Сельма Лагерлёф - Возница
Сестра Мария вздрагивает и открывает глаза. Солдат Армии спасения стоит и надевает пальто.
— Я пойду за ним, сестра Мария, — говорит он сдавленным голосом. — Я не вернусь без него.
Человек, лежащий на полу у дверей, поворачивается к вознице:
— С меня довольно, Георг! Когда ты принес меня сюда, вначале их слова тронули меня. Может, ты таким образом и мог смягчить мою душу, но тебе следовало упредить их. Они не должны были говорить о моей жене.
Вместо ответа возница слабым жестом указывает ему на кого-то в глубине комнаты. Это старая женщина, она вошла, отворив оклеенную обоями дверь в гостиной. Она подходит к друзьям ее дочери, которые вели столь долгую беседу, и говорит голосом, дрожащим от волнения, строго и торжественно:
— Она не хочет больше там лежать. Она просит перенести ее сюда. Конец близок.
VI
Несчастная маленькая сестра Армии спасения, лежащая при смерти, чувствует, как силы ее с каждой минутой убывают, как бессилие овладевает ею все неотвязнее. Боли больше не мучают ее, она лежит и борется со смертью так же, как много ночей, бодрствуя у постели больных, она боролась со сном.
— Ах, как сладко ты манишь меня! Да только нельзя тебе меня одолеть сейчас, — говорила она тогда сну, и если сну удавалось на несколько мгновений побороть ее, то она тут же стряхивала его с себя и возвращалась к своим обязанностям.
А сейчас ей кажется, что где-то в прохладной комнате, где воздух чист и свеж и где ее больным легким станет легче дышать, кто-то стелет широкую и удобную постель с подушками мягкими и рыхлыми, как поднявшееся тесто. Она знает, что постель эту стелют для нее, и ей так хочется поскорее опуститься на нее и заснуть, избавиться от чувства бесконечной слабости, но где-то в глубине души она сознает, что тогда ей уже не удастся проснуться. Она продолжает отгонять от себя соблазн покоя. Его время еще не пришло.
Маленькая сестра Армии спасения оглядывает спальню, и в глазах ее мать читает укор. Эдит выглядит сейчас такой строгой, какой прежде не бывала.
«Почему вы так жестоки и не можете помочь мне в такой малости? — жалуются ее глаза. — Разве я не исходила столько дорог, служа вам, когда была здорова? Отчего же вы не хотите взять на себя труд позвать сюда того, кого я хочу видеть?»
Но большей частью она лежит с закрытыми глазами в ожидании и прислушивается столь напряженно, что ни один шорох в маленьком домике не может ускользнуть от ее ушей. Внезапно у нее появляется такое чувство, будто в соседнюю комнату вошел кто-то, что он стоит и ждет, когда его приведут к ней. Она открывает глаза и с мольбой смотрит на мать.
— Он стоит у дверей в кухню. Ты не можешь, мама, впустить его сюда?
Мать поднимается со стула, открывает оклеенную обоями дверь и выглядывает в большую комнату. Потом она возвращается и качает головой.
— Там никого нет, доченька, — говорит она, — никого, кроме сестры Марии и Густавссона.
Больная вздыхает и снова закрывает глаза. Но к ней снова возвращается ощущение, что он стоит возле двери и ждет. Если бы только ее одежда лежала, как обычно, на стуле возле кровати, она бы оделась и вышла сама, чтобы поговорить с ним. Но одежды там нет, к тому же она боится, что мать не позволит ей встать.
Она лежит и пытается придумать, как ей попасть в соседнюю комнату. Она уверена, что сейчас он там. Просто мать не хочет впустить его сюда. Она, верно, считает, что вид у него ужасный, и не желает, чтобы дочь разговаривала с таким человеком. Матушка, верно, считает, что ей не к чему его видеть. Мол, теперь, когда дочь умирает, ей все равно, что станется с ним.
Под конец в голову приходит мысль, которая кажется ей удивительно хитрой уловкой. «Скажу матушке, что хочу лежать в большой комнате, — думает она. — Этому она не станет противиться».
Она говорит матери о своем желании, но та, видно, разгадала причину желания дочери и начинает возражать.
— Разве тебе плохо здесь? Ведь в другие дни ты хотела лежать здесь.
Она не делает ничего, чтобы исполнить желание дочери, и продолжает сидеть не шелохнувшись. Сестра Эдит чувствует себя, как в ту пору, когда была ребенком и просила мать о чем-нибудь, чего та не хотела исполнить. И, как тогда, она начинает просить и хныкать, искушая терпение матери.
— Матушка, мне так хочется перебраться в большую комнату. Позови Густавссона и сестру Марию, пусть перенесут меня туда. Моей кровати недолго придется там стоять.
— Сама увидишь, что лучше там тебе не будет, и запросишься назад, — говорит мать, но все же выходит и возвращается с друзьями дочери.
Счастье еще, что она лежит на маленькой легкой деревянной кровати, на которой спала в детстве, и им втроем — сестре Марии, Густавссону и матери — нетрудно перенести ее.
Как только ее вынесли из дверей, она сразу же бросает взгляд в сторону кухни и сильно удивляется тому, что не видит его. Ведь на этот раз она была так уверена.
Она так сильно разочарована, что не разглядывает эту поделенную на три части комнату, которая хранит так много воспоминаний, а закрывает глаза. И тут в ней снова возникает ощущение, что возле двери находится кто-то чужой. «Не может быть, чтобы я ошибалась, — думает она, — кто-то здесь есть, либо он, либо кто-то другой».
Она снова открывает глаза и пристально оглядывает комнату. И тут она с трудом различает, что у дверей что-то темнеет. Что-то неотчетливое и неясное, как тень.
Мать наклоняется над ней.
— Тебе здесь не полегче? — спрашивает она.
Девушка кивает и шепчет, что рада находиться здесь. Но думает не о комнате, а все время лежит и смотрит на дверь. «Что там может быть?» — удивляется она и чувствует, что для нее важнее жизни узнать это.
Сестра Мария вдруг встала так, что загородила дверь, и она изо всех сил стала умолять ее отойти чуть-чуть в сторону.
Они поставили ее кровать в часть комнаты, именуемую гостиной и расположенную в противоположном конце по отношению к двери. Полежав здесь немного, она шепчет матери:
— Я уже поглядела на гостиную, теперь хочу поглядеть на столовую.
Она замечает, что ее мать и друзья обмениваются огорченными взглядами и покачивают головами. Она решает, что они боятся перенести ее поближе к тени у двери.
Она бросает на мать и друзей умоляющий взгляд, и они переносят ее, не пытаясь возражать.
Теперь, находясь в столовой, гораздо ближе к двери, она видит, что там стоит какая-то темная фигура со странным инструментом в руках. Это точно не он, но, во всяком случае, кто-то, с кем ей очень важно встретиться.
Ей необходимо придвинуться к нему поближе, и она с робкой улыбкой подает знак, чтобы ее перенесли в кухню. Больная видит, что мать это так сильно огорчает, что она начинает плакать. В душе девушки возникает смутное ощущение того, что мать сейчас вспоминает, как Эдит девочкой сидела на полу перед плитой, раскрасневшаяся от огня, и рассказывала ей обо всем, что было с ней в школе, а мать в это время готовила ужин. Она понимает, что матери видится ее дочь повсюду, что с каждой вещью в доме связаны воспоминания, что она уже начинает сгибаться под тяжестью надвигающегося на нее одиночества. Но сейчас она не должна думать о матери. Она не должна думать ни о чем, кроме главного, кроме того, что она должна успеть сделать за отпущенное ей короткое время.
Ее перенесли в противоположный конец комнаты, и теперь она наконец отчетливо видит то невидимое, что стоит у двери. Это человек в черном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо. В руке он держит длинную косу. Ей не приходится сомневаться ни мгновения, она понимает, кто это.
«Это смерть», — думает она. И ей становится страшно, оттого что смерть пришла слишком рано. Сама же по себе она ей страха не внушает.
Когда несчастную больную перенесли к дверям, пленник Смерти, лежащий на полу, съежился, словно стараясь сделаться меньше, чтобы девушка его не заметила. Он замечает, что она не отрывает взгляда от двери, видно что-то видит там. Он не хочет, чтобы она увидела его. Это было бы для него слишком большим унижением. Ее взгляд не встречается с его взглядом. Она смотрит не на него, и ясно, что заметила она не его, а Георга.
Когда ее постель придвинули совсем близко к ним, он видит, что она кивком головы позвала Георга. Георг плотнее запахивает плащ, будто мерзнет, и подходит к ней. Она смотрит на него с жалобной, умоляющей улыбкой.
— Ты видишь, я не боюсь тебя, — шепчет она почти беззвучно. — Я охотно последовала бы за тобой, но прошу тебя погодить до утра, чтобы я смогла выполнить великое поручение, ради которого Господь послал меня в этот мир.
Она говорит с Георгом, а Давид Хольм в это время поднял голову, чтобы лучше разглядеть ее. Он видит, что святая возвышенность ее души придала ей невиданную красоту, нечто гордое, высокое, недостижимо прекрасное, неодолимо притягивающее, и он не в силах отвести от нее глаз.
