Джордж Элиот - Мельница на Флоссе
В словах Тома была заключена жестокая правда — та твердая скорлупа правды, которая только и доступна умам холодным и лишенным воображения. Мэгги всегда сжималась от прямолинейности его суждений: все в ней восставало против них, и в то же время она чувствовала себя униженной — казалось, он подносил ей зеркало, отражавшее все ее слабости и безрассудства. Это был словно пророческий голос, предрекавший ее будущие падения, — а между тем она, в свою очередь, судила Тома, мысленно повторяя себе, что он ограничен, несправедлив, что ему непонятны те душевные стремления, которые являлись источником всех прегрешений и безумств, делавших ее жизнь в глазах Тома цепью бессмысленных загадок.
Мэгги ответила не сразу: слишком переполнено было ее сердце. Она села и облокотилась на стол. Тщетно было пытаться установить с братом душевную близость. Разве она не встречала всегда отпор? Слова Тома внесли смятение в ее чувства, воскресив в памяти последнюю сцену между отцом и Уэйкемом, и мало-помалу все ее нынешние огорчения отступили перед этим тягостным, но священным воспоминанием. Нет! Она не относится к таким вещам с легкомысленным равнодушием. Том не смеет обвинять ее в этом. Она обратила к нему печальный, задумчивый взгляд и сказала:
— Я знаю, Том, слова мои бессильны переубедить тебя. Но, поверь, мне не так чужды твои чувства, как тебе кажется. Я понимаю не хуже тебя, что при тех отношениях, которые сложились с отцом Филипа, — все иные основания я отвергаю, — было бы неразумным, было бы преступным питать надежды на брак, и я давно уже перестала думать о Филипс как о будущем муже… Я говорю тебе правду, и ты не смеешь мне не верить. Ведь я сдержала данное тебе слово: ты не можешь упрекнуть меня во лжи. Я не только не буду поощрять Филипа, но сразу же дам ему понять, что между нами немыслимы никакие иные отношения, кроме дружеских. Ты вправе думать, что мне недостает твердости, но по крайней мере не казни меня презрением за те проступки, которых я еще не совершила.
— Хорошо, Мэгги, — сказал Том, смягченный ее словами. — Я не стану упрямо стоять на своем. Взвесив все доводы, я должен согласиться, что разумнее всего тебе встретиться с Филипом, раз Люси желает, чтобы оп бывал у них в доме. Я верю тому, что ты говоришь; точнее, я знаю, что ты сама в это веришь. Мне только хотелось предостеречь тебя. От кого, как не от тебя, зависит, чтобы я был тебе добрым братом?
При этих словах голос Тома слегка дрогнул, и сердце Мэгги вдруг затопила волна нежности, совсем как в детстве, когда они освящали свое примирение, по очереди откусывая от одного пирожка.
— Том, дорогой, я знаю, что ты желаешь мне добра. Я знаю, как много тебе пришлось перенести и как много ты сделал для нас. Мне хотелось бы как-то скрасить твою жизнь, а не причинять тебе лишние огорчения. Ну, скажи, ты ведь не считаешь меня совсем неисправимой?
Глядя на горящую нетерпением Мэгги, Том улыбнулся: приятно было видеть его лицо, когда оно вдруг озарялось улыбкой — серые глаза под нахмуренными бровями могли быть очень ласковыми.
— Нет, Мэгги.
— И я могу оказаться лучше, чем ты думаешь?
— Надеюсь, так оно и будет.
— Ты позволишь мне как-нибудь прийти, напоить тебя чаем и еще раз посмотреть на эту крохотную жену Боба?
— Хорошо. Ну, а теперь беги. У меня нет ни одной свободной минуты, — проговорил Том, глядя на часы.
— Даже для того, чтобы поцеловать меня?
Том нагнулся и, поцеловав Мэгги в щеку, сказал:
— Ну, будь умницей. Мне надо еще многое обдумать. Нынче мне предстоит серьезный разговор с дядей Дином.
— Ты будешь завтра у тетушки Глегг? Мы собираемся рано пообедать, чтобы поспеть туда к чаю. Ты непременно должен прийти — Люси поручила передать тебе это.
— Пф! Будто у меня нет других дел, как ходить по гостям, — пробурчал Том и так отчаянно дернул колокольчик, что шнурок остался у него в руке.
— Ой, как страшно! Бегу! — воскликнула Мэгги и, смеясь, скрылась за дверью: между тем Том, как и подобает истинному мужчине, отшвырнул шнурок колокольчика в самый дальний угол комнаты, что было, однако, не так уж далеко… Я льщу себя надеждой, что это небольшое наблюдение, почерпнутое из житейского опыта, найдет сочувственный отклик в сердцах немалого числа всем известных и ныне благоденствующих мужей, когда-то на пороге своего вступления в свет питавших очень большие надежды в очень маленьких комнатках.
Глава V ИЗ КОТОРОЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ТОМ ВСКРЫЛ УСТРИЦУ
— Теперь, Том, когда мы покончили с ньюкаслским делом, — сказал в тот же день мистер Дин племяннику, с которым беседовал у себя в кабинете банка, — я хочу потолковать с тобой еще кое о чем, и, поскольку тебе предстоит провести две-три недели в этом дымном Ньюкасле, где, надо думать, тебе не сладко придется, для бодрости духа недурно иметь что-нибудь приятное в перспективе.
Том уже с меньшим нетерпением, чем когда-то, ждал, пока дядюшка, достав табакерку, методично угостит каждую ноздрю доброй понюшкой табака.
— Видишь ли, Том, — проговорил наконец мистер Дин, откидываясь в кресле, — жизнь движется теперь более быстрым шагом, чем во времена моей молодости. Да, сэр, сорок лет назад, когда я был таким же рослым молодцом, как ты сейчас, считалось, что человек должен все свои лучшие годы тянуть оглобли, прежде чем ему удастся завладеть кнутом. Ткацкий станок работал медленно, да и моды менялись не так быстро. Мой парадный костюм служил мне ни много ни мало добрых шесть лет. Во всем был меньший размах — я имею в виду денежные траты, сэр. Этот пар перевернул все! Каждое колесо вертится теперь в два раза быстрее, в том числе и колесо фортуны, как удачно заметил наш мистер Стивен Гест в своей речи на банкете (просто диву даешься, как он всегда ухитряется схватить самую суть, особенно если принять в расчет, что он ничего не смыслит в делах). Не в пример другим, я не сетую на перемены. Торговля открывает человеку глаза, сэр, и если народонаселение на земном шаре и впредь будет увеличиваться, всем нам так или иначе придется поломать голову над новыми изобретениями. Я — обыкновенный коммерсант — вложил свою долю в общее дело. Кто-то сказал, что весьма почетно вырастить два колоса на месте одного, но не менее почетно, сэр, способствовать обмену товарами и доставлять зерна этих колосьев по назначению — то есть голодным. А это как раз по нашей части, сэр, и я считаю, что человек, связанный с занятием подобного рода, может по праву гордиться им.
Том понимал, что дело, о котором намеревался говорить дядя, — не очень спешное: мистер Дин был слишком трезвым и практичным человеком, чтобы позволить своим воспоминаниям или понюшке табака встать на пути интересов торговли. В последние месяцы дядя не раз ронял намеки, позволившие теперь Тому догадаться, что речь пойдет о каком-то предложении, весьма выгодном и лестном для него, Тома. При первых же словах дяди он вытянул ноги, засунул руки в карманы и приготовился слушать многословное вступление, которое в конце концов сведется к тому, что мистер Дин обязан своим преуспеванием в жизни только собственным заслугам и каждому молодому человеку надлежит помнить, что ежели он не добился того же, то это произошло только по его собственной вине.
— Если я не ошибаюсь, Том, скоро будет семь лет, как ты пришел сюда просить меня о месте?
— Да, сэр, теперь мне двадцать три года, — сказал Том.
— Ну, об этом ты мог бы и не упоминать. Ты выглядишь старше, а это важно для дела. Я прекрасно помню, как ты пришел ко мне. С первого взгляда я понял, что из тебя выйдет толк: потому-то я и решил оказать тебе поддержку. И я с удовольствием отмечаю, что был прав, — я вообще редко ошибаюсь! Естественно, поначалу мне было несколько неловко продвигать своего племянника. Но я рад заметить, что ты делаешь мне честь, сэр, и будь у меня сын, я не стал бы огорчаться, если бы он был похож на тебя. — Мистер Дин, постучав пальцами по табакерке, снова открыл ее и, совсем расчувствовавшись, повторил: — Да, я не стал бы огорчаться, если бы он был похож на тебя.
— Очень рад, что вы мною довольны, сэр. Я делаю все, что в моих силах, — сказал Том со свойственной ему гордой независимостью.
— Да, я доволен тобой. Не буду сейчас говорить о том, что ты оказался достойным сыном, хотя и это обстоятельство повысило тебя в моих глазах. Но как компаньону фирмы мне пришлось столкнуться с тобой на деловой почве, и я оценил тебя по заслугам. Нашей фирме есть чем гордиться — великолепное предприятие, сэр, и имеются все основания предполагать, что оно будет развиваться и дальше: растет капитал — растут и рынки сбыта. Но есть еще одно условие, необходимое для процветания каждой фирмы, и крупной и мелкой. Это люди, двигающие дело, — люди определенных правил, не какие-нибудь щелкоперы, а те, на кого можно положиться. В этом мы — мистер Гест и я — отдаем себе отчет. Вот, например, три года назад мы взяли в компаньоны Гелла, выделив ему пай на маслобойне. А почему? Да потому, что его заслуги перед фирмой достойны награды. Так всегда бывает, сэр; так было и со мной. Правда, Гелл на десять с лишком лет старше тебя, но ведь у тебя есть другие преимущества.
