Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II

Чарльз Диккенс

Давид Копперфильд

Том II

Глава I

ПОТЕРЯ

Приехал я в Ярмут вечером и остановился в гостинице. Я знал, что запасная комната в доме Пиготти, — так называемая «моя комната», — вероятно, скоро будет занята, если уже не занята, той гостьей, которой все живущее должно уступать мест; вот почему я не только пообедал в гостинице, но и заказал там номер.

Было десять часов, когда я вышел на улицу. Большинство лавок уже закрылось, и город имел скучный вид. Подойдя к лавке Омера и Джорама, я увидел, что ставни ее закрыты, но входная дверь распахнута настежь. В глубине лавки, покуривая трубку, сидел на своем обычном месте мистер Омер. Я вошел и спросил его, как он поживает.

— Боже мой! Да неужели это вы, мистер Копперфильд? — воскликнул старый гробовщик. — Ну, а как вы вообще поживаете? Пожалуйста, садитесь! Надеюсь, мой дым вас не беспокоит?

— Нисколько, — ответил я, — я даже люблю дым — только из трубки другого.

— А не из своей, значит? — со смехом откликнулся мистер Омер. — Да это к лучшему, сэр: курение — плохая привычка для молодого человека. Садитесь же. Я-то курю ведь из-за своей астмы.

Говоря это, он встал, чтобы придвинуть мне стул. Затем, ужасно запыхавшись, он уселся на прежнее место и принялся так жадно сосать свою трубку, словно в ней было все его спасение.

— Я очень огорчен, получив такие печальные вести о мистере Баркисе, — проговорил я.

Мистер Омер посмотрел на меня с серьезным видом и покачал головой.

— Не знаете ли вы, в каком состоянии он сейчас? — спросил я.

— Мне самому хотелось бы спросить вас об этом, сэр, и не делаю я этого только из чувства деликатности. Это, видите ли, одна из плохих сторон нашего ремесла: если кто-либо болен, нам неприлично справляться о его здоровье.

Подобное соображение раньше не приходило мне в голову, хотя, входя в лавку, я и думал со страхом о том, что снова услышу роковой стук молотка. Но как только старый гробовщик высказал эту мысль, я сейчас же с ним согласился.

— Да, да, вы понимаете меня, — сказал мистер Омер, кивая головой, — нам никак нельзя справляться о здоровье: пожалуй, для многих было бы смертельным ударом, скажи им только, что Омер и Джорам шлют им свой привет и хотят знать, как сегодня они себя изволят чувствовать.

Мы кивнули друг другу головой, и мистер Омер стал опять «запасаться воздухом» из своей трубки.

— Это одна из причин, — снова заговорил он, — мешающих часто в нашем деле выказывать то внимание, которое хотелось бы часто проявить. Возьмем хотя бы меня. Ведь не год какой-нибудь я знаю Баркиса, а целых сорок лет, и вот подите же: не могу я отправиться к нему в дом и спросить, как он себя чувствует.

Я согласился со стариком, что это действительно неприятная сторона его профессии.

— Нельзя сказать, чтобы я был эгоистичнее других людей, — прибавил он. — Где уж особенно думать о себе, когда каждую минуту из вас, как из прорванных мехов, может дух выйти вон, да к тому же, вы еще и дедушка.

— Конечно, — отозвался я.

— Я не к тому вам все это говорю, — продолжал мистер Омер, — чтобы жаловаться на свое ремесло, — нет, во всяком деле есть и хорошие и дурные стороны. Я только хотел бы, чтобы головы у людей были поумнее.

Тут мистер Омер с самым добродушным видом затянулся несколько раз, а затем снова заговорил:

— Так вот, из-за этого мы должны были все время довольствоваться тем, что узнавали от Эмилии. Она-то ни в каких алчных замыслах нас не заподозрит и относится к нашим расспросам так, словно мы — невинные овечки. Минни и Джорам сейчас только отправились туда, чтобы узнать от Эмилии (она теперь после работы уходит к тетке, помогать), как себя чувствует бедняга Баркис. Если вы соблаговолите обождать возвращения дочери и зятя, то они вам все подробно расскажут. А пока чем бы мне вас попотчевать? Не угодно ли стакан воды с морсом? — Я-то лично употребляю этот напиток потому, — прибавил мистер Омер, беря стакан, — что мне думается, он, прочищает дорогу моему дыханию. Но тут, конечно, дело не в дороге, — прибавил он хриплым голосом. — Я часто говорю дочери: «Дайте мне, дорогая моя, только побольше дыхания, а дорогу ему я уж и сам найду».

В самом деле, ему не хватало дыхания, и страшно было видеть, как он еще смеется. Когда старик несколько пришел в себя, я, поблагодарив его, отказался от воды с морсом, говоря, что недавно только пообедал; затем прибавил, что охотно обожду его дочь и зятя, раз он так любезно предлагает мне это сделать, и тут же спросил его, как поживает маленькая Эмми.

— Хорошо, сэр, — ответил мистер Омер, вынимая изо рта трубку, чтобы почесать себе подбородок, — но, по правде сказать, я буду рад, когда наконец ее свадьба уже состоится.

— А почему? — спросил я.

— Да она сама не своя. И не то чтобы она из-за этого подурнела, — совсем нет, даже напротив — еще похорошела. И дело у нее не хуже идет: как работала за шестерых, так и теперь работает. Но у нее, понимаете ли, нет той живости, той энергии… Как бы это вам объяснить?.. — задумался старик, опять почесывая подбородок. — Ну, представьте себе лодку. Гребцам командуют: «Наддай раз! Наддай два! Наддай три!.. Пошло!.. Ура!..» Так вот, значит, этого самого я не вижу теперь в Эмми.

Мимика и жесты, которыми мистер Омер сопровождал свою речь, были до того красноречивы, что я вполне добросовестно мог кивнуть головой в знак полного понимания. Моя сообразительность, видимо, понравилась старику, и он продолжал:

— Видите ли, я объясняю себе это главным образом тем, что она не пристроена. Не раз после окончания работы я говорил об этом и с ее дядюшкой и с женихом — и каждый раз указывал им на эту причину. Вы, конечно, не могли забыть, — проговорил с доброй улыбкой старик, кивая головой — что за любящее существо эта маленькая Эмми. Есть такая поговорка: «Из свиного уха не сошьете себе шелкового кошелька». А я так думаю, что можно, если только за это взяться с юных лет. Вот сумела же эта самая Эмми из своей старой баржи создать такой уютный уголок, что после него и во дворец мраморный не захочется.

— Это правда, — подтвердил я.

— Просто трогательно видеть, как эта хорошенькая крошка с каждым днем все больше и больше жмется к своему дяде. Вот из-за этого, видимо, у нее в душе и борьба происходит, а зачем, спрашивается, эту борьбу напрасно затягивать?

Я внимательно слушал доброго старика и всем сердцем соглашался с ним.

— Так, видите, — добродушно-спокойным голосом продолжал рассказывать мистер Омер, — я не раз объяснял им это и даже говорил: «Не думайте, пожалуйста, что Эмилия связана временем ученья. Устраивайтесь, как вам удобно: Эмилия принесла нам пользы гораздо больше, чем можно было ожидать, так как выучилась несравненно скорее, чем обыкновенно выучиваются ученицы, и потому Омер и Джорам всегда могут одним росчерком пера уничтожить договор и дать ей полную свободу, как только вы этого захотите. Если в будущем она пожелала бы на новых условиях работать у нас, мы будем очень рады, а не пожелает — ее дело. Во всяком случае, на ней мы ничего не потеряли. А кроме того, могу ли я, — прибавил мистер Омер, слегка прикасаясь ко мне своей трубкой, — старик, еле переводящий дух, дед, имеющий внуков, мешать счастью такой юной красотки с голубыми глазами!

— Конечно, ни в коем случае, — отозвался я.

— Ни в коем случае, — повторил старик. — Вы совершенно правы. Ну, так вот, сэр, ее двоюродный брат… ведь вам известно, что она собирается выйти замуж за своего двоюродного брата?

— О да! — ответил я, — Я хорошо его знаю.

— Ну, понятно, вы его знаете. Так этот ее двоюродный брат, сэр, повидимому, прекрасный мастер, очень хорошо зарабатывающий, благодарил меня как настоящий мужщина (и вообще вел себя так, что я стал о нем очень высокого мнения), а затем пошел и заарендовал преуютный домик, просто загляденье! Сейчас он убран и обставлен, как игрушечка. И я думаю, что не затянись болезнь бедняги Баркиса, они с Эмилией уже были бы женаты. А теперь вот со свадьбой приходится повременить.

— Ну, а как Эмилия, мистер Омер, стала ли она спокойнее? — спросил я.

— Нет, — ответил он, снова почесывая свой двойной подбородок. — Да, знаете, этого и ждать нельзя, когда, с одной стороны, предстоит разлука с любимым дядей и вообще перемена, а, с другой стороны, все это затягивается. Смерть Баркиса, конечно, не надолго задержала бы свадьбу, а вот только, если болезнь затянется… Как видите, положение довольно-таки неопределенное.

— Да, вижу, — согласился я.

— И именно из-за этого, — продолжал свой рассказ мистер Омер, — Эмилия в каком-то подавленном настроении, какая-то взволнованная, и я бы даже сказал — больше прежнего. С каждым днем кажется, что она все крепче и крепче любит своего дядю и все меньше хочет расставаться со всеми нами. Стоит ей услышать от меня ласковое слово, чтобы на глазах у нее заблестели слезы, а если бы вы видели ее с дочуркой Минни, вы бы этого никогда не забыли. Боже мой! Как она обожает этого ребенка!