Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм
И вновь румянец на мгновение залил щеки Фанни, когда она, смягчившись, взяла ребенка и передала его Грейс. Грейс покачала его, нежно напевая, а потом поцеловала. И тут у нее из груди вдруг вырвался крик:
— О, как жаль, что это не мой малыш!
Она посмотрела на Фанни с печальным томлением в глазах, ставших еще более яркими от слез. И ее теплые чувства наконец растопили лед отчаяния, сковавшего девушку. Фанни, закрыв лицо руками, разрыдалась. Грейс положила ребенка в колыбель и заботливо склонилась над его юной матерью:
— Не плачьте. Осмелюсь предположить, мы сможем что-то сделать. Поговорите со мной и позвольте подумать, чем я могу помочь.
— Никто не сможет помочь, — простонала она. — Нам нужно уехать через неделю. Так сказал сквайр.
— Но я попытаюсь заставить его изменить решение, а если не получится, то позабочусь о том, чтобы вы с ребенком ни в чем не нуждались.
Фанни с безнадежным видом покачала головой:
— Отец говорит, если я уйду, он тоже уйдет. О, сквайр не может нас выгнать! Что же нам делать? Нам всем придется голодать. Отец уже не так молод, и он не найдет работу сразу, да и Джиму с Гарри тоже придется уйти.
— Вы мне не верите? Я сделаю все, что смогу. Уверена, мой супруг позволит вам остаться.
— Сквайр — непреклонный человек, — пробормотала Фанни. — Когда он решает что-то сделать, он это делает.
И теперь за обедом, глядя на Пола и его мать, Бейнбриджа и мисс Джонстон, Грейс ощутила едкую неприязнь к ним из-за их узколобой жестокости. Что могли они знать об ударах судьбы, когда их самодовольство так облегчало им жизнь?
— Фанни Бриджер не хуже кого бы то ни было, и она очень несчастна. Я рада, что навестила ее, и я пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ей.
— Тогда я умываю руки! — с яростью воскликнула старшая миссис Кастиллион. — Но могу заявить: я шокирована и возмущена, что вам абсолютно чуждо всякое понятие о приличиях, Грейс. Думаю, вы должны иметь хоть какое-то уважение к имени мужа и не опускаться до потакания аморальной женщине.
— Я тоже думаю, что с твоей стороны было опрометчиво ходить в дом к Бриджерам, — мягко заметил Пол.
— Вы все невыносимо жестоки! В вас есть хоть крупица жалости или милосердия? Разве вы сами никогда не совершали в жизни поступка, о котором сожалеете?
Миссис Кастиллион с суровым видом повернулась к Грейс:
— Пожалуйста, не забывайте, что мисс Джонстон — одинокая женщина и не привыкла к обсуждению вопросов такого рода. Пол и так проявил чрезмерное снисхождение. Будь он еще мягче, могло бы показаться, будто он потворствует непристойному поведению. Долг людей нашего положения — следить за теми, кого Провидение передало нам на попечение. Это наш долг — наказывать их, как и награждать. Если у Пола осталось хоть какое-то представление о своих обязанностях, он немедленно выгонит в шею все семейство Бриджер.
— Если он это сделает, — заявила Грейс, — я тоже уйду.
— Грейс! — воскликнул мистер Кастиллион. — Что ты имеешь в виду?
Она посмотрела на него сияющими глазами, но не ответила. Все тут были против нее, и она понимала, что бесполезно пытаться что-то предпринять до следующего дня, когда уедет мать Пола. И все же было невероятно трудно промолчать, борясь с отчаянным искушением выложить им историю ее собственного постыдного падения.
«О, эти добродетельные людишки! — думала она. — Они ни за что не успокоятся, пока не увидят, как мы жаримся в аду! Как будто нужен ад, когда каждый грех влечет за собой мучительное наказание. И они никогда не находят для нас оправданий. Они не знают, от скольких соблазнов нужно удержаться ради одного, которому ты все-таки поддашься».
Глава 9
Увы, Грейс обнаружила, что муж не намерен отступать, и хотя перепробовала все возможные средства, он оставался непреклонен. Она попеременно была нежной и настойчивой, презрительной, расстроенной и злой, но наконец из-за невозмутимого самодовольства Пола пришла в неистовую ярость. Он был человеком, который гордился педантичным исполнением каждого принятого решения, и после того как заявил, что по истечении недели Бриджеры должны уйти, никакие воззвания к здравому смыслу и чувствам не могли заставить его передумать. И хотя его бесконечно огорчало то, что он расстраивает жену, а ощущение ее холодной враждебности причиняло сильную боль, чувство долга явно указывало ему, в каком направлении действовать, а страдания, которые он при этом испытывал, только укрепляли в собственной правоте.
Пол Кастиллион был очень высокого мнения как о требованиях, которые к нему предъявляли обитатели поместья, так и о своей огромной ответственности перед ними. Он даже на мгновение не мог представить, что их личная жизнь его не касается. Напротив, будучи убежденным, что милосердное Провидение оказало ему доверие, влекущее за собой определенные последствия, он был готов отвечать за всех, кто находился на его попечении. И он воспринимал свой долг настолько серьезно, что, даже оставаясь в Лондоне, старался быть в курсе самых незначительных событий, происходящих в поместье. Для всех этих людей он был справедливым, не лишенным благородства господином, который проявлял щедрость в момент нужды и сочувствие в болезни, но взамен самонадеянно требовал от них полной свободы распоряжаться их жизнями. В данном случае произошедшее возмутительным образом противоречило его понятиям о морали. Присутствие Фанни Бриджер, казалось, несло в себе разложение, и с исключительным ханжеством, свойственным некоторым людям, он не мог думать о ней, не испытывая тошноты или отвращения. Его ужасало, что Грейс может не только защищать, но и посещать ее. Ему казалось, что праведная женщина должна испытывать лишь презрение к тем, кто пал столь низко.
Прошла неделя, и Грейс не смогла ничего изменить. Горько разочарованная и злая на супруга и себя, она твердо решила, что никакие материальные трудности не должны усугублять страдания Фанни. Раз уж ее вынуждали уйти, по крайней мере можно было бы дать ей надежду на какое-то счастье. Но этому мешало упрямое решение Бриджера не разлучаться с дочерью: он вбил в свою не самую сообразительную голову, что беды обрушились на семью из-за того, что она уехала на заработки, и ничто не могло убедить его, что впредь подобного не стоит опасаться. К тому же он невероятно злился на сквайра и, будучи не менее своевольным, отказывался уступать. Он снова и снова повторял, что если дочь уйдет, он с сыновьями последует за ней.
Ближе к вечеру, за день до того, как Фанни должна была навеки покинуть
