Галина Романова - Изборский витязь
Последняя мысль оказалась так горька, что князь очнулся. Пусть город будет взят - но победители не обрадуются победе.
- Настал наш час, други, - сказал он, обводя глазами десятка полтора дружинников, что стеснились подле. - Быть может, никто из нас не увидит нового рассвета, но пусть наша смерть не принесёт радости врагу. Пусть они заплачут, посчитав, какой ценой достался им Изборск. Не хочу даже в предсмертный час слышать их смех!.. К оружию!
Рыцари уже лезли по приставленным лестницам, ломились в полуразрушенные ворота, карабкались по пролому Вышки. Каменные ядра баллист ещё летали, ещё ломали стены и проминали кровли заборол, но всюду уже кипела отчаянная рукопашная схватка.
Лезущих на приступ рыцарей встречали дружинники и городское ополчение. Там, где проломы были тесны, изборцы могли держаться очень долго, но у ворот и со стороны развороченной Вышки проломы были такими большими, что долго сдерживать нападавших защитники не могли. Теряя своих, рыцари-меченосцы по трупам лезли в город. Закованные в железо с ног до головы, почти неуязвимые, они легко опрокидывали горожан в тесноте укреплений. За первым рыцарем вырастал второй, третий. Казалось, их рождали, исторгая из себя, сами осадные башни и рвы.
Особенно жестокий бой разгорелся у ворот. Там, прикрываясь Сокрушителем неверных, рыцари топорами рубили разломанные ворота в то время как их братья схватились с защитниками. Долгое время казалось, что рыцарям не выстоять - у ворот стоял, несокрушимый, как ёкала, тысяцкий Станимир. Упираясь ногами в камни мощёного въезда, он разил рыцарей тяжёлым топором-секирой, рассекая порой и доспехи до живого мяса. Поставленный здесь князем Евстафием, тысяцкий твёрдо решил не сходить с места, пока может жить и сражаться. И он бился - до тех пор, пока в размётанный пролом на него не качнулся тяжёлый комель Сокрушителя неверных. Толстый дуб ударил прямо в щит. Тот раскололся - и, не выдержав толчка, Станимир рухнул. Несколько ударов подоспевших рыцарей обрушились на него - и тысяцкий остался лежать.
Наблюдавший за этим магистр Даниэль широко перекрестился и улыбнулся, одевая шлем:
- Бог за нас!.. Вперёд, меченосцы! - крикнул он, поудобнее перехватывая копьё. - С нами Бог!
Ярославко, державшийся рядом с ним, подобрался, словно впервые оказался в бою, а позади них дружно грянул боевой клич рыцарей:
- Бери! Грабь! Бей!
Пешие кнехты еле успели броситься в стороны, освобождая путь - конные рыцари вошли в город.
Дружина князя Евстафия сражалась до последнего. Смешавшиеся с нею городские ополченцы тоже не отступали, но рыцари ворвались в город с двух сторон, хлынув не только на стены. Часть их сразу растеклась по улочкам, спеша набрать добычи, пока остальные заняты боем. Они разбегались, заглядывая во все дома подряд, схватывались с горожанами и врывались в дома. Через некоторое время они появлялись снова - иногда спасаясь от затворившихся там жителей, а порой и волоча за собой за косу какую-нибудь визжащую девку. А совсем рядом ещё продолжался бой.
К тому времени, как рыцари хлынули в город, с Евстафием осталось от силы десятка полтора человек. Ещё столько же было у тысяцкого, остальные вкупе с горожанами рассыпались по стенам. Часть их уже была сметена меченосцами. Закованные с ног до головы в железо рыцари теснили их и давили одного за другим.
Стараясь не думать о семье, Евстафий сражался впереди своей небольшой дружины. Он шёл впереди, прокладывая путь остальным. Щит его давно был посечен, шлем чуть сбился набок и стрелка мешала смотреть, тело задыхалось под броней, в горле горело, глаза заливал едкий пот, но он, отбросив обломки щита и подхватив чей-то чужой меч в левую руку, сражался двумя мечами.
Стрый Ян потратил много времени и сил, чтобы передать сыновцу древнее искусство, доставшееся ему от отца, деда и прадеда. Когда-то вооружённые двумя мечами витязи выходили в одиночку против толпы врагов - и всех их обращали в бегство. И сейчас Евстафий бился так же, как они, канувшие в неизвестность витязи, перед которыми отступали орды врагов. Он сражался, не замечая ничего вокруг. Сознание куда-то ушло, осталась только жизнь тела. Оно само двигалось, наносило удары, отбивало мечи, копья и алебарды, уворачивалось и кидалось наперерез. Два меча стали продолжением рук, и когда начавшая уставать рука ошиблась, и один из мечей преломился от неверного удара, Евстафий закричал - словно от боли.
И всё-таки он продолжал сражаться - даже оставшись один против всех. Сражался до тех пор, пока что-то тяжёлое не ударило ему в спину. Мир качнулся, теряя равновесие. Новый удар пришёлся по лопаткам, заставив враз онемевшие руки бессильно повиснуть. Собрав силы, Евстафий всё-таки успел, заметив направленные на него мечи, поднять меч для защиты, но тут петля упала ему на шею, дёрнулась, захлёстываясь, и его рвануло вбок. Мир потемнел, потом исчез, и Евстафий, так и не выпустив меча из рук, упал к ногам рыцарей-меченосцев.
Самое страшное сражение развернулось у бревенчатых стен княжьего терема. Каждый день с начала осады княгини, Василиса и Любава, посылали верных людей к крепости узнать, что там творится. Вести были неутешительны, но несмотря ни на что, надежда оставалась. Войско держалось, городское ополчение помогало изо всех сил, и княгиня с детьми ежедневно молились о победе.
Но в последний день в терем княгини ворвался, распахивая ворота, ратник. Он влетел, держа на отлёте обнажённый меч. Вместе с ним, казалось, в терем ворвался шум сражения.
- Матушка княгиня! - закричал он, с разгону падая на колени перед остолбеневшей Любавой Бермятовной. - Спасайся! Рыцари ворота проломили!.. В самом граде бой идёт! Тысяцкого, Станимира Бермятыча, убили!
Выбежавшая из внутренних покоев Василиса ойкнула и уже запричитала, хватаясь за голову, но Любава строго ожгла невестку холодным взором.
- Не время реветь! - прикрикнула она. - Собирай детей! - и, чуть не силком вытолкав молодую княгиню за порог, взглянула на ратника: - Что князь?
- Не ведаю, - качнул головой воин. - Он на стене у Плоской башни был, я - у ворот...
- Город пал?
Ратник, уже поклонившийся и собиравшийся уйти, снова покачал головой:
- Мы пока ещё живы, княгиня.
Он вышел, и Любава скорым шагом направилась в покои. Послав подвернувшегося холопа на подворье тысяцкого упредить его семью о беде, она явилась к невестке и начала собирать внуков. Княгиня не плакала о смерти брата - сейчас было не до слёз. Они появятся позже, когда будет время подумать о ней. Пока же следовало спасти детей.
В детинце Изборска, кроме палат тысяцкого и князя, был только рубленый на каменном основании деревянный храм, подле которого издавна клали в землю князей и бояр. К нему, под защиту святых икон, и поспешили Любава с Василисой и детьми. Несколько сенных девушек и ближняя боярыня несли наспех собранные украшения и кое-какие вещи. Покинуть терем отказался разве что престарелый Родивон Изяславич - старик дожил до того возраста, когда не боятся никого и ничего. Кроме того, он хотел непременно дождаться внука.
В храме, кроме набившихся в него женщин и детей из ближних боярских семей, были уже и домашние Станимира.
Рыдающая жена тысяцкого судорожно обнимала внуков, рядом бились в истерике его седая мать и невестки - оба сына тысяцкого были на стенах рядом с отцом и теперь должны были наверняка считаться мёртвыми. Женщины с порога повисли на Любаве, причитая в два голоса, и женщина досадливо поморщилась - смерть висела над ними всеми, и она не могла, как ни старалась, заставить себя заплакать.
Священник с дьячком торопливо заложили высокие резные двери изнутри и поднялись на амвон, где священник поднял руки, благословляя паству и собираясь укрепить их дух молитвой. Он заговорил тихим проникновенным голосом, и мало-помалу речь его начала доходить до умов и сердец слушающих. Причитания и плач стали тише, потом постепенно родился и стал разрастаться глухой шёпот молитв.
Они молились, не обращая внимания на вдруг появившийся и начавший понемногу увеличиваться шум за дверью. Там, уже чуть ли не на ступенях храма, шёл бой; Но женщины продолжали молиться. Они не остановились даже тогда, когда звон и стук рубки сменился криками победителей, а потом прозвучал первый грозный удар в дверь, заставив её содрогнуться. Перестук топоров мешался с пением молитв.
Вдруг он прервался - и вслед за этим двери распахнулись. Все обернулись - и слова молитвы замерли на губах у молящихся. На пороге стояли рыцари.
Глава 23
Услышав от гонца о том, что часть его врагов ушла в Ливонию и наверняка вернётся оттуда с рыцарской подмогой, Ярослав мысленно похвалил своего воеводу за смётку и ум. Дела нового мордовского похода, в который на сей раз вместе с Васильком Константиновичем отправлялся полноправным полководцем его старший сын Феодор, которому недавно только пошёл шестнадцатый год, захватили его целиком. Он сколачивал переяславльские полки, пересылался грамотами с известиями с муромскими князьями и Великим князем. Его сын впервые шёл в поход, и Ярослав чувствовал неосознанную тревогу, отпуская его. А тут ещё и о возможной угрозе с запада...
