Василий Шукшин - Позови меня в даль светлую…
Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами – с дорогой, с дождиком, с печкой… Когда они шли в прошлом году из леса с грибами, она просила: "Матушка дороженька, помоги нашим ноженькам – приведи нас скорей домой". Или, если печка долго не разгорается, она выговаривает ей: "Ну, милая… ты уж сегодня совсем что-то… Чего раскапризнничалась-то? Барыня какая". Витька любил мать, но они, к сожалению, не всегда понимали друг друга. Витьке, правда, очень хотелось быть шофером… А мать со слезами (вот еще не нравилось Витьке, что она часто плакала) умоляла его: "Учись ты ради Христа, учись, сынок! Ты видишь, такая тенперь жизнь пошла – ученые-то вон как живут! Я осталась неученая, так хоть ты-то выучись. Нам с тобой надеяться не на кого". Этим ветеринаром, соседом, она все глаза протыканла Витьке. Когда он едет домой на своей машине, она всякий раз вздыхает и говорит: "Вот живет человек, Витька! Вот это – живет". Верно, что из-за этого Витька и выстегнул его свинье глаз. Левый. Два дня караулил ее у забора с рогатнкой…
– Матушка степь, помоги мне, пожалуйста, – попросил Витька.
А в чем помочь, он сам хорошо не знал. Он хотел бы быть сейчас дома. А как это сделать?
Он незаметно заснул.
…Разбудил его дядя Коля.
Когда Витька проснулся, дядя Коля стоял над ним и снинмал с себя брезентовый плащ. Все сеялся нехолодный мелнкий дождик. Было совсем темно.
– Замерз? – спросил дядя Коля.
– Не…
– Нет… – Дядя Коля поднял Витьку и стал закутывать в плащ. Плащ громко шуршал, а дождик тихонько шумел. – Ох, Витька, Витька… обормот ты мой милый… – Он взял Витьку на руки и понес. Тут только увидел Витька, что рядом стоит конь. – Садись.
Витька устроился на теплой конской спине. Дядя Коля сел впереди в седло.
– Ну, что? – спросил он, когда поехали.
– Ничего.
– Тоскуешь без мамки?
Витька промолчал.
– Что мне с вами делать? – вздохнул дядя Коля. – Охота помочь, и не знаю как. Вот же судьба, черт ее!.. Выпала. Стрел бы где-нибудь папу твово… родимого, я бы ему сказал пару ласковых. Дурак. Себе жизнь загробил и другим… Дунрак, – еще раз крепко сказал дядя Коля. – Нашел радость в жизни. Пьют же люди, но не так же, чтобы все за ее, гадину, отдавать. Все, самое дорогое…
Дядя Коля закурил и долго молчал.
Ехали шагом.
Дождик перестал сеяться. Кое-где показались на небе звезды. По селу лаяли собаки. Разговаривали невидимые люнди, слышался молодой беспечный смех. Близко где-то били палкой по чему-то мягкому, по перине, наверно, и пригованривали:
– Ты гляди, что делается – пыли-то! Пыли-то!
– Ничего, Витька… – заговорил дядя Коля. – Этот дядя Володя-то, он неплохой мужик. Пить хоть не будет. Не винтязь, конечно… но уж… что теперь? Черт его бей – уж хоть такой: все хоть поможет вам. Все мужик в доме…
Витька представил почему-то, как дядя Володя танцует в их доме летку-енку. За него – сзади – держалась мать и тоже подпрыгивала. А за матерью подпрыгивали дед Наум, Юрка, разные молодые тети, подружки материны…
…Когда приехали домой, у Витьки окончательно созрел план действий.
У ворог дядя Коля соскочил с коня, открыл одну воротину, впустил Витьку.
– Расседлай его и насыпь овса. Седло в сенцы занеси – дождь, наверно, опять будет. Я пошел на собрание. Сам разндевайся и лезь сразу на печку.
Дядя Коля пошел от ворот и сразу пропал из виду, раснтворился в чернильной темноте.
Витька подождал, когда совсем затихнут его шаги, выехал из ворот, подстегнул коня…
Мерин разохотился в беге, нес ровно, быстро. Витька сперва ждал, что он где-нибудь споткнется, потом успокоилнся. Дорогу конь находил сам.
…К рассвету Витька приехал домой.
Мать спала, когда Витька въехал во двор. Она услышала стук копыт, вскочила. Прильнула лицом к окну.
Витька соскочил с коня, набросил повод на штакетину, постучал в дверь.
– Кто там? – Мать не на шутку испугалась.
– Я, – сказал Витька.
– Витя?! – Мать трясущимися руками долго отодвигала засов и все повторяла: – Господи, да что же это?.. Господи!.. Витенька, родной ты мой-то! – Она обняла сына, прижала к себе. – Господи!.. Да ты как? А дядя Коля где?
– Я один.
– Оди-ин?! – От испуга мать даже запела. – Да ты что? Да как же? Да говори ты скорей, Господи!.. Не случилось ли чего с вами дорогой-то?!
– Нет. – Витька прошел в комнату, дождался, когда мать включит свет. Огляделся – искал, видно, признаки присутствия в доме чужого человека.
Мать во все глаза смотрела на сына.
– Да что случилось-то, Витька?!
– Ничего. – Витька присел на краешек кровати, долго молчал. И мать молчала, смотрела на Витьку… Какой-то он был странный, повзрослевший, что ли.
– Мам… – Голос у Витьки чуть дрогнул. – Ты… замуж-то не выходи. Не надо. Я теперь послушный буду. Учиться… ладно уж – хорошо буду. Мне только захотеть – я сумею… – Витька говорил негромко, с трудом. Смотрел куда-то в сторону.
Мать вспыхнула горячим румянцем, посмеялась – сонвсем некстати…
Заговорила торопливо, фальшиво как-то – она что-то вдруг растерялась.
– Да тебе кто сказал, что я замуж-то выхожу? Во!.. Ты отнкуда взял-то? Ты что?
– Пойду коня расседлаю, – сказал Витька.
Когда он вышел, мать скоро натянула платьишко, покрунжилась по комнате, не зная, что сделать, потом села к столу и заплакала. Плакала и сама не понимала отчего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет… так и пройдет теперь.
Когда Витька вошел, она еще плакала.
Витька сел напротив матери… Неловко, бережно тронул ее по волосам – погладил.
– Не надо, мам.
– Я ничего, сынок. Я – так. Чаю хочешь?
– Я насовсем приехал…
– Ну и хорошо! Это хорошо, сынок. Я бы в субботу сама за тобой приехала. Плохо мне без тебя… Не могу.
…Когда Витька засыпал уже в своей маленькой горенке, в своей родной кровати, он слышал неясно: приехал дядя Конля. Обрывки разговора слышал.
– Да уж вижу, вижу – конь-то стоит. Отлегло от сердца… Чуток не рехнулся, ей-Богу, – гудел дядя Коля. – Ладно бы свой… А тут – вдвойне…
– Утром… не рассвело хорошо, слышу: стук – воротца стукнули…
– Да, главное, пришел домой, разделся, лег уж – я-то! Ну, спит, думаю. И мои – тоже – не хватились. А потом вспомнил: а чего же конь-то не заржал? А он у меня всегда: как прихожу откуда ночью, потихоньку всегда заржет. Сонскочил да в сарай – нет коня…
– Я-то думала: вы вместе ехали-то. Думаю, задержался где…
– Думали, думали, – сказал полусонный Витька. – Я дунмал, ты думал, он думал… Мы думали.
Потом, совсем уж сквозь сон, едва-едва – слышал:
– Да почему? Почему? Ты можешь толком мне объясннить?
– Не могу. Сама толком не знаю: не лежит душа, и все. Хоть ты что! Сама себя уговаривала, убеждала – не могу. Лучше век одна буду жить, только… Нет! Нет, нет и нет!
– Во! – удивился дядя Коля. – Это даже суметь надо – так опротиветь за короткий срок. Чем уж он так насолил-то?
– Да, наоборот, все хорошо. Ни одного грубого слова… Нет, все хорошо. Только – нет, и все тут.
– Ну, на нет и суда нет. Насильно мил не будешь, не зря говорят. Ладно… Я думал, у вас выйдет что-нибудь… Ладно…
Дальше Витька не слышал. Заснул.
Проснувшись, Витька маленько поперебирал свое хозяйнство: бильярдные шары, подковы, покрышку футбольного мяча, лампочку от автомобильной фары, зеркальце автомонбильное… Все было на месте.
В прихожей комнате, на столе, лежала записка:
"Витя! Я поехала на базар. Поешь молоко и хлеб. Все в шкафу, скоро приду".
Витька открыл шкаф… Но есть не хотелось… Он вышел из дому.
Пошел к Юрке.
Старик и Юрка были дома. Очень обрадовались, увидев Витьку.
– О!.. Кто к нам пришел-то!
– Витька?.. Эгей! – смешно обрадовался старик. – На побывку, что ли?
– Совсем, – сказал Витька.
– Совсем? – удивился Юрка.
– Совсем. – Витька тоже был очень рад. Но он радость свою никогда особо-то не показывал. – Чего делаете?
– Чего делаем? – переспросил старик. – Мы тут, брат Витька, с разных сторон жизнь окружаем: я – сзади, он – спереду. Я себе гроб вот строгаю, вроде того, что досвиданькаюсь с ей, с жизней-то, а Юрка в лоб ей метит – переделать норовит. – Старик и правда строгал какие-то доски, но вид у него был вовсе не печальный. – Вот чем мы тут занимаемся, Витька.
Витька посмотрел на Юрку: правда ли, мол, что гроб-то?! Юрка кивнул, что правда.
– Я уж тут убеждал, убеждал его – бесполезно, – сказал он.
– Нет, тут вы меня не убедите. В своем гробике буду ленжать… Своими руками сделанный.
– Во дает! – сказал Витька.
– Я ее, каждую тесиночку-то, с лаской обделаю, аккуратно… Как жених в ем буду лежать!
– Да зачем?! – загорячился было Юрка. – Что за… дикость такая?
– Это не дикость. Какая дикость? У нас в деревне все старики так: кто мог, завсегда сам себе гроб делал. Что я, не знаю, какой мне гроб сделают? Тяп-ляп – и готово. Лежи потом… в хреновом гробу. Там сук вылезет, там трещина… На кой мне это надо? Я лучше сам… все тут по-людски сделаю.