Роберт Уоррен - Вся королевская рать
Примерно в половине двенадцатого пришел Адам и сказал, что самолет с балтиморским доктором, вызванным для консультации, вынужден был сесть из-за низкой облачности и прилетит, как только туман поднимется.
– Туман! – воскликнул Хозяин и встал. – Туман! Позвони ему… позвони и скажи… туман не туман – пусть вылетает.
– Самолет не может лететь в тумане, – объяснил Адам.
– Ты скажи ему… мальчик, который там… этот мальчик… мой сын… – Голос его не затих. Он просто оборвался на таком звуке, как будто с трудом затормаживала тяжелая машина. Хозяин смотрел на Адама с возмущением и глубокой укоризной.
– Доктор Бернхам вылетит при первой же возможности, – холодно ответил Адам. И, выдержав возмущенный, укоризненный взгляд Хозяина, после короткой паузы добавил: – Губернатор, я думаю, что вам лучше прилечь, отдохнуть немного.
– Нет, – ответил Хозяин хрипло, – нет.
– От того, что вы не отдыхаете, пользы нет никакой. Вы только напрасно тратите силы. Вы ничем не можете помочь.
– Помочь, – повторил Хозяин, – помочь, – и сжал перед собой кулаки, словно пытаясь выловить из воздуха какую-то материю, которая растворилась, стала неосязаемой при его прикосновении.
– Я бы очень вам советовал прилечь, – мягко сказал Адам. Потом он повернулся и вопросительно посмотрел на Люси.
Она помотала головой и тихо ответила:
– Нет, доктор. Я тоже подожду.
Адам наклонил голову в знак согласия и вышел. Я последовал за ним.
– Что там у него? – спросил я, догнав Адама в холле.
– Плохо, – сказал он.
– Очень плохо?
– Он парализован и без сознания, – сказал Адам. – Конечности совершенно вялые. Рефлексы полностью исчезли. Ты берешь его за руку, а она как студень. Рентген – мы сделали снимок – показывает перелом и смещение пятого и шестого шейных позвонков.
– Где эта чертовщина?
Адам положил два пальца мне на шею, пониже затылка.
– Тут, – сказал он.
– Иначе говоря, у него сломана шея?
– Да.
– Я думал, от этого умирают.
– Обычно умирают, – сказал он. – А если трещина чуть выше – неизбежно.
– У него есть шансы?
– Да.
– Просто выжить или выздороветь?
– Выздороветь. Почти выздороветь. Но только шансы.
– Что ты предпримешь?
Он посмотрел мне в глаза, и я увидел, что его лицо выглядит примерно так, как будто ему самому свернули шею. Лицо было белое и осунувшееся.
– Это трудное решение, – сказал он. – Мне надо подумать. Сейчас я не хочу об этом говорить.
Он отвернулся, расправил плечи и зашагал по натертому паркету холла, блестевшему под мягким светом, как коричневый лед.
Я возвратился в комнату, где среди ситца, акварелей и цветочных горшков сидели друг против друга Люси Старк и Хозяин. Время от времени она отводила взгляд от своих колен, где лежали ее сцепленные руки с налившимися голубыми жилами, и смотрела на мужа. Хозяин ни разу не встретился с ней взглядом, его глаза были устремлены на камин, где холодно тлели искусственные чурки.
В начале второго пришла нянька с известием, что туман рассеялся и доктор Бернхам вылетел. Когда он будет здесь, нам сообщат. Затем она ушла.
Минуты две Хозяин сидел молча, потом сказал мне:
– Спустись вниз и позвони на аэродром. Спроси, какая у них погода. Пусть передадут Рафинаду, что я велел ехать сюда быстро. И Мерфи передай, что быстро – это значит быстро. Клянусь богом! Кля… – И божба, обращенная неизвестно к кому, оборвалась на полуслове.
Я прошел по коридору и спустился на второй этаж к телефонным будкам, чтобы передать бессмысленные распоряжения Рафинаду и Мерфи. Рафинад и так будет гнать как полоумный, а Мерфи, лейтенант, командовавший мотоциклетным эскортом, понимал, что вызван не забавы ради. Я позвонил на аэродром, выяснил, что туман рассеивается – поднялся ветер, – и передал распоряжение для Мерфи.
Когда я вышел из будки, передо мной выросла Сэди. Она, наверно, сидела где-нибудь на скамейке в темном углу вестибюля, потому что, входя, я ее не заметил.
– Что ж вы не гаркнули, не устроили мне настоящего сердечного припадка, не доконали меня окончательно? – сказал я.
– Как там? – спросила она, схватив меня за рукав.
– Плохо. Он сломал шею.
– Он выживет?
– Доктор Стентон сказал, что может выжить, но улыбки на лице у него я не заметил.
– Что они будут делать? Оперировать?
– Сюда на консультацию вылетела еще одна знаменитость, из университета Джонса Хопкинса. Когда она явится, они подкинут монетку и узнают, что делать.
– А по тону его похоже, что Том выживет? – Сэди все еще цеплялась за мой рукав.
– Да откуда я знаю? – Я вдруг разозлился и выдернул у нее свой рукав.
– Если вы что-нибудь узнаете… ну… когда доктор приедет… вы мне скажете? – смиренно попросила она, уронив руку.
– Какого дьявола вы не идете домой, а слоняетесь тут, как привидение? Отправляйтесь домой.
Она помотала головой, по-прежнему смиренно.
– Вы же хотели, чтобы он получил по мозгам. А теперь торчите тут и мучаетесь бессонницей. Отправляйтесь домой.
Она помотала головой.
– Я подожду.
– Вы размазня, – заявил я.
– Скажите мне, когда что-нибудь выяснится.
На это я вообще не ответил и, поднявшись наверх, присоединился к семейству Старков. Настроение там мало изменилось.
Вскоре пришла сестра и сообщила, что самолет ждут на аэродроме через тридцать – сорок минут. Позже она пришла еще раз и сказала, что меня просят к телефону.
– Кто? – удивился я.
– Дама, – ответила сестра, – она не хотела назваться.
Я сообразил, кто это может быть, и, когда я взял у дежурной трубку, оказалось, что сообразил правильно. Это была Анна Стентон. Она больше не могла терпеть. Она не хватала меня за рукав, потому что находилась в нескольких километрах от меня, в своей квартире, но голос ее делал примерно то же самое. Я рассказал ей все, что знал, и по нескольку раз ответил на одни и те же вопросы. Она поблагодарила меня и извинилась за беспокойство. Ей необходимо было знать, сказала она. Она весь вечер звонила мне в гостиницу, а потом позвонила сюда, в больницу. Ей больше не у кого спросить. Когда она позвонила в больницу и спросила о состоянии Тома, ей ответили уклончиво. «Так что понимаешь, – сказала она, – понимаешь, пришлось вызвать тебя».
Я сказал, что прекрасно понимаю, повесил трубку и пошел обратно. В приемной все было по-прежнему. И оставалось по-прежнему почти до четырех часов утра, когда Хозяин, который сидел в кресле, уставясь на искусственные чурки, вдруг поднял голову, как задремавшая на коврике собака при звуке, слышном ей одной. Только Хозяин не дремал. Он ждал этого звука. Секунду он напряженно прислушивался, потом вскочил. «Едут! – закричал он каким-то скрипучим голосом. – Едут!»
Тут и я наконец услышал далекий вопль сирены мотоциклетного эскорта.
Вскоре вошла сестра и объявила, что доктор Бернхам встретился с доктором Стентоном. Скоро ли они дадут заключение, она не могла сказать.
После первого звука сирены Хозяин больше не садился. Стоя посреди комнаты, он настороженно прислушивался, как воет и затихает, снова воет и умолкает сирена, ждал, не раздадутся ли в коридоре шаги. Он начал расхаживать по комнате взад-вперед – к окну, где он отдергивал ситцевую занавеску, чтобы посмотреть на черную лужайку и туман за лужайкой, в котором, должно быть, тускло светился одинокий уличный фонарь; а потом назад, к камину, где он поворачивался на пятках, сбивая ковер. Руки он сцепил за спиной, а голова со свесившимся чубом была угрюмо опущена и покачивалась из стороны в сторону.
Я опять листал иллюстрированный журнал, но тяжелые шаги, нервные и все же размеренные, тревожили какой-то уголок моей памяти. Я почувствовал раздражение, как бывает, когда воспоминание упорно ускользает от вас и не желает всплыть на поверхность. Но скоро я понял, что стараюсь вспомнить: тяжелое топанье – взад и вперед, взад и вперед – за дощатой перегородкой в захудалой гостинице. Я вспомнил.
Он все еще расхаживал, когда чья-то рука нажала снаружи на ручку двери. При этом звуке, при первом щелчке замка он повернул голову и замер, как пойнтер в стойке.
Вошел Адам – прямо в тиски его взгляда.
Хозяин облизнул нижнюю губу, но удержался от вопроса.
Адам закрыл за собой дверь и сделал несколько шагов.
– Доктор Бернхам осмотрел пациента, – сказал он, – и изучил рентгеновские снимки. Его диагноз и мой полностью совпадают. Каков диагноз – вы знаете. – Он замолчал, словно ожидая ответа.
Но ответа не было – даже признаков ответа, – и взгляд Хозяина не отпускал его ни на миг.
– Действовать можно двояко, – продолжал Адам. – Есть консервативный путь и есть радикальный. Консервативное лечение означает, что мы положим пациента на вытяжение, затем в гипсовый корсет и будем ждать того или иного разрешения ситуации. Радикальный путь – немедленно прибегнуть к оперативному вмешательству. Я хочу подчеркнуть, что это весьма сложный выбор, требующий специальных знаний. Поэтому я хочу, чтобы вы уяснили положение настолько полно, насколько это возможно. – Он снова замолчал, но никакого ответа не было, и взгляд Хозяина не выпускал его.
