Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс
– Не щадите даже и ее особы, прибавил король.
– Государь, отвечал канцлер: – уважение…
– Господин Сегье, величие королевы – не более, как отблеск величия короля, ее супруга: я вам приказываю не обращать на это ни малейшего внимания.
– Надобно быть усердным, господин канцлер, прибавил, Ришельё: – вы слишком опытны, чтобы не видеть, как посредством измены, к несчастью, слишком, очевидной, которой его величество, во всяком случае, позволит мне смягчить наказание, испанская инфанта (кардинал подчеркнул это слово) сама поставила себя вне царственной защиты. Эта государыня теперь вам подсудна, и я полагаю, что послабление судьи – есть уже, начало, кривосудия.
– Повинуюсь хотя и с прискорбием строгому повелению короля, моего государя, – сказал Сегье с низким поклоном и вышел.
– Мера эта раздирает мне сердце, – продолжал лицемерный министр: – но всякое чувство должно умолкнуть перед спасением государства. Теперь, объяснив необходимость печальной строгости, я уверен, что ваше величество, окажете милосердие вашей августейшей супруги.
– Ничего не хочу слышать, кузен! – воскликнул Людовик ХIII, сверкая гневными глазами: – Анна будет сидеть в государственной тюрьме до заключения мира с ее братом, хотя бы война должна была продолжаться двадцать лет…
– Успокойтесь, государь! Кроме того, что милосердие – добродетель, от которой короли никогда не должны уклоняться относительно своих близких. Европа осудила бы такое насилие, да разгневалось бы и само небо. Но есть средство, освященное примером многих королей, ваших предшественников, в тоже время предписываемое относительной необходимостью, и которое ваше величество может употребить с одобрения земных властей, даже согласие служителей рожества.
– Говорите скорее это средство, господин кардинал.
– Я еще колеблюсь, у меня разрывается сердце при мысли огорчить королеву.
– Но разве она щадит меня, когда ее вероломство действует заодно с моими врагами! Я с величайшим нетерпением ожидаю вашего совета, кузен. Итак, вы предлагаете?
– Простой развод.
– Это будет наказание…
– Согласен, весьма умеренное, если принять во внимание повторяемые часто проступки инфанты; но милосердие так прекрасно! – сказал изменник, поднимая глаза к небу. При том же, продолжал он: – мера эта настолько же политична, насколько справедлива. Вот уже прошло двадцать два года со времени вашего супружества и бесплодие Анны Австрийской доказано.
– Относительно этого, кузен, я должен сказать, что мои доктора – давно уже подтвердили, что я сам…
– Они были подкуплены, государь; я в свое время расследовал эту интригу вдовствующей королевы, которая с удовольствием женила бы принца, вашего брата, на флорентийской принцессе…
– Вы это скрыли от меня, кузен.
– Увы, государь, мне так прискорбно была бы размолвка вашего величества с вашей августейшей матерью.
– И вы убеждены, что может родиться дофин.
– От другой королевы… В этом нет никакого сомнения. Прибавьте, что теперь настоит крайняя необходимость в осуществлении этого. Брак Монсье…
– Он недействителен.
– Не думайте, государь. Я имею верные сведения, что его святейшество упорствует поддерживать его как действительный, а ваш брак…
– Ну?
– Ваш брак, государь, не отвечал надеждам Франции; соединенные собрания найдут в ваших старинных постановлениях; закон, по которому могут потребовать вашего развода… Гораздо же лучше предупредить такую печальную необходимость, не ожидая, чтобы принц, рожденный Маргаритой Лотарингской…
– Никогда, кузен; я твердо решился развестись с Анной Австрийской при малейшем поводе.
«Этот повод найдется», подумал Ришельё.
* * *
Между тем Канцлер Сегье, вопреки монастырским правилам, проник за решетку Валь-де-Граса. Он неожиданно вошел к королеве; но если у Ришельё были свои шпионы, то и Анна Австрийская имела своих разведчиков. Будучи предупреждена вовремя, она поспешила спрятать шкатулку, в которой заключалась ее переписка с принцами ее семейства или с их агентами, а также и с неутомимой ее поверенной госпожой Шеврёз. Все, что было подозрительного из Мадрида, Брюсселя, Лондона, Нанси и т. п. хранилось в этой шкатулке.
– Ваше величество, – сказал канцлер входя: – с крайним прискорбием я должен объявить вам, что король, мой государь, приказал мне обыскать тщательно вашу комнату.
– Исполняйте приказание, господин Сегье, – отвечала Анна с гордостью: – меня это нимало не тревожит. Я не имею никаких сношений с врагами государства. Наконец, если бы я даже и могла, не погрешая, переписываться со своими августейшими родственниками, то и от этого отказалась в последнее время.
– Однако, лицо подозрительное королю, господин Мирбель, недавно прислал к вам письмо.
– Я и не делаю из него тайны – вот оно. Господин кардинал будет слишком щекотлив, если найдет в нем повод к обвинению.
– В военное время это не так неважно, как угодно думать вашему величеству.
– Во Франции будет так, как заблагорассудится королю, моему супругу. Но им управляет Господь, и я останусь французской королевой, если будет угодно Богу.
– Да будет его святая воля. Однако, ваше величество позволите мне во всяком случае исполнить мое поручение.
– Вот мои ключи.
Сегье немедленно принялся отпирать шкафы, сундуки, туалеты, шкатулки и раскрывать ящики; он перерыл все углы в комнате; велел повынимать все платье; привел королеву в краску стыда, осмотрев белье, которое она только что сняла, обшарив еще теплую постель ее.
Нахальный этот осмотр не открыл, однако же, никакой подозрительной бумаги.
– Я счастлив от бесполезности моих поисков, – сказал канцлер, робко подходя к королеве: – но к несчастью они еще не кончены; остается самая прискорбная доля.
– Вы должны повиноваться королю.
– Я должен.
– Может быть, обыскать меня?
– О, как вы облегчаете мне душу, избавив меня, по крайней мере, от этого слова.
– Господин Сегье, – возразила королева величественно: – Людовик XIII один подвергнется унижению! История смотрит на него… Чего же вы ожидаете? обыскивайте мои карманы.
– Это не все, – прибавил Сегье с глубоким вздохом.
– Как, господин канцлер?
– Право, ваше величество, – продолжал Сегье дрожащим голосом: – я не знаю как вам сказать, на что король мне приказал наложить мою дерзновенную руку.
– Куда же?
– Под корсаж вашего величества.
– Небо! И я не буду отомщена!
– Я удаляюсь…
– Нет, необходимо, чтобы мера переполнилась; – воскликнула Анна Австрийская с сильным гневом: – оскорбляйте вашу королеву; словно какую-нибудь ночную красавицу, чтобы исполнить повеление короля. Господин канцлер, эта страница его жизни будет прелестна[52].
– Извините, ваше величество, говорил Сегье, красный от стыда, обыскав королеву под корсажем.
– Могу ли надеяться, что обыск ваш кончен? спросила холодно королева.
– Это последнее поручение давно было бы окончено, если бы самая тягостная обязанность не принуждала меня повиноваться беспрекословно.
– Вы можете радоваться, что тщательно исполнили поручение.
Не смотря на выражения соболезнования канцлера, нельзя между прочим не заметить, что он находился наедине с королевой, и что ему было бы легко смягчить данные ему приказания. Не оставались ли в нем следы пылкого некогда темперамента, о чем
