Наталья Иртенина - Нестор-летописец
— Чада! — обратился к грекам Антоний на их языке. — Мы никогда прежде не бывали в Царьграде и не видели вас.
Толмач бесстрастно перевел его слова на русскую молвь. Греки возмущенно заговорили все разом.
— Из ваших рук мы золото взяли!
— И на корабль вас проводили.
— Свидетелей тому есть немало!
Антоний подозвал молодого чернеца, поднялся с его помощью.
— А какова должна быть величина церкви, об этом вы спрашивали царицу?
— Спрашивали. В ответ было сказано: мера находится у вас — некий пояс, отданный вам прежде.
Антоний подошел к грекам и показал на завернутую в белое полотно икону, которую прижимал к себе локтем один из них.
— Дайте-ка посмотреть.
Икону распеленали. Антоний, опершись на чернеца, опустился перед ней на колени.
— Не эта ли Царица говорила с вами? — спросил он строителей.
Греки, опешив, уставились на образ. Монахи тоже потянулись к иконе, тесно сгрудились.
— Как же мы так обознались? — бледнея, пролепетали греки и один за другим попадали на колени. Тот, что держал образ, силился заглянуть на него сверху.
Толмач перевел их восклицание еще более жалким голосом.
— Вот теперь поверю, что они самые искусные в греках мастера, — громко возгласил доместик Стефан.
— С этого дня буду просить Господа, чтобы указал нам место для церкви, — объявил Антоний, облобызав икону. Чернец поднял его с земли. — А вам, — сказал старец строителям, — велика награда будет, когда поставите церковь и сами же упокоитесь в ней.
У одного из мастеров бледность стала мертвецкой.
— А нам только про вашу смерть было сказано, старче.
— Все там будем, — перекрестился чернец Григорий, стоявший у него за спиной.
Антоний отправился в пещеру и три дня после этого не показывался. Греков игумен Феодосий хотел разместить на богадельном дворе, но они воспротивились. Сказали, что, пока место не определено, им тут делать нечего, и укатили со всей поклажей в Киев. Напоследок с сомнением спросили про Антония:
— Как он будет изыскивать место для Божьего храма, сидючи под землей?
— А ему оттуда виднее, чем нам отсюда, — ответил Феодосий.
На третий день к ночи от Антония пришла весть: поутру на заре всей братии нужно пойти на холм и посмотреть, где будет сухо, а где росисто. Ничего не уразумев из этого наказа, чернецы вышли из келий до рассвета и разбрелись по леску. Тут кое-кто опять вздремнул, улегшись в траве, прочие же исправно ждали зари и перекликались. Едва зарозовел восход, монахи стали искать росу. К удивлению их, трава всюду была сухой, будто в знойный полдень. Только с верхушки холма донеслись призывные крики. Та самая поляна с терновником, где отдыхало серебряное облако, оказалась сплошь усеяна крупными бусинами росы, сверкавшими как россыпь адамантов. Собирая изумительные капли ладонями, чернецы пили росу и умывались. Монастырская молодь плескала друг в дружку и по-щенячьи каталась во влажной траве.
Игумен Феодосий встал с краю поляны лицом к восходу. Сквозь проплешины в лесной поросли виднелась речная ширь. Днепр казался неподвижным, будто притаившимся. Ни искринки, ни рябинки, ни всплеска на глади — одна голая силища, не пересилить которую ни человеку, ни зверю, ни самой земле. Монастыря совсем не было видно, но уже недолго ему осталось укрываться под холмом. Скоро он взойдет сюда и с этой высоты будет взирать на столетия, плывущие по реке из начала в конец времен.
…Чудеса в решете не утаишь. О том, что сама Пречистая прислала в Феодосьев монастырь церковных строителей, а чернецы что ни день зрят новое диво, узнали в Киеве и даже в Чернигове. Князь Всеволод с ближними боярами спешно сел в лодью и закинул причальные канаты прямо против обители. Из стольного града пожаловал Святослав, прихватив с собой юрьевского епископа Михаила, случившегося под рукой, — этот год Русь жила без митрополита. Из Переяславля рекой привезли на ложе князя Мономаха — во время ловов его подрал вепрь, распорол бок и бедро.
Старец Антоний в этот раз сам вышел из пещеры. Его усадили в тележку и вкатили на верх холма. Тут же собрались все прочие. Чернецы и монастырские работники снарядились лопатами, заступами, топорами. Полста конных и пеших княжих мужей недоуменно рассматривали заросли терновника, не понимая, для чего их позвали. Епископ пожимал плечами. Князь Святослав улыбался и в нетерпении поглядывал на Феодосия.
С появлением Антония начали служить молебен. Слезли с коней, поснимали шапки, усердно клали на груди крест. Шептались:
— Князь Святослав так и горит. Того и гляди схватит топор и пойдет рубить деревья.
— Что ж чернецы заранее место не расчистили? Ленивы аль недогадливы? Епископ вон ризу подбирает, боится в траве запутаться.
Среди чернецов шепотки ходили другие:
— И чего понаехали? На что тут смотреть?
— Игумен с утра к Антонию посылал спрашивать: что, мол, делать с пожаловавшими светлыми князьями и боярами? Несолоно хлебавши назад развернуть? Чудес ведь хотят, а от Бога чудеса требовать — что солнце рукой гладить. Но Антоний не велел выпроваживать.
— Неспроста он хлеба пятый день не ест. Подвигом благодать вымаливает.
Молебен кончился. Все головы, будто по приказу, развернулись в две стороны: княжьи и боярские — к Феодосию, монашьи — к Антонию. Только епископ осматривал себя самого и снимал с золоченой парчи колючки.
Антоний воздел к небу руки:
— Господи, пусть разумеют все, что Ты сам выбрал это место.
Еще не все успели обернуться на голос старца, в который он вложил последние силы. Еще епископ не пришел в себя, изумленный этой дерзостью. И монахи не успели ни о чем подумать.
С ясного неба беззвучно пала молния. Вонзившись в середину поляны, разбухла в огненный шар и распалась на ярко-рыжие языки. Пламя заплясало на деревьях, кустах и траве. Кони дико заржали, шарахнулись к лесу. Кто-то онемел, кто-то зашелся воплем. Стояли, вросши в землю, бежали, толкаясь, падали, взмахивая руками. Глаза у всех стали большие, как на византийских иконах.
Огонь быстро слизнул всю поросль, выжег землю до черноты и выгрыз посреди поля большую яму в треть человеческого роста. После этого затих, умиротворенный. Языки пламени свернулись, исчезли, изошли прозрачным дымом.
Убежавшие вернулись, стоявшие сдвинулись с места. У Антония в руках оказался пояс из золотых пластин. Передав его троим чернецам, он велел измерить им яму.
Сойдя с черной земли в тлеющих лаптях, монахи отчитались:
— В длину ровно тридцать поясов, в ширину двадцать.
Боярин Симон Африканич, услышав их, подъехал на коне к Феодосию и бухнул ему под ноги кожаный мешок, туго набитый металлом.
— Пятьдесят гривен золота на церковь.
Рядом шлепнулись еще два таких же.
— Сто гривен золота! — весело крикнул князь Святослав и посмотрел вокруг: — Кто больше?
— Больше тебя, брат, никто не положит, — смеясь, сказал Всеволод и бросил свою лепту в полсотни и еще двадцать гривен.
Святослав, раззадорившись, выдернул лопату из рук монаха и пошел к яме. Спрыгнул, копнул, выкинул наверх землю. Чернецы поддержали почин, и работа закипела — стали углублять яму.
Князю помогли выбраться, забрали лопату.
— Вот так и брат твой Изяслав, — заметил Феодосий, — когда ставил в Вышгороде церковь, своими руками держал топор.
Святослав утер пот.
— Это ты, отче, к чему сейчас сказал? — подозрительно спросил он.
— Похожи вы, — сказал старец без всякого умысла. А может, с умыслом. — Одного отца и одной матери сыновья.
— Похожи?! — взвился князь. — Похожи! Как тебе это на ум взбрело, Феодосий! Чтоб я и он… да ни в жизнь!.. Все, уезжаю! Без меня управитесь!..
Плюясь, он оседлал подведенного коня, ударил стременами по бокам, сорвался вскачь. За ним подались киевские мужи. Служки епископа разоблачили владыку — парчу он таки разодрал, — подсадили на коня и порысили вслед.
— Отцы преподобные! — позвал старцев со своего ложа молодой князь Мономах. — Великое чудо видели мы нынче. Сотворите же и меньшее чудо. Помолитесь, чтобы я мог встать и также сесть на коня. Утомился я лежать без дела!
— Мы не творим чудес, — возразил Феодосий.
— А я слышал, есть у вас чернец, который лечит молитвой и даже со смертного одра поднимает, — настаивал князь Владимир.
— Брат Демьян два года как отправился на небеса.
— Ну так исцелите меня хоть этим поясом! — отчаянно предложил Мономах. — Симон рассказал мне про него. Это не простая вещь.
Феодосий посмотрел ему в глаза.
— Веруешь ли, что этот пояс, снятый с распятия, исцелит тебя?
— Верую, отче.
— Хорошо, князь.
Игумен взял из рук Антония золотой пояс. Варяг Симон поднял Мономаха за подмышки, Феодосий опоясал его. Потом положил руки на голову князя и стал молиться.
