Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
— Хотела бы я быть красивой!
— Что ты, Молли… — Синтия обернулась с готовым сорваться с языка восклицанием, но, увидев невинное, задумчивое выражение лица сводной сестры, она инстинктивно оборвала то, что собиралась сказать, и, слегка улыбнувшись своему отражению в зеркале, произнесла: — Французские девушки сказали бы тебе, что красивой делает вера в то, что ты красивая.
Молли помолчала, прежде чем ответить:
— Я думаю, они бы имели в виду, что, если ты знаешь, что красива, ты никогда не станешь думать о том, как выглядишь, ты всегда будешь уверена, что нравишься, и что заботиться…
— Послушай, часы бьют восемь! Не старайся разобраться в том, что имеют в виду французские девушки, а лучше, будь добра, помоги мне надеть платье.
Обе девушки были одеты и стояли у камина в комнате Синтии в ожидании кареты, когда в комнату торопливо вошла Мария (преемница Бетти). Она в тот день исполняла обязанности горничной при миссис Гибсон, но у нее выдавались промежутки свободного времени, и под предлогом предложения своих услуг она бегала наверх поглазеть на платья молодых барышень, и зрелище такого множества нарядов повергло ее в состояние возбуждения, при котором ей ничего не стоило взбежать по лестнице в двадцатый раз, с букетом еще более прекрасным, чем два предыдущих.
— Вот, мисс Киркпатрик! Нет, это не для вас, мисс! — добавила она, когда Молли, бывшая ближе к двери, предложила взять букет и передать Синтии. — Это для мисс Киркпатрик. А вот еще записка для нее!
Синтия ничего не сказала, но взяла записку и цветы. Записку она держала так, что Молли смогла прочесть написанное одновременно с ней.
Посылаю Вам цветы, и Вы должны позволить мне просить у Вас первый танец после девяти часов, так как раньше этого времени, боюсь, не смогу приехать.
Ч.П.
— Кто это? — спросила Молли.
Синтия казалась крайне раздраженной, возмущенной и растерянной. Что заставило так побледнеть ее щеки и так загореться глаза?
— Это мистер Престон, — ответила она Молли. — Я не буду танцевать с ним, а его цветы…
Она швырнула букет в самую середину раскаленных углей, которые сейчас же сгребла в кучу на прекрасные, сияющие лепестки, словно желая уничтожить их как можно скорее. Она не подняла голоса, он был мелодичен, как обычно, и движения ее были хотя и решительны, но непоспешны и неяростны.
— О! — сказала Молли. — Такие красивые цветы! Мы могли бы поставить их в воду.
— Нет, — ответила Синтия, — лучше их уничтожить. Они нам не нужны. И я не желаю напоминания об этом человеке.
— Очень бесцеремонная и фамильярная записка, — заметила Молли. — Какое право он имеет обращаться к тебе таким образом — ни начала, ни конца и инициалы вместо подписи! Ты хорошо его знала, когда вы жили в Эшкомбе, Синтия?
— Давай не будем больше упоминать об этом, — ответила Синтия. — Чтобы испортить все удовольствие от бала, уже достаточно самой мысли о том, что он там будет. Но я надеюсь, что меня пригласят до того, как он появится, так что я не стану танцевать с ним. И ты тоже не танцуй!
— Слышишь — нас зовут! — воскликнула Молли, и поспешно, однако оберегая свои платья, они спустились вниз, где их ожидали мистер и миссис Гибсон.
Да, мистер Гибсон тоже ехал с ними, правда, с тем, чтобы позже оставить их и отправиться по вызовам, если они поступят. И сейчас, увидев отца в полном бальном облачении, Молли внезапно восхитилась им как красивым мужчиной. А как прелестно выглядела миссис Гибсон! Словом, поистине не было в этот вечер в бальном зале Холлингфорда более красивой семейной группы, чем эти четверо!
Глава 26
Благотворительный бал
В настоящее время на публичных балах бывает мало людей, кроме танцоров и их сопровождающих или родственников, в той или иной степени интересующихся ими. Но в дни юности Молли и Синтии — до появления железных дорог и, как следствия этого, экскурсионных поездов, которые в наши дни кого угодно довезут до Лондона, чтобы вволю насмотреться там на веселые толпы и красивые наряды, — посещение ежегодного благотворительного бала было позволительным и любимым развлечением для всех добрых старых дев, заполнявших городки провинциальной Англии, — даже если все мысли о танцах покинули их много лет назад и нет надобности кого бы то ни было туда сопровождать. Они получали таким образом возможность появиться на людях в своих старинных кружевах и в своих лучших платьях, увидеть местную аристократию, посплетничать со сверстницами, обсудить романы молодых — с любопытством, но при этом с дружелюбным участием. Сестры Браунинг сочли бы себя несправедливо лишенными самого веселого события в году, если бы что-то помешало им присутствовать на благотворительном балу, и старшая мисс Браунинг была бы возмущена, а мисс Фиби огорчена, если бы их не пригласили в Эшкомб или Корэм живущие там приятельницы, которые, подобно им, завершили танцевальный период своей жизни лет двадцать пять тому назад, но по-прежнему любили посещать места прежних увеселений и наблюдать, как продолжает танцевать молодое поколение, «о неизбежном не заботясь». Они прибыли на место в одном из двух портшезов, все еще находившихся в пользовании в Холлингфорде, где такие вечера, как этот, приносили регулярный доход двум старичкам, которые, в так называемых городских ливреях, трусили рысцой взад и вперед с грузом дам и пышных нарядов. Существовали, конечно, и почтовые кареты, и одноконные экипажи, но мисс Браунинг, по здравом размышлении, решила все же держаться привычного портшеза, который, как сказала она мисс Пайпер, одной из своих гостий, «прибывает прямо в вашу гостиную, набирается там теплого воздуха, подхватывает вас и несет в удобстве и уюте до другой теплой комнаты, где вы можете выйти из него, не спускаясь и не поднимаясь по ступенькам и не показывая при этом ног». Конечно, поместиться в нем мог только один человек, но и тут, благодаря умелым распоряжениям мисс Браунинг, все устроилось самым замечательным
