Чарльз Диккенс - Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (XXX-LXIV)

Чарльз Диккенс

Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (XXX-LXIV)

Перевод с английского А.В.Кривцовой и Евгения Ланна

OCR Кудрявцев Г.Г.

Четвертое, пересмотренное издание перевода

Глава XXX

Утрата

В Ярмут я приехал вечером и пошел в гостиницу. Я знал, что комната для гостей в доме Пегготи – моя комната – будет в ближайшее время занята, а быть может, великий Гость, которому все живое должно уступать место, уже перешагнул порог. Вот почему я отправился в гостиницу, пообедал там и договорился о ночлеге.

Было часов десять, когда я вышел на улицу. Почти все лавки были закрыты, и городок притих. Подойдя к «Омеру и Джорему», я увидел, что ставни затворены, но дверь в лавку еще распахнута настежь. Издали я мог разглядеть мистера Омера, курившего трубку в дверях гостиной, а потому вошел и осведомился, как он поживает.

– Господи помилуй, кого я вижу! – воскликнул мистер Омер. – А вы-то сами как поживаете? Присаживайтесь… Надеюсь, вам не мешает дым?

– Нисколько, – ответил я. – Мне он нравится, если трубку курю не я, а кто-нибудь другой.

– Если курит кто другой, вот как? – со смехом подхватил мистер Омер. – Тем лучше, сэр. Дурная привычка для молодого человека. Присаживайтесь. Я курю из-за астмы.

Мистер Омер посторонился, чтобы пропустить меня, и придвинул мне стул. Запыхавшись, он снова уселся и затянулся трубкой, словно в ней-то и заключался необходимый ему воздух.

– Я очень опечален плохими известиями о мистере Баркисе, – сказал я.

Мистер Омер с серьезным видом посмотрел на меня и покачал головой.

– Вы не знаете, как он себя чувствует сегодня? – спросил я.

– Этот самый вопрос я задал бы вам, сэр, если бы не моя деликатность, – отвечал мистер Омер. – Это одна из неприятных сторон нашего дела. Если кто-нибудь заболевает, мы не можем справляться о его здоровье.

Мысль о таком затруднении мне не приходила в голову, хотя, входя в лавку, я и опасался, что услышу знакомый стук. Теперь, когда мистер Омер коснулся этой темы, я признал справедливость его слов, о чем и сказал ему.

– Да, да, вы сами понимаете, – кивая головой, подтвердил мистер Омер. – Мы не решаемся спрашивать. Ах, боже мой, да многие так и не оправились бы от потрясения, если бы им сказали: «Омер и Джорем шлют свой привет и желали бы знать, как вы себя чувствуете сегодня утром?» Или сегодня вечером, смотря по обстоятельствам.

Мы с мистером Омером кивнули друг другу, и мистер Омер зарядился воздухом при помощи своей трубки.

– Вот одна из причин, почему наше ремесло не позволяет оказывать внимание, которое часто хотелось бы оказать, – сказал мистер Омер. – Возьмем, к примеру, меня. Не один год, а сорок лет я знал Баркиса, видел, как он проезжал мимо моей лавки. Но я не могу пойти и спросить, как его здоровье.

Я понимал, что это не на шутку огорчает мистера Омера, и поделился с ним своими соображениями на этот счет.

– Надеюсь, корыстен я не больше, чем всякий другой, – продолжал мистер Омер. – Посмотрите на меня! В любую минуту я могу задохнуться, а при таких обстоятельствах мне, на мой взгляд, уже не до корысти. Не до того, знаете ли, человеку, который чувствует, что ему вот-вот не хватит воздуха, да что там – уже не хватает, словно дырявым кузнечным мехам. А вдобавок этот человек – дедушка, – присовокупил мистер Омер. Я отвечал:

– Конечно.

– Не то чтобы я жаловался на свое ремесло, – продолжал мистер Омер. – Нет, я не жалуюсь. Разумеется, в каждом деле есть свои хорошие и дурные стороны. Хотел бы я только, чтобы у людей было больше силы духа.

С самым благодушным и приветливым видом мистер Омер несколько раз молча затянулся трубкой, а затем сказал, возвращаясь к началу разговора:

– Ну, так вот, справляться о том, как поживает Баркис, мы можем только у Эмли – она знает наши истинные чувства и опасается нас не больше, чем ягнят. Минни и Джорем как раз отправились туда расспросить ее, как он себя чувствует сегодня вечером (она сейчас у тетки, помогает ей после работы). И если вы соблаговолите подождать их возвращения, они вам все расскажут. Не выпьете ли чего-нибудь? Рюмку грога? Я сам пью грог, когда курю, – продолжал мистер Омер, взяв свою рюмку. – Говорят, он смягчает пути, по которым доходит до меня этот несчастный воздух. Но, господи помилуй, тут дело не в том, что пути не в порядке! – прохрипел мистер Омер. – «Дай мне вдоволь воздуху, – говорю я моей дочери Минни, – а уж пути-то я, дорогая моя, сам найду».

Ему и в самом деле не хватало воздуха, и страшно было смотреть, как он смеется. Когда же он отдышался и снова мог вести беседу, я поблагодарил его за предложенное угощение, от которого отказался, ибо только что пообедал, и сказал, что, раз он так любезно меня приглашает, я готов подождать, пока вернутся его дочь и зять. Потом я осведомился, как поживает малютка Эмли.

– Скажу вам откровенно, сэр, – ответил мистер Омер, вынимая изо рта трубку, чтобы потереть себе подбородок. – я буду рад, когда справят свадьбу.

– Но почему же? – спросил я.

– Видите ли, сейчас она какая-то беспокойная, – сказал мистер Омер. – Я вовсе не спорю, что она не такая хорошенькая, как раньше, нет! Она еще похорошела – уверяю вас, похорошела! И не говорю, что она стала хуже работать, нет, она работает по-прежнему. Она и прежде стоила шестерых работниц и теперь стоит. Но ей недостает, как бы это сказать… пылу. Вы меня поймете, если я выражусь так, – сказал мистер Омер, снова потерев подбородок и затянувшись трубкой: – «А ну, налегай, сильней налегай, дружней налегай, ребята!» Вот чего, на мой взгляд, недостает мисс Эмли.

Физиономия и тон мистера Омера были столь выразительны, что я мог не кривя душой кивнуть ему, давая понять, что разгадал смысл его слов. Казалось, он остался доволен моей сообразительностью и продолжал:

– И вот, по-моему, все это главным образом из-за того, что она какая-то беспокойная. Я частенько говорил об этом после работы и с дядей ее и с ее женихом, и я объясняю все дело тем, что она какая-то беспокойная. Всегда нужно помнить, – продолжал мистер Омер, тихо покачивая головой, – что у Эмли на редкость любящее сердечко. Есть такая пословица: «Из свиного уха не сшить шелкового кошелька». Так ли это – не знаю. Пожалуй, и можно, если взяться за дело с молодых лет. Вот, к примеру, тот старый баркас, сэр! Ведь она превратила его в домашний очаг, с которым не сравнится и дворец из мрамора!

– В этом я не сомневаюсь! – подтвердил я.

– Право же, стоит посмотреть, как эта хорошенькая девчурка ластится к своему дяде, – заметил мистер Омер. – С каждым днем она все больше и больше льнет к нему. А коли так, то, сами понимаете, в ней происходит борьба. Зачем же тянуть дольше, чем нужно?

Я внимательно слушал доброго старика и от всей души соглашался с ним.

– Потому-то я и заговорил с ними об этом, – спокойно и добродушно продолжал мистер Омер. – Вот что я им сказал: «Не думайте, что Эмли прикована к этому месту, пока не кончится срок обучения. Назначьте срок сами. Работа ее принесла нам больше, чем мы ожидали, да и обучение шло быстрее. Омер и Джорем не посмотрят на то, что срок еще не истек, и она будет свободна, когда вы того пожелаете. Если потом она захочет договориться с нами и что-нибудь делать для нас на дому – ну что ж, очень хорошо! А не захочет – тоже хорошо. Мы, во всяком случае, убытков не несем». Потому что, знаете ли, – заключил мистер Омер, притронувшись ко мне своей трубкой, – вряд ли станет человек, которому воздуху не хватает и который вдобавок еще и дедушка, – вряд ли станет он притеснять такой цветочек с голубыми глазками, как она!

– Конечно, не станет, – сказал я.

– То-то и есть! Правильно! – подтвердил мистер Омер. – Так вот, сэр, ее двоюродный брат… вам известно, что она выходит замуж за своего двоюродного брата?

– О да! Я его хорошо знаю, – ответил я.

– Само собой разумеется, – сказал мистер Омер. – Так вот, сэр, ее двоюродный брат – он, оказывается, на хорошем месте и зарабатывает неплохо – очень благодарил меня (и вообще, должен сказать, держит он себя так, что я о нем наилучшего мнения), а потом пошел и снял такой уютный домик, какой мы с вами только можем пожелать. Домик этот уже обмеблирован сверху донизу, чистенький и аккуратный, как кукольная гостиная. И если бы болезнь бедняги Баркиса не приняла дурного оборота, были бы они, верно, теперь мужем и женой. Но вот приходится откладывать.

– А как Эмли, мистер Омер? – осведомился я. – Все такая же, как вы говорили, беспокойная?

– Ну, знаете ли, ничего другого ожидать нельзя, – отвечал он, снова потирая свой двойной подбородок. – Ей предстоит перемена, разлука, и все это для нее, если можно так выразиться, уже не за горами, а в то же время как будто и за горами. Смерть Баркиса вызвала бы отсрочку, но небольшую, а вот болезнь его может затянуться. Как вы сами понимаете, положение неопределенное.

– Понимаю, – сказал я.