Юз Алешковский - Собрание сочинений Т 3
Я по выражению вашего лица, ваша честь, чую, что непременно бросились бы и, может быть, наломали бы дров еще больше, чем я или тот же Отелло. Да, признаюсь еще раз, я топтал удовлетворитель ногами и сорвал люстру в порядке ликвидации в квартире всей проводки, чтобы не повадно было спаивать меня снотворным, а потом заниматься электроразвратом.
Вообще, но не в порядке наглости, мне хотелось бы сделать следующее логическое заявление с этой скамьи. Неужели вы не найдете никакого причинного места преступления в моих оправданиях? Неужели на мне одном надо теперь вымещать законное недовольство народа падением рубля и ростом преступности? Что я, по-вашему, такого совершил, что вы это считаете равносильным поджогу пары рейхстагов, в том числе Белого дома, развалу Союза, аварии в Чернобыле, миллиардной афере с авизовками или отравлению грибами одной из областей средней полосы? Ничего похожего я не совершал!
Вы только полистайте, прошу вас, тысячи писем, присланных с разных концов планеты дамами всех возрастов, полностью удовлетворенных продукцией нашего предприятия, а ведь в этом успехе есть и мой вклад.
В остальном да здравствует ВПК, решительно поставивший свои мощности на рельсы выполнения многих бытовых претензий нашего народа к гонке вооружений, которую всем нам навязал Пентагон совместно с бывшим умом, бывшей честью и бывшей совестью нашей эпохи – дорогой и любимой КПСС. Руки прочь от демократических реформ! На этом кончаю и жду с нетерпением вашего вердикта.
Кромвель, 1994
ПЕСНИ
За дождями дожди
В такую погодку – на печке валятьсяИ водку глушить в захолустной пивной,В такую погодку – к девчонке прижатьсяИ плакать над горькой осенней судьбой.
За дождями дожди,За дождями дожди,За дождями дожди,А потом – морозы.Зябко стынут поля,Зябко птицы поютПод плащом ярко-жёлтой берёзы.
Любил я запевки, девчат-полуночниц,Но нынче никто за окном не поёт:Лишь пьяницам листьям не терпится оченьС гармошками ветра пойти в хоровод.
За дождями дожди,За дождями дожди,За дождями дожди,А потом – холода и морозы.Зябко стынут поля,Зябко птицы поютПод плащом ярко-жёлтой берёзы.
Но знаю отраду я в жизни нехитрой –Пусть грустно и мокро, но нужно забыть,Про осень забыть над московской палитройИ с горя девчонку шальную любить.
За дождями дожди,За дождями дожди,За дождями дожди,А потом – холода и морозы.Зябко стынут поля,Зябко птицы поютПод плащом ярко-жёлтой берёзы.
1950
Личное свидание
Герману Плисецкому
Я отбывал в Сибири наказание,Считался работящим мужикомИ заработал личное свиданиеС женой своим трудом, своим горбом.
Я написал: "Явись, совсем соскучился…Здесь в трёх верстах от лагеря вокзал…"Я ждал жену, жрать перестал, измучился,Всё без конца на крышу залезал.
Заныло сердце, как увидел бедную –Согнулась до земли от рюкзака,Но на неё, на бабу неприметную,С барачной крыши зарились зэка.
Торчал я перед вахтою взволнованно,Там надзиратель делал бабе шмон.Но было мною в письмах растолковано,Как под подол притырить самогон.
И завели нас в комнату свидания,Дурёха ни жива и ни мертва,А я, как на судебном заседании,Краснел и перепутывал слова.
Она присела, милая, на лавочку,А я присел на старенький матрац.Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,Позавчера – растратчик Моня Кац.
Обоев синий цвет изрядно вылинял,В двери железной – кругленький глазок,В углу портрет товарища Калинина –Молчит: как в нашей хате образок.
Потолковали. Трахнул самогона яИ самосаду закурил…Эх, жисть!Стели, жена, стели постель казённуюДа, как бывало, рядышком ложись.
Дежурные в глазок бросают шуточки,Кричат зэка тоскливо за окном:"Отдай, Степан, супругу на минуточку,на всех её пожиже разведём".
Ах, люди, люди, люди несерьёзные,Вам не хватает нервных докторов.Ведь здесь жена, а не быки колхозныеОгуливают вашинских коров.
И зло берёт, и чтой-то жалко каждого…Но с каждым не поделишься женой…На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкоюПо рельсе железякою конвой.
Давай, жена, по кружке на прощание,Садись одна в зелёненький вагон,Не унывай, зимой дадут свидание,Не забывай – да не меня, вот глупая, –Не забывай притырить самогон.
1963
Советская лесбийская
Пусть на вахте обыщут нас начисто,Пусть в барак надзиратель пришёл –Мы под песню гармошки наплачемсяИ накроем наш свадебный стол.
Женишок мой, бабёночка видная,Наливает мне в кружку "Тройной",Вместо красной икры булку ситнуюОн намажет помадой губной.
Сам помадой губною не мажетсяИ походкой мужскою идёт,Он совсем мне мужчиною кажется,Только вот борода не растёт.
Девки бацают с дробью "цыганочку",Бабы старые "горько!" кричат,И рыдает одна лесбияночкаНа руках незамужних девчат.
Эх, закурим махорочку бийскую,Девки заново выпить не прочь –Да, за горькую, да, за лесбийскую,Да, за первую брачную ночь!
В зоне сладостно мне и не маятно,Мужу вольному писем не шлю.Никогда, никогда не узнает он,Что я Маруську Белову люблю!
1961
Песня о Сталине
Товарищ Сталин, вы большой ученый –в языкознанье знаете вы толк,а я простой советский заключенный,и мне товарищ – серый брянский волк.
За что сижу, воистину не знаю,но прокуроры, видимо, правы,сижу я нынче в Туруханском крае,где при царе бывали в ссылке вы.
В чужих грехах мы с ходу сознавались,этапом шли навстречу злой судьбе,мы верили вам так, товарищ Сталин,как, может быть, не верили себе.
И вот сижу я в Туруханском крае,где конвоиры, словно псы, грубы,я это все, конечно, понимаю,как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,а мы в тайге с утра и до утра,вот здесь из искры разводили пламя –спасибо вам, я греюсь у костра.
Вам тяжелей, вы обо всех на светезаботитесь в ночной тоскливый час,шагаете в кремлевском кабинете,дымите трубкой, не смыкая глаз.
И мы нелегкий крест несем задаромморозом дымным и в тоске дождей,мы, как деревья, валимся на нары,не ведая бессонницы вождей.
Вы снитесь нам, когда в партийной кепкеи в кителе идете на парад.Мы рубим лес по-сталински, а щепки,а щепки во все стороны летят.
Вчера мы хоронили двух марксистов,тела одели ярким кумачом,один из них был правым уклонистом,другой, как оказалось, ни при чем.
Он перед тем, как навсегда скончаться,вам завещал последние слова –велел в евонном деле разобратьсяи тихо вскрикнул: «Сталин – голова!»
Дымите тыщу лет, товарищ Сталин,и пусть в тайге придется сдохнуть мне,я верю: будет чугуна и сталина душу населения вполне.
1959
Песня свободы
Птицы не летали там, где мы шагали,Где этапом проходили мы.Бывало, замерзали и недоедалиОт Москвы до самой Колымы.
Много или мало, но душа усталаОт разводов нудных по утрам,Каторжной работы до седьмого пота,И тоскливых дум по вечерам.
Мы песню заводили, но глаза грустили,И украдкой плакала струна.Так выпьем за сидевших, всё перетерпевшихЭту чарку горькую до дна.
Проходили годы. Да здравствует свобода!Птицей на все стороны лети!Сам оперативник, нежности противник,Мне желал счастливого пути.
Снова надо мною небо голубое,Снова вольным солнцем озарён,И смотрю сквозь слёзы на белую берёзу,И в поля российские влюблён.
Прощай, жилая зона, этапные вагоны,Бригадиры и прозрачный суп!От тоски по женщине будет сумасшедшимПоцелуй моих голодных губ.
Так выпьем за свободу, за тёплую погоду,За костёр, за птюху – во-вторых,За повара блатного, за мужика простогоИ за наших храбрых часовых.
Выпьем за лепилу и за нарядилу,За начальничка и за кандей,За минуту счастья, данную в спецчасти,И за всех мечтающих о ней.
Наливай по новой мне вина хмельного,Я отвечу тем, кто упрекнёт:– С наше посидите, с наше погрустите,С наше потерпите хоть бы год.
1953
