Симона Бовуар - Все люди смертны
Войдя в подворотню, она пересекла двор старого дома. Окно Анни светилось, во всех прочих было темно. Разве Фоска уже заснул? Она быстро поднялась по лестнице и бесшумно повернула ключ в замке. Из-за двери комнаты Анни доносился смех: ее смех и смех Фоски. Кровь бросилась в лицо Регине, в горло вонзились когти: уже давно она не ощущала этой душераздирающей боли. На цыпочках она подошла к двери.
— И я каждый вечер отправлялась на галерку, — говорила Анни. — Мне была невыносима мысль, что она будет играть для других, а я ее не увижу.
Регина пожала плечами. Вот кривляка! — раздраженно подумала она. Она постучалась и толкнула дверь. Анни и Фоска сидели за столом, перед ними стояли тарелка блинов и бокалы с белым вином. На Анни было домашнее смородинно-черное платье и серьги, щеки ее раскраснелись от оживления. Это какая-то пародия, подумала Регина, ощутив прилив гнева. Она произнесла ледяным тоном:
— Вижу, вам весело.
— Смотрите, моя королевна, каких мы отличных блинов напекли, — радостно сказала Анни. — Знаете, он очень ловко переворачивает блины, ни единого не испортил. — Она с улыбкой протянула Регине тарелку. — Еще горячие.
— Спасибо, я не голодна, — ответила Регина.
Она с ненавистью смотрела на них. Стало быть, нет способа помешать им продолжать жить без меня. Да как они смеют? Вот наглость! — подумала она. Бывают моменты, когда ты гордо выпрямляешься на одинокой горной вершине, охватываешь единым взглядом окрестную равнину, где линии и краски сливаются в единый пейзаж. В другие моменты ты находишься внизу и обнаруживаешь, что каждая пядь земли со своими ямами, впадинами и возвышенностями живет собственной жизнью. Анни делится с Фоской воспоминаниями, а он слушает ее!
— О чем вы говорили?
— Я рассказывала Фоске, как мы познакомились.
— Опять? — сказала Регина.
Она отпила глоток вина. Блины казались еще горячими и аппетитными, ей захотелось блинов, и это усилило ее гнев.
— Это ее рассказ Терамена.[2] Надо, чтобы она выложила это всем моим друзьям. Впрочем, в этой истории нет ничего чудесного. Анни настроена романтично, не стоит верить всему, что она выдумывает.
У Анни на глаза навернулись слезы. Но Регина сделала вид, что не заметила этого, она с удовлетворением подумала: я заставлю тебя плакать взаправду.
— Я вернулась пешком, — непринужденно заметила она. — Такая хорошая погода! Фоска, знаете, что я решила? Давайте съездим в деревню между двумя представлениями «Розалинды».
— Хорошая мысль, — сказал Фоска, с благодушным видом поедавший один блин за другим.
— Вы возьмете меня с собой? — спросила Анни.
Регина ждала этого вопроса.
— Нет, — ответила она. — Я хочу провести несколько дней наедине с Фоской. Мне тоже хочется поведать ему свои истории.
— Но почему? — спросила Анни. — Я вам не помешаю. Прежде я сопровождала вас повсюду, и вы говорили, что я вам вовсе не помеха.
— Прежде — возможно, — сказала Регина.
— Но что я сделала? — прорыдала Анни. — Почему вы так суровы со мной? За что вы меня наказываете?
— Не ребячься, — сказала Регина. — В твои годы это тебе не к лицу. Я не наказываю тебя. Мне просто не хочется брать тебя с собой, вот и все.
— Злюка! — сказала Анни. — Злюка!
— Слезами ты не заставишь меня переменить решение. Тебе не идет плакать. — Регина, с сожалением посмотрев на блины, добавила: — Пойду спать.
— Злюка! Злюка!
Анни обхватила голову руками и зарыдала.
Регина вошла в спальню, сняла пальто и принялась расчесывать волосы. Он остался с ней! Он утешает ее! — думала она. Ей хотелось растоптать Анни.
Она уже легла, когда Фоска постучал в дверь.
— Войдите.
Он подошел к ней, улыбаясь.
— Не стоило торопиться, — сказала она. — Вы хоть успели доесть блины?
— Простите меня, — сказал Фоска. — Я не мог оставить Анни в таком отчаянии.
— Она щедра на слезы. — Регина усмехнулась. — Она, разумеется, все вам рассказала: и как она была кассиршей в театральном буфете, и о моем явлении — цыганка с повязкой на глазу.
Фоска уселся в изножье кровати.
— Не надо с ней так, — сказал он. — Она тоже пытается существовать.
— Она тоже?
— Мы все пытаемся.
И в этот момент она вновь уловила в его глазах выражение, так напугавшее ее в саду отеля.
— Вы осуждаете меня? — спросила она.
— Я вас никогда не осуждаю.
— Вы считаете, что я злая? — Она с вызовом взглянула на Фоску. — Это правда, я не люблю чужого счастья и мне нравится дать всем почувствовать мою власть. Анни не мешает мне; я из вредности не беру ее с собой.
— Понимаю. — Он ласково поглядел на нее.
Регина предпочла бы, чтобы он смотрел на нее с ужасом, как Роже.
— Все-таки вы добрый, — заметила она.
Он неопределенно пожал плечами, и она быстро взглянула на него. Что можно было сказать о нем? Он не скупой и не щедрый, не храбрый и не боязливый, не злой и не добрый; в его присутствии все слова утрачивали смысл. Казалось невероятным, что его волосам и глазам вообще присущ определенный цвет.
— Провести вечер, переворачивая блины с Анни, недостойно вас! — выпалила она.
Он улыбнулся:
— Блины были вкусные.
— Могли бы найти занятие получше.
— Какое же?
— Вы еще не написали первую сцену моей пьесы.
— Ну, сегодня вечером не было настроения, — сказал он.
— Могли бы читать: я столько книг для вас отобрала…
— Там рассказывается одна и та же история, — заметил он.
Она обеспокоенно посмотрела на него:
— Фоска, вы собираетесь снова заснуть?!
— Нет! — сказал он. — Нет.
— Вы обещали мне помощь. Сказали, что можете делать все, на что способен обычный смертный.
— Ах, в том-то все и дело! — со вздохом произнес он.
Регина выскочила из такси и быстро поднялась по лестнице; Фоска в первый раз пропустил свидание. Открыв дверь, она застыла на пороге студии. Забравшись на стремянку, Фоска, напевая, отмывал кафельную плитку.
— Фоска!
Он улыбнулся.
— Я вымыл весь кафель, — сказал он.
— Да что на вас нашло?
— Сегодня утром вы сказали Анни, что надо отмыть кафель. — С тряпкой в руках он спустился с лесенки. — Разве не хорошо?
— Вы должны были встретить меня в четыре часа в фойе зала «Плейель». Вы забыли?
— Да, забыл, — сконфуженно признался он. Он выжал тряпку над ведром. — Так хорошо работалось, что я забыл обо всем.
— Теперь мы пропустили концерт! — раздраженно сказала Регина.
— Будут и другие концерты, — заметил Фоска.
Она пожала плечами:
— Я хотела послушать этот.
— Именно этот?
— Да. — Она добавила: — Пойдите переоденьтесь. Вы не можете оставаться в таком виде.
— Я хотел еще протереть потолки, они не слишком чистые.
— Что за причуда? — удивилась Регина.
— Хотелось быть вам полезным.
— Я не нуждаюсь в подобных услугах.
Фоска послушно двинулся в спальню, Регина закурила сигарету. Он забыл обо мне, думала она. Для него существовала лишь я, и вот он забыл обо мне; неужто так быстро переменился? Что у него на уме? Прохаживаясь по комнате, она ощущала тревогу.
Когда Фоска вернулся в студию, она со смехом спросила:
— Уборка вас развлекает?
— Да. В доме умалишенных, когда меня заставляли подметать в палатах, я был очень счастлив.
— Но почему?
— Это занятие.
— Но есть и другие занятия, — заметила она.
Он с сожалением посмотрел на потолок:
— Надо, чтобы мне давали задание.
Регина вздрогнула:
— Вам что, так скучно?
— Нужно, чтобы мне поручили что-нибудь делать.
— Я вам предлагала…
— Мне хотелось бы работу, которая не заставляет думать.
Он с нежностью обвел взглядом сияющий кафель.
— Но все-таки вы же не хотите быть мойщиком кафеля? — спросила она.
— Почему бы и нет?
Она молча прошлась по комнате. Почему бы и нет, в самом деле? Что же ему было делать?
— При такой работе нам придется расставаться на весь день.
— Да все люди так и живут, — сказал он. — Расстаются и встречаются вновь.
— Но мы не все, — заметила она.
Лицо Фоски потемнело.
— Вы правы, — сказал он. — Как бы я ни старался, я не смогу быть как все.
Регина обеспокоенно посмотрела на него. Она любила его, потому что он был бессмертным, а он любил ее в надежде сравняться с обычными смертными. Пары из нас никогда не выйдет.
— Вы не пытаетесь заполнить свое время, — сказала она. — Читайте, смотрите картины, ходите со мной на концерты.
— Это ни к чему не ведет, — сказал он.
Она положила руки ему на плечи:
— А меня вам уже недостаточно?
— Я не могу жить вместо вас.
