Густав Майринк - Белый Доминиканец
Но есть люди, которые с полным правом могут называться художниками и при этом быть всего лишь одержимыми некоей темной силой, которую Вы спокойно можете назвать «дьяволом». То, что они создают, точь-в-точь напоминает преисподнюю сатаны, как ее представляет себе христианин. Их работы несут в себе дух ледяного, замораживающего севера, где с древних времен помещалась обитель человеконенавистнических демонов. Изобразительные средства их искусства — чума, смерть, безумие, убийство, кровь, отчаяние и подлость…
Как можно объяснить эти художественные натуры? Вот что я скажу Вам: художник — это человек, в мозгу которого духовное, магическое перевесило материальное. Это может происходить двояко: у одних — назовем этот путь дьявольским — мозг и плоть постепенно разлагаются через разврат, разгул, унаследованный или приобретенный порок, и становятся, так сказать, легче на чаше весов. При этом магическое непроизвольно обнаруживает себя на феноменальном плане. Чаша духовного тянет вниз, не потому что она тяжела, но лишь потому, что другая чаша облегчена. В этом случае произведение искусства издает запах гниения, как будто Дух облачен в одежды, фосфорицирующие светом разложения.
Другая часть художников — я назвал бы их «помазанниками» — завоевала себе власть над Духом, подобно тому, как святой Георгий одержал победу над зверем. Для них чаша Духа опускается в мир феноменов в силу своего собственного веса. Поэтому их Дух носит золотые одежды солнца (...) гического. Для среднего человека вес имеет только плоть. Одержимые дьяволом, равно как и помазанники движимы ветром невидимого царства полноты, одни — северным ветром, другие — дуновением утренней зари. Средний же человек всегда остается застывшей колодой.
Что это за сила, которая использует великих художников как свои инструменты для сохранения символических обрядов магии потустороннего?
Я скажу Вам: это та же сила, которая однажды создала церковь. Она воздвигла одновременно два живых столпа: один белый, другой черный. Два живых столпа, которые будут ненавидеть друг друга до тех пор, пока не узнают что они всего лишь две опоры для будущих триумфальных ворот.
Вы помните место в Евангелии, где Иоанн говорит: «Многое и другое и сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг». Как Вы объясните, Ваше преподобие, что, как говорит Ваша вера, Библия дошла до наших дней по воле Божией, а предания о «многом другом» нет? Не потеряли ли мы их, как мальчик «теряет» свой карманный нож? Я скажу Вам: то «многое другое» живет и сегодня, всегда жило и будет жить, даже если замолкнут все уста, глаголившие о нем и закроются все уши, о нем слышавшие. Дух все равно оживит это своим дыханием и создаст новые души художников, которые воспарят, если он этого захочет, и сотворит себе новые руки, которые запишут то, что он повелит.
Это те истины, о которых знает лишь сам Иоанн. Это — тайны, которые были у Христа от века. Он открыл их в тот момент, когда заставил Иисуса — свой инструмент — сказать:
«Прежде, нежели был Авраам, я есмь».
Я говорю Вам, креститесь, креститесь, если хотите: церковь началась с Петра и завершилась Иоанном! Что это значит? Вы читали Евангелие? Там есть пророчество о том, какова судьба церкви! Возможно, на Вас снизошел свет и Вы поняли, что означает в этом контексте то, что Петр трижды отрекся от Христа и рассердился, когда Иисус сказал об Иоанне: «Я хочу, чтобы он пребыл». К вашему утешению я хотел бы добавить, что, хотя, как я думаю (и вижу, как это происходит уже сегодня), церковь умрет, но она возродится — новой и такой, какой она и должна была бы быть. Но никто и ничто из того, что уже умерло, не воскреснет, даже Иисус Христос.
Я знаю Вас как честного, добросовестно исполняющего свои обязанности человека, и Вы, наверное, часто себя спрашивали: «Как может случиться, что среди клира и даже среди пап подчас скрываются преступники, недостойные их сана, недостойные вообще носить имя „человека“». И я даже знаю, как бы Вы ответили, если бы кто-то задал Вам подобный вопрос: «Безгрешна и непорочна только ряса, а не тот, кто ее надевает». Не думаете же Вы, дорогой друг, что я отношусь к тем, кто смеется над подобным объяснением или подозревают за ним презренное скользкое лицемерие? Для этого я слишком глубоко понимаю смысл таинства рукоположения. Я знаю точно, и может быть даже, лучше, чем Вы, как велико число католических священников, которые тайно, в сердце своем, носят страшное сомнение: «Действительно ли христианская религия призвана спасти человечество?». Не все ли знаки времени указывают на то, что церковь начинает загнивать? Неужели действительно грядет тысячелетнее царство? Хотя христианство растет, как гигантское древо, но где его плоды?
День ото дня все больше и больше толпа тех, кто называет себя христианами, но все меньше и меньше тех, кто на самом деле достойны носить это имя.
Откуда берется это сомнение? — спрашиваю я Вас. — От недостатка веры? Нет! Оно произрастает из бессознательного ощущения, что среди священников слишком мало огненных натур, которые действительно искали бы путь к святости, как индийские йоги и сиддхи. Мало кто среди них способен «крепостью взять царство небесное». Поверьте мне! Существует гораздо больше путей к воскресению, чем церковь может себе представить. Тепленькая надежда на милосердие Божье здесь не поможет. Многие ли из Ваших рядов могли бы сказать: «Как быстрый олень стремится к свежей воде, так и моя душа стремится в тебе, Господи?». Все они тайно надеются на исполнение апокрифического пророчества, которое гласит: «Появятся 52 папы, каждый из которых будет носить латинское имя, описывающее его деяния на земле. Последний будет зваться „Flos Florum“, то есть „цветок цветков“, и под его властью настанет тысячелетнее царство». Я предрекаю Вам, хотя я скорее язычник, чем католик, что его будут звать Иоанн, и он будет являться отражением Иоанна Евангелиста. Иоанн Креститель, покровитель свободных каменщиков, хранящих, сами того не зная, тайну Крещения водой — ему будет дана сила править над нижним миром.
Так из двух столпов создадутся Триумфальные врата! Попробуйте, напишите сегодня в какой-нибудь книге: «Вождем человечества сегодня должен быть не солдат, не дипломат, не профессор, не шут, но только священник» — и неистовый крик поднимется в мире, когда появится такая книга. Попробуйте написать: «Церковь — это только незавершенное творение, одна половина сломанного меча, и она останется в таком состоянии до тех пор, пока ее глава не будет одновременно и викарием Соломона, главой Ордена» — и книгу сожгут на костре. Да, конечно, истина не горит и ее невозможно растоптать! Она снова и снова становится явной, так же, как и надпись над алтарем в церкви Богоматери в нашем городе, где расписная доска постоянно падает.
Я вижу, Вам очень не по душе тот факт, что существуют священные тайны, хранимые лишь врагами церкви, о которых сама она ничего не знает. Да, это так. Но лишь с одной существенной оговоркой: те, кто хранит эти тайны, не знает их применения; их братство — это только вторая половина «сломанного меча», и поэтому они не могут понять их смысл. Было бы гротеском считать, что бравые основатели кампаний по страхованию жизни обладают магическим арканом преодоления смерти. Последовала долгая пауза; оба, казалось, предались своим собственным размышлениям. Затем я услышал звон стаканов, и немного погодя, капеллан сказал: — Где Вы могли получить столь странные знания? — Барон молчал. — Или Вы не хотите об этом говорить? — Гм. Смотря о чем, — уклонился барон. — Кое-что связано с моей жизнью, кое-что мне дано свыше, кое-что… гм… я получил по наследству. — Чтобы человек мог получить по наследству знания — это что-то новенькое! Конечно, о Вашем достопочтимом батюшке сегодня рассказывают самые удивительные истории…
— Какие, например? — развеселился барон. — Это меня очень интересует! — Ну, говорят, что он… он… — Был сумасшедшим! — весело продолжил барон.
— Не совсем сумасшедшим. Скорее, чудаком в высшей степени… Кажется, он изобрел, — но не подумайте… я, естественно, в это не верю… — так вот, кажется, он изобрел машину для пробуждения религиозного чувства… религиозного чувства… у охотничьих собак…
— Ха, ха, ха! — засмеялся барон так громко, сердечно и заразительно, что я, лежа в своей постели, вынужден был закусить носовой платок, чтобы не выдать себя смехом.
— Да я и сам думаю, что это глупости, — заизвинялся капеллан.
— О, — барон хватал ртом воздух — о, вовсе нет, вовсе нет! Это правда. Ха, ха! Подождите минутку! Я должен вначале высмеяться. Да, мой отец, действительно, был оригинал, каких свет не видывал. Он обладал огромными знаниями и размышлял обо всем, о чем только может размышлять человеческий мозг. Однажды он пристально посмотрел на меня, потом захлопнул книгу, которую только что читал, бросил ее на пол ( с тех пор он больше не брал в руки книг) и сказал мне:
