Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)
Кроме того, Марта только что выпила бокал шампанского. И она крикнула в сторону высокой сутулой фигуры:
— Артур!
Ломпри обернулся, увидел ее и широко заулыбался — хоть зубы пересчитывай. Но в глазах было смятение, глаза пусто смотрели на нее, как две белые ледышки. «Тревога! SOS! — мелькало в них. — Вот попал! Где-то я ее видел, но вот где? Кто она?»
— Приве-е-ет! — крикнул он. — Как жизнь?! — С лица не сходила резиновая улыбка, а глаза лихорадочно бегали, ища подсказку. Скользнули по прическе Марты, по тронутым оттеночной пенкой прядям, по накрашенному лицу, колье, платью, сверкающим плечам и прочим фрагментам ее так тщательно тренированного тела.
— Как дети?! — отчаявшись, выкрикнул он.
«Как дети?» Даже нарочно Ломпри не мог бы обидеть ее сильнее. Он просканировал лучшее, что Марта могла явить миру, на что она потратила почти девять тысяч долларов плюс бессчетные часы издевательств над сердцем и сосудами по команде турецкого солдафона! — и мозг банкира, этот биологически активный компьютер, в миллисекунду выдал результат: почтенная мамаша. И конечно: «Как дети?»
Марте хотелось кричать, но обида и разочарование будто оглушили ее, и она могла только промямлить:
— Х-хорошо.
— Вот и отлично! — воскликнул Артур Ломпри, который скорее всего даже не расслышал ее. — Просто отлично!
В подтверждение он все кивал и смотрел сквозь Марту — явно искал способ отделаться от нее, пока правила приличия не потребуют представить ее кружку своих знакомых. «Кто эта брошенная матрона без шанса на замужество? Кто держал под руку эту бывшую жену? Кем была эта тень, у которой нет ни личности, ни имени без стоящего рядом мужа?» Марта не стала дожидаться продолжения. Она кивнула и развернулась к Джойс, Гленну и Герберту Лонглифу.
Пипкас наконец отыскал в этом ревущем море еще одного молоденького официанта с салатным галстуком-бабочкой и подносом шампанского в руках. Светловолосый паренек казался старшеклассником, готовым вот-вот окунуться в круговорот своей первой вечеринки с пьянством и развратом. Впрочем, это только мимолетное впечатление, мелькнувшая в голове мысль. Главное — добраться до паренька и заполучить очередной бокал.
Все улыбались и кричали, чтобы расслышать друг друга. Гам висел в воздухе тяжелой пеленой. В этой части холла гости столпились очень плотно — Пипкасу приходилось ужом извиваться, чтобы пройти. Путь к шампанскому лежал между мужчиной и женщиной, которые стояли спиной друг к другу. Женщина была в черном платье, с огромным бантом чуть ниже талии. Мужчина — настоящий боров, задница такая, что полы смокинга расходились надвое. Пипкас глубоко вздохнул. Надо успокоиться. Пробираясь к пареньку, он поворачивался то туда, то сюда, стараясь проскользнуть половчее. Но вскоре застрял. Толстяк и женщина с бантом сердито обернулись к нему.
— Простите! — воскликнул он. — Ради бога простите!
По лицу Пипкаса пробежала вежливая смущенная улыбка, но он все-таки протиснулся между ними решительным, пусть и некрасивым рывком. К счастью, молоденький официант в салатном галстуке за это время так и не сдвинулся с места. Пипкас взял бокал шампанского. Беглый взгляд вокруг: со всех сторон бока и спины гостей, но ни одного знакомого. Беглый взгляд вверх: балкон, гладкие белые тела молодых заключенных Уилсона Лапета, tres gay[26], царят над финансами Атланты… Как странно… Пипкас сделал глоток. Шампанское было замечательное. Он разрывался между желанием растянуть процесс — чтобы хоть что-то делать, пусть даже просто пить из бокала, лишь бы не чувствовать себя пустым местом в этом высшем обществе — и тягой… опрокинуть еще шампанского. Животная потребность победила социальные установки. Пипкас выпил искрящийся напиток четырьмя большими глотками, поставил бокал на поднос и взял еще один. Паренек-официант бросил на прыткого гостя испуганно-укоризненный взгляд. Пипкас ответил виноватой улыбкой. В желудке разлилось блаженное тепло и стало подниматься вверх, туманя голову, словно клуб дыма. Пипкас отчаянно нуждался в разговоре с кем-нибудь, в ответной улыбке. Но кого он здесь знал, кроме Марши? Ее даже не было видно в этой толпе. Они с Маршей познакомились четыре года назад, когда та была еще Маршей Бернштейн и открывала на улице Понсе-де-Леон галерею современного искусства под названием «Альма» (в честь Альмы Малер[27], на которую она считала себя похожей). Картинную галерею в Атланте надежным бизнесом не назовешь, и предприятие Марши сразу же затрещало по швам. Пипкас, желая продемонстрировать милой красавице свое влияние в здешнем банковском мире, устроил ей в «ГранПланнерсБанке» ссуду — сто тысяч долларов. Что неминуемо принесло бы ему статус засранца, если бы Марша, став владелицей галереи «Альма», не познакомилась с Юджином Ричманом и не вышла за него замуж. А уж после этого возврат какой-то стотысячной ссуды стал сущим пустяком. Марша оказалась не из тех, кто забывает друзей — она пригласила Пипкаса за свой столик на открытие выставки Уилсона Лапета.
В поисках Марши Пипкас встал на цыпочки… вытянул шею… нет, Марши не видно… зато совсем недалеко, почти за его спиной, показалась фигура высокого, но как-то неловко ссутулившегося мужчины — точно! — Артура Ломпри, повелителя сорок девятого этажа «ГранПланнерсБанка»! Ломпри улыбался почтенной ухоженной женщине со светлыми волосами и широкими открытыми плечами, блестящими, как от масла. Ее Пипкас тоже где-то видел, только вот кто она? Женщина резко отвернулась от Ломпри, и банкир остался стоять с глупой вежливой улыбкой.
Как все одурманенные сладкими парами шампанского, Пипкас особо не задумывался над своими действиями. Он просто был счастлив, что нашел наконец кого-то знакомого. Вся его робость исчезла — теперь он протискивался сквозь толпу даже без виноватого выражения на лице.
— Артур!
Ломпри обернулся, посмотрел на него, прищурился, вскинул голову и только потом вежливо улыбнулся. Одними губами, глаза так и остались прежними.
— Так-так-так… Пипкас, — сказал он.
Замедленная реакция и резиновая улыбка уже не предвещали ничего хорошего, но это «Пипкас» окончательно разбило все надежды. В банке Ломпри всегда называл его Рэй. Но здесь, на головокружительной социальной высоте, на открытии выставки в Музее Хай, где место за столиком стоило две тысячи, Ломпри инстинктивно назвал его по фамилии, словно разговаривал с мелким клерком. Пипкас почувствовал укол раньше, чем осознал его. Но осознал достаточно быстро. Ломпри, который наверняка мнит себя львом здешнего финансового мира, выкупил целый столик (на средства банка, конечно) и пригласил за него соответствующих его высокому полету гостей. Неожиданное и неуместное появление подчиненного — обычного банковского служащего, обычного винтика, обычного контролера займов, обычного Пипкаса — смазывало блеск этого социального триумфа. И сейчас Ломпри смотрел на своего сотрудника лишь с вежливой улыбкой, словно говоря: «Ладно, вы каким-то образом сюда пролезли — ну и что?» Он явно не собирался приглашать Пипкаса в компанию гостей, которые оживленно болтали рядом с ним.
Внезапно смутившись и лихорадочно соображая, что бы сказать, Пипкас крикнул сквозь общий галдеж:
— Я никак не вспомню, Артур! Мы продавали фьючерсы Лапета?
И тут же пожалел о своей шпильке. Это был намек на проект, задуманный самим Ломпри в конце восьмидесятых, в ту сумасшедшую пору, когда цены на произведения искусства росли как грибы после дождя. Увлекшись семинарами по инвестициям в искусство, банк начал продавать то, что, в сущности, было фьючерсами некоторых модных художников. Проект с треском провалился. Он мог быть новаторским, космополитическим, каким угодно, но в Атланте запускать этот экспериментальный аппарат было бесполезно — не полетит.
— Не думаю, — скупо шевельнулись губы Ломпри. Но глаза говорили: «Бог миловал, хоть в это не вляпались».
Пауза тянулась, тянулась, тянулась, и в конце концов Пипкасу осталось только ретироваться.
— Ладно, Артур, — махнул он, — мягкой посадки! — Развернулся и нырнул обратно в бушующее людское море.
«Мягкой посадки»? Как это сорвалось с языка? Как можно было допустить такую фамильярность? Но после выпитого шампанского беспокойство вскоре сменилось негодованием. «Кривошеий сухарь! Светская вошь! Надутый сноб! Угрюмый горбун — смотрите-ка, высоко взлетел, как же! Даже не представил меня своим собеседникам!»
Прямо перед ним, всего в каких-то шести футах, лавировал между смокингами и пышными платьями еще один официант с полным подносом шампанского. Теперь Пипкас не испытал не то что укоров совести, даже легкого смущения. Продираясь к подносу, он чуть не сбил с ног двух женщин и схватил самую полную хрустальную посудину. Пей до дна!
