? Я сказал вам, что нам нечего обсуждать.

— Постойте, постойте! Не идите на крайности! Всегда существует золотая середина. Нельзя требовать всего. Мы не… люди не готовы к этому. Нельзя ожидать, что мы бросим государственную машину. Мы должны сохранить систему, но готовы ее исправить. Мы модифицируем ее, как вам угодно. Мы не упрямые теоретики-догматики, мы гибкие. Мы сделаем все, что вы скажете. Дадим вам свободу действий. Будем с вами сотрудничать. Пойдем на компромисс. Поделимся поровну. Мы сохраним сферу политики и дадим вам полную власть в сфере экономики. Отдадим вам производство, подарим всю экономику. Вы будете управлять ею, как сочтете нужным, будете отдавать распоряжение, издавать директивы, и организованная мощь государства будет обеспечивать соблюдение ваших решений. Мы будем готовы повиноваться вам, все, начиная с меня. В сфере производства будем делать все, что вы скажете. Вы будете… будете экономическим диктатором страны!

Голт рассмеялся.

Мистера Томпсона потряс его простой, веселый смех.

— Что это с вами?

— Вот, значит, какое у вас представление о компромиссе?

— Какого… Да не усмехайтесь так!.. Думаю, вы меня не поняли. Я предлагаю вам должность Уэсли Моуча, чего-то большего предложить вам не может никто!.. Вы будете вольны делать все, что угодно. Если вам не нравится контроль, уберите его, хотите более высоких прибылей и более низких зарплат, декретируйте их. Если хотите особых привилегий для крупных магнатов, дайте их. Если вам не нравятся профсоюзы, распустите их. Хотите свободной экономики, прикажите людям быть свободными! Ведите эту игру, как сочтете нужным, но заставьте механизм действовать. Организуйте страну. Заставьте людей снова работать и производить. Верните своих людей, людей разума. Ведите нас к мирному, научному, индустриальному веку и к процветанию.

— Под дулом пистолета?

— Послушайте, я… Черт возьми, что тут смешного?

— Скажите мне вот что: если вы способны делать вид, что не слышали ни единого моего слова по радио, почему вы думаете, что я стану делать вид, что не говорил его?

— Не понимаю вас! Я…

— Оставьте. Это риторический вопрос. Первая часть его отвечает на вторую.

— Что?

— Я не играю в ваши игры, приятель, если вам необходим перевод.

— То есть вы отказываетесь от моего предложения?

— Отказываюсь.

— Но почему?

— Я три часа объяснял по радио, почему.

— О, это всего-навсего теория! Я говорю о деле. Я предлагаю вам лучшую на свете должность. Скажите, чем она плоха?

— Я три часа говорил вам, что система не будет действовать.

— Вы заставите ее действовать.

— Каким образом?

Мистер Томпсон развел руками.

— Не знаю. Если бы знал, то не обращался бы к вам. Это вам решать. Вы — индустриальный гений. Вы можете решить все проблемы.

— Я сказал, что сделать этого нельзя.

— Вы сможете.

— Как?

— Как-нибудь. — Услышав смешок Голта, он добавил: — Почему нет? Скажите, почему?

— Хорошо, скажу. Вы хотите, чтобы я был экономическим диктатором?

— Да!

— И будете подчиняться моим распоряжениям?

— Беспрекословно!

— Тогда начните с отмены всех подоходных налогов.

— О, нет! — выкрикнул мистер Томпсон, вскочив. — На это мы не можем пойти! Это… это не сфера производства. Это сфера распределения. Как мы будем платить государственным служащим?

— Увольте своих государственных служащих.

— О, нет! Это политика! Это не экономика! Вы не можете вмешиваться в политику! Нельзя требовать всего!

Голт скрестил на подушечке ноги и устроился поудобнее в парчовом кресле.

— Хотите продолжать дискуссию? Или поняли мою позицию?

— Я только…

— Вы убедились, что у меня есть позиция?

— Послушайте, — заговорил мистер Томпсон, сев на край кресла. — Я не хочу спорить. Я не силен в дебатах. Я человек действия. Время поджимает. Я только знаю, что у вас есть разум, такого склада, какой нам необходим. Вы можете сделать все, заставить механизм работать, если захотите.

— Хорошо, отвечу вашим языком: я не хочу. Не хочу быть экономическим диктатором, даже на тот срок, чтобы издать приказ людям быть свободными, за который любой разумный человек плюнет мне в лицо, поскольку знает, что его права не должны зависеть от вашего или моего разрешения.

— Скажите, — спросил мистер Томпсон, задумчиво глядя на Голта, — чего вы добиваетесь?

— Я сказал по радио.

— Не понимаю. Вы сказали, что преследуете свой эгоистический интерес, и мне это понятно. Но что вам может быть нужно в будущем, чего вы не можете получить прямо сейчас, из наших рук, на тарелочке? Я думал, что вы — эгоист и практичный человек. Я предлагаю вам чек на все, что угодно, а вы отвечаете, что не хотите его. Почему?

— Потому что ваш чек не подкреплен фондами.

— Что?

— Потому что у вас нет ценностей, какие могли бы мне предложить.

— Я могу предложить вам все, чего вы можете пожелать. Только назовите это.

— Назовите сами.

— Хорошо, вы много говорили о богатстве. Если вам нужны деньги, то вам за три жизни не заработать того, что я могу дать вам через минуту, сию минуту, наличными. Хотите миллиард долларов, замечательный круглый миллиард?

— Что мне придется создать за него для вас?

— Нет, я имею в виду прямо из казначейства, новенькими кредитками… или… или, если хотите, золотом.

— Что мне это даст?

— Послушайте, когда страна вновь поднимется на ноги.

— Когда я поставлю ее на ноги?

— Хорошо, если вы хотите вести дела по-своему, если вам нужна власть, я гарантирую, что все мужчины, женщины и дети в стране будут подчиняться вашим указаниям и делать то, что вы хотите.

— Когда я научу их это делать?

— Если хотите чего-то для своей компании, всех тех людей, которые скрылись, работы, должностей, власти, освобождения от налогов, каких-то особых привилегий, только скажите, и они это получат.

— Когда я верну их обратно?

— Хорошо, чего же вы хотите?

— Для чего же вы мне нужны?

— Что?

— Что вы можете предложить мне такого, чего я не смогу добиться без вас?

Выражение глаз мистера Томпсона изменилось, когда он подался назад, словно загнанный в угол, но он впервые взглянул прямо на Голта и неторопливо произнес:

— Без меня вы не сможете выйти из этой комнаты.

Голт улыбнулся.

— Верно.

— Вы не сможете ничего производить. Вы можете остаться здесь голодать.

— Верно.

— Так что же, неужели не понимаете? — громкая, дружелюбная оживленность снова вернулась в голос мистера Томпсона, словно данного и понятого намека нужно было теперь благополучно избежать посредством тона. — Я могу предложить вам жизнь.

— Она не принадлежит вам, и вы не можете предлагать ее, мистер Томпсон, — негромко сказал Голт.

Что-то в его голосе заставило мистера Томпсона торопливо взглянуть на него и еще торопливее отвернуться. Улыбка Голта казалась почти кроткой.