Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк
От себя добавлю: этот старый серебряный сибарит, очевидно,
не склонен пересекаться с меридианом и наиболее комфортно чувствует себя в параллельном положении. Доставьте же ему, пожалуйста, это удовольствие! Извините, может быть, это звучит несколько странно, но тот, кто, подобно мне, всю свою жизнь общался с предметами старины, хоть немного, а знаком с их привычками и сразу чувствует тайные склонности и благоприобретенную с годами ипохондрию этих убежденных холостяков и старых дев. Наш брат антиквар знает, что лучше им не перечить, и всегда идет навстречу их маленьким причудам.
Вы, конечно, спросите, как же они жили раньше, ведь ни ваша прежняя, ни тем более сегодняшняя Россия особой душевной деликатностью не отличается. Само собой разумеется, так надругаться над своим отечеством могли только те, кто начисто лишен каких-либо духовных ценностей. Однако о старых произведениях искусства, рожденных в России, этого не скажешь, они тонки и чувствительны.
Кстати, известно ли вам, что упомянутый мною китайский орнамент в виде волны, бегущей вдоль крышки ковчежца, является древним таоистским символом бесконечности, в известных случаях он может означать и вечность? Впрочем, все это так, ерунда.
Преданный Вам Липотин.
Я скомкал записку и швырнул ее в корзину для бумаг. Этого еще не хватало, «подарок» умирающего барона Строганова начинает показывать характер. Разыскав компас — а это стоило немалых усилий, — я, предчувствуя недоброе, тщательно устанавливаю направление меридиана: ну разумеется, мой письменный стол стоит поперек. Спрашивается, почему моя почтенная мебель, несмотря на преклонный, прямо-таки музейный возраст, еще ни разу не осмеливалась претендовать на параллельность меридиану, мотивируя это своим подорванным здоровьем!
До чего, в сущности, самоуверенно все, что идет с Востока!.. Итак, я, гостеприимный хозяин, расположил тульский ковчежец по меридиану...
И есть же еще идиоты — я, например, — которые утверждают, что человек — господин своих желаний! Что же в результате дала эта моя благодушная уступчивость? Все, что стояло и лежало на письменном столе, он сам, кабинет со всем его привычным, устоявшимся порядком, — все-все мне кажется теперь каким-то косым. Конечно, тон в этом доме задаю отныне не я, а многоуважаемый меридиан! Или тульский ларец. Все стоит,
лежит, висит косо, криво, неправильно по отношению к проклятому завоевателю из Азии! Сидя за письменным столом, я смотрю в окно — и что я вижу?.. Вся улица расположена — «наперекосяк».
Нет, так дальше не пойдет, беспорядок действует мне на нервы. Либо этот басурман исчезнет с моего письменного стола, либо... Боже! Но не могу же я переставлять всю обстановку в комнате, потакая какой-то безделушке с ее меридианом!
Сижу, тупо взирая на серебряного кобольда, и вдруг... Клянусь колодцем святого Патрика, как же так: ковчежец «ориентирован», у него есть свой «полюс», а мой письменный стол, кабинет, все мое существование беспорядочно разбросано, никакого осмысленного направления не имеет, и до сегодняшнего дня я даже не задумывался над этим! Однако это уже какая-то умственная пытка!
Необходима серьезная, стратегическая перегруппировка всей обстановки кабинета — мысль эта с такой настойчивостью буравит мой череп, что я уже готов на капитуляцию... Завтра... послезавтра... только — не сейчас... Я судорожно хватаюсь за бумаги Джона Роджера и извлекаю один-единственный листок; заголовок, выведенный строгим почерком моего кузена, гласит:
«Колодец св. Патрика».
Стоп! Тут только до меня доходит, что всего лишь несколько минут назад с моих губ слетели именно эти слова. Что за колодец? А ведь я, кажется, даже поклялся этой до сего дня совершенно неизвестной мне клятвой! Понятия не имею, откуда она взялась! Хотя!.. Какой-то проблеск: это... это... Я поспешно листаю лежащий передо мною дневник Джона Ди... Вот оно:
«Джон... заклинаю колодцем святого Патрика, приди в себя! Если тебе еще дорога моя дружба, ты должен стать лучше — должен воскреснуть в духе! — обращается новоиспеченный магистр к своему двойнику... «Заклинаю колодцем святого Патрика, приди в себя!»
Странно. Больше чем странно. Что же я — отражение Джона Ди? Или свое собственное? И смотрю на себя из собственной неприкаянности, скверны и пьяного забытья? А разве это не опьянение, если... если комната стоит — не по меридиану?! Что за сумасбродные грезы средь бела дня! Или запах тлена, исходящий от бумаг моего кузена, вскружил мне голову?
Но что там с колодцем святого Патрика? Я начинаю читать
запись Джона Роджера — конспект какой-то древней легенды.
Допрежъ того как покинуть Шотландию и вернуться в Эрин[13], святой епископ Патрик взошел на некую гору, дабы предаться там посту и молитве. Бросив взор свой окрест, увидел он, что местность кишит змеями и прочими ядовитыми гадами. И воздел он посох свой кривой и пригрозил им, и отступили порождения Сатаны, шипя и истекая ядом. Засим явились к нему люди и насмехались над ним. Увидев, что обращается к глухим, попросил он Бога явить чрез него знамение, дабы убоялись неверующие; и стукнул он посохом своим о скалу, на коей стоял И разверзлась в скале той дыра, колодцу подобная, извергая наружу дым и пламя. И открылась бездна до самого нутра земного, и слышен стал скрежет зубовный и проклятия — осанна осужденных на вечные муки. И убоялись неверные, видевшие сие, ибо признали, что разверз пред ними св. Патрик врата преисподней.
И сказал св. Патрик: вошедшему туда никакого иного покаяния уже не понадобится и, что есть в нем от самородного золота, все переплавит геенна огненная с восхода до восхода. И многие сошли туда, да немногие вышли. Ибо пламя Судьбы облагораживает либо испепеляет: каждому по природе его. Таков колодец св. Патрика, здесь всяк испытать себя может, еще при жизни пройдя крещение адом...
В народе и поныне живо предание, что колодец все еще открыт, вот только видеть его может единственно тот, кто рожден для этого — сын ведьмы или шлюхи, появившийся на свет первого мая. А когда темный диск новолуния повисает прямо над колодцем, тогда проклятья осужденных из нутра земного восходят к нему, подобно страстной молитве, извращенной дьяволом, и падают вниз каплями росы, кои, едва коснувшись земли, тут же превращаются в черных призрачных кошек.
Меридиан, шепчу я, орнамент в виде волны! Китайский символ вечности! Беспорядок в кабинете! Колодец святого Патрика! Предостережение моего предка, Джона Ди, зеркальному двойнику, «если тебе еще дорога моя дружба...»! И «многие сошли туда, да немногие вышли»! Черные призрачные кошки! Все эти разрозненные, потревоженные обрывки мыслей сбились в стаю, которая бешеным умопомрачительным вихрем закружилась в моем мозгу.
