Джон Голсуорси - Через реку
VIII
Накалённая предвыборная атмосфера в Кондафорде посвежела, и генерал резюмировал изменившуюся обстановку короткой фразой:
– Что ж, они получили по заслугам.
– Папа, а тебе не страшно при мысли, что получат наши, если тоже не сумеют ничего сделать.
Генерал улыбнулся:
– Довлеет гневи злоба его, Динни. Клер обжилась в Лондоне?
– Устраивает себе жильё. Работа у неё сейчас, кажется, простая – пишет благодарственные письма людям, взявшим на себя перед выборами самую чёрную работу – агитацию на улицах.
– То есть с машин? Довольна она Дорнфордом?
– Пишет, что он в высшей степени достойный человек.
– Отец его был хорошим солдатом. Я одно время служил у него в бригаде в бурскую войну.
Генерал пристально посмотрел на дочь и спросил:
– Слышно что-нибудь о Корвене?
– Да. Он приехал.
– О-о!.. Не понимаю, почему я должен бродить вслепую. Конечно, родителям в наши дни возбраняется подавать голос и приходится полагаться на то, что они услышат через замочную скважину…
Динни завладела рукой отца:
– Нет, мы просто должны их щадить. Они ведь чувствительные растения, правда, папа?
– Мы с твоей матерью считаем, что эта история ничего хорошего не сулит. Нам очень хочется, чтобы все как-нибудь утряслось.
– Надеюсь, не ценой счастья Клер?
– Нет, – неуверенно ответил генерал. – Нет. Но вопросы брака – вещь путаная и сложная. В чём состоит и будет состоять её счастье? Этого не знает никто: ни она сама, ни ты, ни я. Как правило, люди, пытаясь выкарабкаться из одной ямы, тут же попадают в другую.
– Выходит, не стоит и пытаться? Знай сиди себе в яме, так? А ведь лейбористы именно к этому и стремились.
– Я обязан поговорить с ним, но не могу действовать вслепую, – продолжал сэр Конуэй, обойдя сравнение молчанием. – Что ты посоветуешь, Динни?
– Не дразнить собаку, чтобы не укусила.
– Думаешь, укусит?
– Обязательно.
– Скверно! – бросил генерал. – Клер слишком молода.
Та же мысль давно уже тревожила Динни. Она сразу сказала сестре: "Ты должна освободиться!" – и до сих пор пребывала в этом убеждении. Но как? Изучение законов о браке не было предусмотрено воспитанием Динни. Она знала, что бракоразводные процессы – обычное дело, и, как все её поколение, была в этом смысле свободна от предрассудков. Но её родителям такой процесс доставил бы немало огорчений, особенно в том случае, если бы Клер взяла вину на себя: с их точки зрения, это – пятно, которого нужно избежать любой ценой. После своего трагического романа с Дезертом девушка редко наезжала в Лондон. Каждая улица и в особенности парки напоминали ей об Уилфриде и отчаянии тех дней, когда он ушёл от неё. Но теперь ей стало ясно, что при любом обороте дела Клер нельзя оставлять без поддержки.
– Мне, пожалуй, следует съездить к ней, папа, и узнать, что происходит.
– Буду только рад. Если ещё не поздно, нужно постараться всё уладить.
Динни покачала головой:
– Думаю, что ничего не выйдет. Да ты и сам не захотел бы этого, расскажи тебе Клер то, что рассказала мне.
Генерал широко раскрыл глаза:
– Я же говорю, что бреду вслепую.
– Согласна, папа, но всё-таки ничего тебе не скажу, пока она сама не скажет.
– Тогда поезжай, и чем скорее, тем лучше.
Мелтон-Мьюз избавился от былых запахов конюшни, но зато пропитался острым ароматом бензина: в этом мощённом брусчаткой переулке нашли себе приют автомобили. Когда под вечер того же дня Динни вошла в него, её глазам слева и справа представились две линии гаражей, запертые или распахнутые двери которых сверкали более или менее свежей краской. За одной из них виднелась спина шофёра в комбинезоне, склонившегося над карбюратором; по мостовой насторожённо прогуливались кошки. Других признаков жизни не было, и название "Мьюз"[2] не подтверждалось даже благоуханием навоза.
Сине-зелёный цвет дома N 2 напоминал о прежней владелице, которую, как и других торговцев предметами роскоши, кризис вынудил свернуть дело. Динни потянула к себе резную ручку звонка, и он ответил ей позвякиванием, слабым, как звук колокольчика заблудившейся овцы. Затем наступила тишина, потом на уровне глаз девушки мелькнуло светлое пятно, исчезло, и дверь открылась. Клер в зелёном халате стояла на пороге.
– Входи, дорогая, – пригласила она. – Львица у себя в логове, и "Дуглас в замке у ней".
Динни вошла в тесную, почти пустую комнатку, которая была задрапирована зелёным японским шёлком, купленным у антиквара, и устлана циновками. В противоположном углу виднелась винтовая лесенка; с потолка, излучая слабый свет, свисала единственная лампочка, затенённая зелёным абажуром. Было холодно: медная электрическая печка не давала тепла.
– За эту комнату я ещё не принималась, – пояснила Клер. – Пойдём наверх.
Динни совершила винтообразное восхождение и очутилась в гостиной, пожалуй, ещё более тесной. Там были два зашторенных окна, выходившие на конюшни, кушетка с подушками, маленькое старинное бюро, три стула. шесть японских гравюр, приколачиванием которых, видимо, занималась Клер перед приходом сестры, старинный персидский ковёр, брошенный на устилавшие пол циновки, полупустой книжный шкафчик и несколько семейных фотографий на нём. Стены были выкрашены светло-серой клеевой краской; в помещении горел газовый камин.
– Флёр прислала мне гравюры и ковёр, а тётя Эм заставила взять бюро.
Остальное я привезла с собой.
– Где ты спишь?
– На кушетке – очень удобно. Рядом – туалетная комната с душем, гардеробом и прочим.
– Мама велела спросить, что тебе нужно.
– Немногое: наш старый примус, пара одеял, несколько ложек, ножей и вилок, небольшой чайный сервиз, если найдётся лишний, и какие-нибудь книги.
– Будет сделано, – ответила Динни. – А теперь, дорогая, рассказывай как себя чувствуешь.
– Физически – превосходно, морально – неспокойно. Я же писала тебе, он приехал.
– Он знает об этой квартире?
– Пока нет. О ней известно только тебе, Флёр и тёте Эм. Да, забыла, ещё Тони Круму. Мой официальный адрес – Маунт-стрит. Но Джерри, разумеется, отыщет меня, стоит ему только захотеть.
– Ты видела его?
– Да. Я сказала ему, что не вернусь. И на самом деле не вернусь, Динни. Решение окончательное, так что не уговаривай. Выпьешь чаю? Я сейчас вскипячу – у меня есть глиняный чайничек.
– Нет, благодарю, я пила в поезде.
Динни сидела на одном из стульев, которые Клер привезла с собой, и тёмно-зелёный костюм удивительно шёл к её волосам цвета опавших буковых листьев.
– До чего ты сейчас хороша! – восхитилась Клер, свёртываясь в клубок на кушетке. – Хочешь сигарету?
То же самое подумала о сестре и Динни. Обворожительная женщина, одна из тех, кто обворожителен при любых обстоятельствах: тёмные стриженые волосы, живые карие глаза, бледное лицо цвета слоновой кости, в слегка подкрашенных губах сигаретка… Да, соблазнительна! Впрочем, вспомнив, как складывается жизнь сестры, Динни сочла это выражение неуместным. Клер всегда была жизнерадостной и обаятельной, но брак, бесспорно, ещё более усилил и углубил это обаяние, придав ему какой-то неуловимо колдовской оттенок.
– Ты сказала. Тони Крум тоже знает? – неожиданно спросила она.
– Он помогал мне красить стены. Фактически всю гостиную отделал он, а я занималась туалетной. Но у него получилось лучше.
Динни с явным интересом оглядела стены:
– Очень недурно. Знаешь, дорогая, отец и мама встревожены.
– Верю.
– Ты не находишь, что это естественно?
Клер сдвинула брови, и вдруг Динни вспомнила, как они спорили когдато, надо ли выщипывать брови. Слава богу, Клер к этому не прибегает!
– Ничем не могу помочь, Динни: я не знаю, что решил Джерри.
– Я думаю, он не пробудет здесь долго, – иначе потеряет место.
– Видимо, так. Но я не хочу волноваться заранее. Будь что будет.
– Как быстро можно получить развод? Я хочу сказать – если дело возбудишь ты.
Клер покачала головой, и тёмный локон упал ей на лоб, напомнив Динни детские годы сестры.
– Устанавливать за ним слежку – мерзко. Объяснять на суде, как он меня истязал, я не в силах. А на слово мне никто не поверит, – мужчинам все сходит гладко.
Динни встала и подсела к сестре на кушетку.
– Я готова убить его, – вырвалось у неё.
Клер рассмеялась.
– Во многом он не плохой человек. Но я к нему не вернусь. С кого содрали кожу, тот во второй раз не дастся.
Динни молчала, закрыв глаза.
– Скажи, что у тебя за отношения с Тони Крумом? – спросила она наконец.
– Он проходит испытание. Пока ведёт себя смирно, и мне приятно встречаться с ним.
– Послушай, – медленно продолжала Динни, – если бы стало известно, что он у тебя бывает, этого было бы достаточно, правда?
Клер опять рассмеялась.
– Для светских людей, по-видимому, вполне. А присяжные, как я полагаю, причисляют себя к таковым. Но для меня, Динни, легче не жить, чем смотреть на вещи с точки зрения коллегии присяжных. А я не испытываю никакого желания хоронить себя. Поэтому скажу тебе прямо: Тони знает, что я надолго сыта физиологией.
