Император и ребе, том 1 - Залман Шнеур
И вот все это отозвалось в легком голубоватом пару, поднимавшемся от «блюда Боруха Шика», как тень того животного наслаждения, грешного опьянения, овладевшего им более шестидесяти лет назад. И его первый трепещущий страх перед грехом тоже отозвался… Просто поразительно, какая память у духа соблазна на вкусы и запахи!… О-хо-хо! Намного более сильная память, чем у него самого на слова Торы.
Глава пятая
Шнеур-Залман у дверей
1
Обжигаясь и дуя на горячие плоды земли, гаон очищал их своими прозрачными пальцами, на которых совсем не было мозолей, ведь они были привычны только к прохладным пергаментам и пожелтевшим страницам Геморы. Очищенную «тартуфлю» он макал в крупную соль и жевал беззубыми деснами. А поскольку она все еще была горячей, он заедал каждый кусок ложкой простокваши. Горячее и холодное, жирно-кисловатое и мучнисто-соленое смешивались в один чудесный вкус. Изголодавшееся тело, старое и измученное, дрожа, принимало его в себя, и он растекался по всем его членам. Это было такое удовольствие, на которое он, добровольный аскет и отшельник, целиком посвятивший себя изучению Торы, не рассчитывал. Он сам по себе не хотел никаких удовольствий…
Гаон всегда ел не для того, чтобы обслуживать и услаждать свое грешное тело, а с единственной целью: иметь силы для изучения Торы и исполнения всех ее заповедей. Он так сжился с этой мыслью, что она стала его второй натурой. Он был способен есть и не знать, что именно ест. Тело делало свое дело, а голова — свое. И вот сегодня, именно сегодня все так разыгралось! Кто мог ожидать, что «блюдо Боруха Шика», простой плод земли, и немного простокваши обладают такой силой?..
Он невольно вспомнил, что реб Борух Шик рассказывал прошлой зимой — как раз тогда, когда велел ему есть это новое блюдо. Врач рассказывал, что в Польше это блюдо любят все — стар и млад, евреи и неевреи. Они там готовы за него продать родных отца и мать. Русские даже похваляются, что при помощи «тартуфлей» и простокваши они взяли Вильну.[264] У стен виленского замка они остановились в замешательстве. И тогда им пришла в голову удачная идея: выставить целые котлы с вареной картошкой и бочки с брынзой и простоквашей. Тогда польские и литовские солдаты выбежали за стены и набросились на угощение. Свои ружья они в спешке побросали, ворота оставили открытыми… Вот тогда-то казаки ворвались внутрь и захватили город.
Правда ли это, неизвестно. Скорее всего, эта история была выдумана, чтобы посмеяться над поляками, которые так безумно обожали нечто такое, что в самой России все еще считали отравой, вызывающей боль в животе. Крестьян там приходилось пороть, чтобы они согласились это сажать. Трудно было ввести новую сельскохозяйственную культуру среди этих невежд. Русские крестьяне все еще называли картофель «дьявольскими яйцами»… В Польше народ был культурнее и умел учиться. «Тартуфли» уже кормили многие сотни польских сел и деревень, разоренных с тех пор, как Польшу стали рвать на куски…
Что тут скажешь? То, что раввинша называла «блюдом Боруха Шика», действительно было отличной едой. В ней были благословение земли и тучность стад. И ешь, и пьешь одновременно. И какое это удовольствие! Зачем тут было приводить в качестве примера польских солдат? Он сам оставил свою крепость, полную святых книг, ради того же самого блюда… Хвала Всевышнему, каждый день одаряющему мир новой небесной голубизной над крышей Большой синагоги, одаряющему новыми растениями землю, а человеческий стол — новыми блюдами, о-хо-хо!.. Если бы у него было такое кошерное блюдо на немецком паруснике в Гамбурге, он бы тогда, тридцать лет назад, не отказался поехать в Эрец-Исраэль. Тогда бы он провел свои последние дни в Святой земле, в Цфате или неподалеку от Стены Плача. Но на корабле иноверцев его не могли обеспечить даже кошерно выпеченным хлебом… Так он, вместо настоящего святого Иерусалима, остался в «Литовском Иерусалиме».[265] Здесь придется до прихода Мессии покоиться его костям. Но молодчики из хасидской «секты» со своим Мендлом-витебчанином[266] во главе действительно добрались до Эрец-Исраэль. Они основали там целую общину. Они отправляют своих посланцев в Турцию и в Польшу собирать деньги. У них там хорошо идут дела…
Старческие руки гаона задрожали. Не в первый раз он приходил в такое волнение, сидя один-одинешенек за столом со скудной трапезой. Это у него стало привычкой. Потому что для отвлечения от этого мира и всех его грубых удовольствий он старался думать во время еды о невеселых делах. По большей части, о разрушении Храма, об Изгнании, о бедах еврейского народа… Кстати, таким образом он выполнял то, о чем говорится в псалме, читаемом перед благословением после трапезы:[267] «Пусть прилипнет язык мой к гортани моей, если я не вспомню тебя, если не поставлю тебя, Иерусалим, во главе веселия моего…» Особенно сейчас, в месяц разрушения Храма,[268] когда он ходил в синагогу на «слихес»[269] и послушать трубление шофара, когда соблазн хорошей еды столь грубо разыгрался перед ним в красках: голубовато-белой у простокваши, серо-желтой у «тартуфлей», желтой у пятнистой груши, красной — у окружающих ее слив. В такой опасный момент сплошной материальности нет ничего противнее хасидской секты и ничего печальнее мысли о новых ножах для забоя птицы и скота, которые те завели на своих бойнях, и о новом тексте благословления «кдуша»[270] в их молитвенниках.
И вот, чтобы окончательно испортить себе то немногое удовольствие, которое осталось ему на этом свете, Виленский гаон старался теперь мысленно перелистать историю всей войны, которую вел против этих преступников из стана Израилева уже более двадцати лет. Первый херем против «секты» был объявлен в Бродах в том самом году, когда Польша была разделена в первый раз. И хвала Творцу, дающему силу такому ничтожному человеку, как он!.. Потому что, как он, «пребывающий в шатрах», занимаясь день и ночь изучением Торы, и ничего не понимающий в деньгах, мог вести такую большую войну в таком множестве губерний, употребляя на это так много денег виленской общины? Дела, слава Богу, зашли уже так далеко, что использовались даже те деньги, которые предназначались для уплаты налогов государству. Были заложены дорогие кубки и короны для свитков Торы из Большой синагоги ради того, чтобы вести войну с так называемыми хасидами. Но никаких существенных результатов, помимо ссор и скандалов, гаон все еще не видел. Чем больше их
