Теофилис Тильвитис - Путешествие вокруг стола
Пискорскис явился в канцелярию в новом костюме, в светло-желтых замшевых перчатках, с зачесанными на обе стороны остатками волос, которые доставляли ему постоянные мучения: как бы он ни укладывал их, треть макушки все равно просвечивала, как ясный месяц. В кармашке пиджака горделиво торчали все четыре самопишущие ручки, а под мышкой чернел знаменитый портфель, правда, сегодня значительно похудевший. На выходном пиджаке Бумбелявичюса красовался белый всадник – значок с государственным гербом. Это еще более подчеркивало торжественность минуты. Пищикас, признанный в инспекции франт, явился в смокинге и был так надушен, что у женщин кружилась голова. Машинистка пришла, затянутая в бальное платье без рукавов и с огромным декольте, а Бумбелявичюте от волнения так накрасилась, что казалось, будто у нее двойные брови и губы.
К восьми часам все были в сборе. Шутка ли – надвигалось из ряда вон выходящее событие. Настроение у всех было взвинченное; каждый старался казаться спокойным, но чувствовалось, что всем не по себе. В ушах у всех звучали многозначительные слова директора: «Если мне будет худо, то вам во стократ хуже!»
Время от времени Пискорскис сплевывал на ладонь и приглаживал свою прическу; надоедливая прядь волос на самой макушке ни за что не хотела подчиняться перепутанному хозяину.
Пищикас, глядя на своего взволнованного коллегу, приблизился и прошептал:
– Идем, я тебе что-то покажу… – они оба незаметно выскользнули из канцелярии и направились в «Божеграйку». Вскоре помощники вернулись с прилизанными, блестящими головами; по ушам у них еще стекали капли воды.
– Господин Пискорскис, ой-ой-ой… – с улыбкой обратился к нему Пищикас, – ваш галстук сполз набок… криво завязан… неудобно как-то… перед правительством… Можно подумать, что у вас кривые мысли… Больше того; у министра может создаться такое впечатление, что вы думаете черт знает что… а может быть, и в делах проводите такую линию… Дозвольте… вот так… вот… Теперь совсем другой коленкор.
– У вас у самого галстук криво завязан.
– Возможно… возможно, господин Пискорскис, все возможно. Чужие галстуки поправляю, а собственного не вижу. Так частенько бывает в жизни. Сапожник, скажем, ходит без сапог. Запомните, господин Пискорскис, что галстук вовсе не пустяк. С признанием Литвы де юре значение галстука необычайно возросло. Ходят слухи, что какого-то нашего дипломата за границей объявили персоной нон грата только за то, что он явился без галстука. Без галстука, говорят, в порядочных государствах не пускают в ресторан. Кстати, в уставе Литовского клуба об этом сказано черным по белому.
– Тут вы уж соврали, господин Пищикас… Там, братец мой, в покер и бильярд режутся не то что без галстуков, но и без пиджаков.
Часы казались годами. А Уткина все еще не было.
Уже в который раз, все более сердясь и беспокоясь, выбегал Спиритавичюс в канцелярию:
– Нет, ребятки, это уже никуда не годится! Уткин должен быть здесь, живой или мертвый!
Деланно спокойный, но жесткий голос Спиритавичюса не сулил ничего доброго. Чиновники знали – директор в хорошем расположении духа тогда, когда он, заглянув в канцелярию, проносит свою мягкую отеческую руку над столами; каждый, вытянувшись по стойке смирно, почтительно пожимал ее – не слишком крепко, но и не вяло. Когда Спиритавичюс заявлял: «Валяйте, ребята, то-то и оно…» – это означало, что директор прекрасно выспался, что по пути на службу у него успела пройти головная боль, что его не тревожат никакие семейные или служебные тяготы и заботы. Но уж если директор, не приведи господи, неожиданно, как ураган, врывается в канцелярию, значит, дело принимает более чем серьезный оборот.
Чиновники инстинктивно чувствовали надвигающуюся грозу. Они обступили директора с озабоченным видом.
– И тем не менее, господин директор, господин Уткин некоторым образом, сказал бы я… не того-с… Простите, но мне трудно на скорую руку подобрать соответствующее определение… – причитал Пискорскис.
– Байстрюк! – подсказал Спиритавичюс.
– Вот… вот… вот… господин директор! – торопливо поддакнул Бумба-Бумбелявичюс.
– Слишком мягко сказано, господа! – вмешался Пищикас. – Байстрюк – это так или иначе новорожденный… младенец… несчастное дитя… Я считаю, господа, что господин директор сегодня вполне может воспользоваться тем словом, которым я определил однажды Уткина и которое господин директор по своему мягкосердечию попросил меня взять обратно.
– Уткин свинья! Доподлинная! – повторил прекрасную находку Пищикаса Бумба-Бумбелявичюс. – Всех нас подводит, гадит в собственное гнездо!
– Если бы он был только свиньей, я расцеловал бы его в пятачок, – приблизив свое лицо к Бумбелявичюсу, отрубил Спиритавичюс – Висельник!
– Истинно так, господин директор… истинно! Вы никогда за словом в карман не полезете, – угодливо подпевал директору Бумба-Бумбелявичюс.
– Он меня без ножа режет… – Спиритавичюс так провел ребром ладони по горлу, что оставил красный след. – Придет господин министр, а его нет! Откуда я знаю, что у него в районе творится. Свинарник, а не порядочное учреждение! Я на него положился, а он мне кукиш. Господин секретарь, пошлите людей на поиски! Летите, ребятки! Знаете, где его искать, а?
– Знаем, знаем! – отозвались два молодых чиновника, грохнули ящиками своих столов и, накинув плащи, выбежали из канцелярии.
Поиски помощников для младшего персонала инспекции были приятным развлечением, разнообразившим монотонную, скучную канцелярскую работу. В этих случаях писарям удавалось погулять по Лайсвес аллее, поглазеть на витрины, покурить и, таким образом, скоротать долгий рабочий день.
– Помните, ребятки, что я наказывал? – чуть успокоившись, говорил Спиритавичюс, стоя посреди канцелярии. – Значит, так: министр первым делом проходит в мой кабинет.
– А если господин министр соизволит пройти в эти двери? – озабоченно прервал директора Пискорскис. – Господин министр может пройти в любые двери, господин директор.
Спиритавичюс посмотрел на Пискорскиса, ухмыльнулся, погрозил пальцем, однако задумался:
– Да… господин министр может явиться отсюда… Господин министр может пройти даже сквозь потолок, хотел ты сказать, господин Пискорскис!.. Знаем, знаем… Так вот, господа… Если господин министр придет ко мне в кабинет, я распахиваю двери и говорю: «Ваше превосходительство, господин министр!» – тут вы все вскакиваете и стоите, будто аршин проглотили! Стой и не шевелись! Ясно? А если господин министр вдруг незаметно для меня появится в дверях канцелярии, господин Бумбелявичюс летит ко мне, а господин Пискорскис командует. Ну-ка, повторить!
– Господин Плярпа! Быстрей! Может, уже хлебнул натощак? Ну, еще раз! Прошу садиться… А теперь испробуем второй вариант. Господин Пискорскис, побыстрей! Ну, что стоишь, как генерал на свадьбе? Повтори, что я говорю?
Не успел Пискорскис вымолвить три магических слова, как Плярпа, вставая, толкнул коленями стол, упала чернильница и покатилась по полу, оставляя за собой синие лужицы.
– Слон! В цирк Саламонскиса! – заорал Спиритавичюс. Все остолбенели.
– Аугустинас! Где ты, Аугустинас! – позвал директор рассыльного. – Иди сюда! Вот! Чтоб следа не осталось! Языком вылижи, зубами выгрызи! Видишь… Работай тут с такими…
Часы напряженного ожидания измучили чиновников. Они порядком устали и впали в другую крайность. Всех охватила апатия. Оставалось немного времени до конца рабочего дня, и чиновники усомнились, явится ли вообще высокий гость, не окажутся ли все приготовления напрасными.
Спиритавичюс закрылся в своем кабинете и не показывался.
– Господа! – сказал, оглядевшись, Пискорскис. – Мне пришла занятная мысль. Я пришел к выводу, что господину министру вовсе незачем приходить в какую-то балансовую инспекцию. Он теперь обедает…
– Я, господа, разделяю это мнение, – встал Пищикас. – Зачем господину министру приходить к нам? Что ему, делать, что ли, нечего?
– Говорят, министр, – приближаясь к столу Бумбелявичюса, доверительно сообщил Пискорскис, – абсолютно ничего не пишет. Может ли это быть, господа? Вместо него, говорят, всё пишут директора, потом докладывают, а министр только выслушивает и говорит: да или нет. О… Министр! Министр большой человек!
– Не пишет… – вмешался Бумбелявичюс. – Министр не пишет? Он пишет резолюции! А ты знаешь, что такое резолюция? Резолюция все! Когда никто не может понять и распутать, допустим, какое-нибудь дело, тогда его несут министру. Министр накладывает резолюцию: «Разобрать». А кто должен разбирать? Референт! На то он и референт! Гм, министр не пишет… Он если уж напишет, то такие, как мы, летят со службы! Вот!.. До свиданья, господа… Ждать нечего.
Но тут писарь, чей столик стоял возле самой вешалки, обратился к Бумбелявичюсу:
– Простите, господин помощник, я хотел бы спросить: часто в разговорах и в газетах упоминаются «кабинет министров», «кризис кабинета министров», «министр без портфеля»… Что это такое?
