Эрнест Хемингуэй - Райский сад
– Лучше не надо.
– Дай я поцелую тебя, и рискнем?
– Только без превращений.
Грудь болела, точно его пронзили железным прутом.
– Зря ты открылась полковнику.
– Но он сам догадался, Дэвид, и сам заговорил об этом. Он все понимает. Глупо было скрывать. Так даже лучше. Он ведь нам друг. Раз я сама все сказала, он будет молчать. А так он мог бы и проболтаться.
– Нельзя же всем все доверять.
– Мне нет дела до всех. Я люблю только тебя. С другими я бы ни за что не стала ссориться.
– У меня такое ощущение, будто мне грудь заковали в колодки.
– Жаль. А мне так легко дышится.
– Моя милая Кэтрин.
– Вот и хорошо. Можешь звать меня Кэтрин, когда захочешь. Я и так твоя. Стоит тебе захотеть, и твоя Кэтрин всегда рядом. А сейчас давай поспим или, может, попробуем еще разок и посмотрим, что получится.
– Давай лучше полежим тихонечко без света, – сказал Дэвид и опустил плетеный абажур, и они затаились рядышком в постели в просторном номере отеля «Палас» в Мадриде – городе, в котором Кэтрин, превратившись в мальчика, средь бела дня разгуливала по музею «Прадо», и вот теперь, в полумраке, она продемонстрирует все, что до сих пор оставалось в тени, и превращениям ее, как казалось Дэвиду, не будет конца.
Глава восьмая
Утром в Бюан-Ретиро было прохладно, как в лесу. Все было зелено, и стволы деревьев чернели на фоне листвы, но расстояния казались не такими, как прежде. Озеро было совсем в другом месте, и когда они увидели его из-за деревьев, оно показалось им совершенно незнакомым.
– Иди вперед, – сказала она. – Я хочу на тебя посмотреть.
Он свернул в сторону, пошел туда, где была скамейка, и сел. Вдалеке виднелось озеро, и он знал, что добраться до него пешком нелегко. Он все еще сидел на скамейке, когда она подошла к нему, села рядом и сказала:
– Все хорошо.
Но охватившее его здесь, в Ретиро, чувство досады стало таким жгучим, что он попросил Кэтрин встретиться с ним попозже в кафе гостиницы «Палас».
– Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет. Со мной все в порядке. Мне просто нужно уйти.
– Увидимся в кафе, – сказала она.
В то утро она выглядела особенно красивой и улыбнулась ему. Улыбнувшись в ответ, он ушел, унося с собой свою досаду. Он не надеялся, что сможет пересилить себя, но это ему удалось, и позже, когда пришла Кэтрин, он уже допивал второй стакан абсента, и досады как не бывало.
– Как дела, дьяволенок?
– Я – твой дьяволенок, – сказала она. – Можно мне тоже выпить?
Официант отошел. Похоже, он был рад видеть Кэтрин такой счастливой. Она спросила:
– Что это значит?
– Было скверно на душе, а теперь все прошло.
– Тебе плохо со мной?
– Нет, – солгал он.
Она покачала головой.
– Прости. Я не думала, что тебе будет так плохо.
– Все прошло.
– Вот и хорошо. Не правда ли, здесь чудно летом и народу совсем нет? У меня идея.
– Опять?
– Мы можем остаться и не ехать к морю. Здесь теперь все наше. И город, и все вокруг. Можем остаться, а потом ехать назад, прямо в Ла-Напуль.
– У нас не так уж много вариантов.
– Перестань. Мы только начали.
– Да… Всегда можно начать все сначала.
– Конечно, можно, так мы и сделаем.
– Давай не будем об этом, – сказал он.
Он почувствовал, как снова подступает досада, и сделал большой глоток.
– Очень странно, – сказал он. – Этот напиток имеет вкус досады. Неподдельный вкус досады, а хлебнешь – и она исчезает.
– Мне не нравится твое настроение. Это не для нас.
– Возможно, дело только во мне.
– Не раскисай.
Она тоже отпила из бокала, посмотрела по сторонам и сказала:
– Я все могу. Смотри внимательно. Сейчас, сидя в открытом кафе отеля «Палас» в Мадриде, ты видишь и «Прадо», и улицу, и дождеватели под деревьями, и это не мираж. Это грубая действительность. Но я умею превращаться. Вот, смотри. Перед тобой снова губы твоей любимой и все, что тебе так нравится. Правда, получилось? Скажи.
– Зачем ты это?
– Тебе нравится, что я – женщина, – сказала она очень серьезно, а потом улыбнулась.
– Да.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Прекрасно, что хоть кому-то это нравится. Ведь это дьявольски скучно.
– Не заставляй себя.
– Ты разве не слышал, что я сказала? Разве не видел? Ты хочешь, чтобы я вывернулась наизнанку, раздвоилась, и все потому, что ты никак не определишься? Потому что я не нравлюсь тебе ни так, ни этак?
– Пожалуйста, убавь тон.
– Это почему же? Тебе же нравится, что я – женщина? Значит, должно нравиться и все остальное. Сцены, истерики, пустые обвинения, капризы, разве не так? Ладно, я успокоюсь. Чтобы ты не чувствовал себя неловко перед официантом. И чтобы официант не чувствовал себя неловко. Буду читать эти проклятые письма. Нельзя ли кого-нибудь послать за ними?
– Я принесу.
– Нет. Мне нельзя оставаться здесь одной.
– Тоже верно, – сказал он.
– Вот видишь? Поэтому я и прошу кого-нибудь послать за ними.
– Botones[13] не дадут ключа от комнаты. Я пойду сам.
– Ну хватит, – сказала Кэтрин. – С меня довольно. Зачем мне все это? Нелепо и недостойно. Вышло так глупо, что я даже не хочу просить прощения. К тому же мне все равно нужно подняться в номер.
– Сейчас?
– Ведь я – женщина, черт возьми. Я думала, раз я – женщина и остаюсь ею, то по крайней мере могу иметь ребенка. Так нет…
– Наверное, это я виноват.
– Давай не будем искать виноватых. Ты посиди, а я принесу письма. Займемся почтой, как подобает жеманным, добропорядочным, разумным американским туристам, которые расстроились, приехав в Мадрид не в сезон.
За обедом Кэтрин сказала:
– Вернемся в Ла-Напуль. Там сейчас пусто, мы заживем тихо и славно, будем работать и заботиться друг о друге. Можем поехать в Экс, туда, где жил Сезанн. Мы там побыли так недолго.
– И чудесно проведем время.
– Тебе ведь пора снова начать работать?
– Да. Самое время. Это точно.
– Все будет хорошо, и я выучу испанский по-настоящему, на случай если вернемся. И мне так много надо прочесть.
– Дел хватает.
– Мы все успеем.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава девятая
Новый план просуществовал немногим более месяца. Они занимали три комнаты в конце невысокого, выкрашенного в розовый цвет типично прованского дома, в котором уже останавливались раньше. Дом стоял в сосновом бору на окраине Ла-Напуль. Окна выходили на море, и из расположенного перед домом сада, где они обедали, сидя под деревьями, видны были пустые пляжи, высокие заросли папируса вдоль дельты небольшой реки, а по другую сторону залива – белый изгиб Канна, за которым виднелись холмы и далекие горы. Летом в доме, кроме них, никто не останавливался, и хозяин с женой были рады их возвращению.
Спальня помещалась в просторной угловой комнате. Окна выходили на три стороны, и в то лето здесь было прохладно. По ночам до них доносился запах сосен и моря. Дэвид работал в комнате, расположенной в самом конце дома. Он начинал рано, а когда заканчивал, шел к Кэтрин, и они отправлялись загорать и плавать в закрытую бухту в скалах. Иногда Кэтрин уезжала в город на машине, и, закончив работать, он брал себе что-нибудь выпить и ждал ее на террасе. После абсента пить аперитив было совершенно невозможно, и он перешел на виски с содовой.
Это радовало хозяина, который с приездом Бернов неплохо оборачивался в мертвый летний сезон. Повара он не нанимал: готовила его жена. Одна горничная прибирала в комнатах, а учившийся на официанта племянник прислуживал за столом.
Кэтрин нравилось водить малолитражку, и она ездила за покупками в Канны и Ниццу. Большие, торгующие в зимнее время магазины были закрыты, но она отыскивала немыслимые яства и отличные крепкие напитки, а также открывала места, где можно было покупать книги и журналы.
Четыре дня Дэвид усердно работал. После полудня они загорали на песчаном берегу новой, открытой ими бухты, плавали до изнеможения, а домой возвращались вечером, и соль, высыхая, покрывала их спины и волосы, и они заказывали что-нибудь выпить, принимали душ и переодевались.
В постели их обдувал ветер с моря. Было прохладно, и они лежали в темноте под одной простыней, прижавшись друг к другу, и Кэтрин сказала:
– Я хочу тебе кое-что сообщить.
– Знаю.
Она наклонилась над ним, взяла его голову в ладони и поцеловала.
– Мне так хочется. Можно? Правда?
– Конечно.
– Я так рада. У меня столько планов, – сказала она. – На этот раз ничего плохого и сумасбродного.
– Что же это за планы?
– Могу рассказать, но лучше показать. Мы сделаем это завтра же. Ты поедешь со мной?
– Куда?
– В Канны, туда, где я была в прошлый наш приезд. Он очень хороший парикмахер. Мы подружились, и он даже лучше, чем тот, в Биаррице. Он сразу все понял.
– Что ты там делала?
– Зашла к нему сегодня утром, пока ты работал, объяснила, что мне нужно, он все понял и считает, что мне пойдет. Я сказала, что еще не решила окончательно, но если решу, то постараюсь уговорить постричься и тебя.
