Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Да, — улыбнулась мать и стала собирать оружие. «А ты бы, Марья, за костром следила, сейчас дядя Матвей с Прасковьей вернутся, и будем птицу жарить»
— А в Лондоне у нас кто? — спросила девочка, подбрасывая в огонь дров.
— Один ваш кузен уже плавает, помощником капитана, Николас его зовут, а второй — в Оксфорде учится, Майкл. ответила мать. «Двадцать лет им будет, осенью».
— А дядя наш где, ну, Ворон? — дочь вскинула ясные глаза.
— Он в Амстердаме, с женой своей, тетей Эстер. Помнишь, я вам про дедушку своего рассказывала, Никиту Григорьевича? Так вот она — его приемная дочь, — Марфа вдруг улыбнулась, вспомнив чернокудрую, худенькую девочку-подростка. «Мы, как с ней познакомились, она только чуть старше вас была. И кузина у вас есть маленькая, Мирьям, четыре годика ей. Как устроимся в Лондоне, съездим их навестить, обязательно».
— А ты нам учителей наймешь? — дочь на мгновение прижалась щекой к ее руке, и Марфа удивилась — Марья обычно была неласковая, резкая, как мальчишка. «Прасковье ведь сказать надо — подумала Марфа, — или не говорить уже? Все умерли ведь, какая разница-то.
Кузены и кузены, Ник вообще в Новом Свете. Ладно, как Степана увижу, так посоветуюсь с ним».
— А каких вам надо учителей? — мать усмехнулась. «Музыки с рисованием?».
Марья фыркнула и стала загибать пальцы: «Математики обязательно, потом стрельбы, фехтования, езды верховой, языков тако же».
— А рукоделия? — Марфа наклонилась и поцеловала пахнущие дымом белокурые косы.
Девочка закатила глаза — вверх и вкось, и высунула язык.
— Такая и останешься, — пообещала Марфа и, вглядываясь в лес, сказала: «О, вот и охотники вернулись».
— Все, — скомандовал Матвей, — все ложатся. Особенно ты, племянник, — он со значением посмотрел на Петеньку. Они с адмиралом сидели напротив друг друга, раскладывая по расчерченной палкой земле какие-то камушки — темные и светлые.
— Еще немного, — Петя подумал и передвинул свой камень. «Я только в правилах разобрался.
Это китайская игра, вэйци называется».
— Только разобрался, — хмыкнул Виллем. «Я в нее год учился играть, а ты за два вечера все понял».
— Так просто же, — ласково улыбнулся Петя. «Это как дроби, адмирал, мы же говорили с вами, ну или корень квадратный — тоже ничего сложного».
— А ты кем хочешь стать, Питер? — спросил адмирал.
— Как это кем? — удивился мальчик. «Я ведь батюшки наследник, меня контора в Лондоне ждет. Сейчас учиться буду, в дела вникать, а как исполнится мне восемнадцать — и сам торговлей займусь. А вы китайский знаете, адмирал?»
— У меня имя есть, — усмехнулся тот. «Виллем. Да, объясняюсь — и по-китайски немного, и по-японски».
Петенька почесал голову и грустно заметил: «Я, кажется, выиграл, Виллем. Ну, как и вчера».
— Матвей, — Марфа, обернувшись, — она сидела на краю поляны и смотрела в светлый, пронизанный лучами заката лес, — позвала его.
Брат устало опустился рядом.
— У тебя дочь есть, — тихо сказала Марфа. «Ей, — она задумалась, — как раз десять лет сейчас.
Иван Васильевич покойный обещал мне, что жива она будет».
— Я царю как тогда не верил, — жестко отозвался Матвей, — так и сейчас не верю. И тебе, Марфа, не советую. А вообще, — он помедлил, — нечего мне здесь более делать. Как, впрочем, и всем нам. Скорей бы уже до моря добраться».
Марфа ничего не ответила и положила острый подбородок на сплетенные пальцы. «Ты это, — неловко проговорил Матвей, — с адмиралом поговори».
— Зачем? — она хмыкнула. «Он на меня, с тех пор, как ушли, и не взглянул даже».
— Поговори, — повторил брат, и, поднявшись, крикнул: «А вот теперь точно — все идут спать! Я вас до рассвета еще подниму, нечего тут сидеть».
Адмирал стоял, разглядывая ствол вековой сосны. «Хороший тут лес, — сказал он, не смотря на Марфу, — когда-нибудь, когда флот строить будете, — пригодится».
— Я очень тебе благодарна, — сказала Марфа. «Очень, Виллем».
Они отошли на узкую тропинку, что вела вглубь леса, и Виллем проговорил, не глядя на нее:
«Тебя это ни к чему не обязывает, естественно. Я поступил так, как должен был поступить любой мужчина. Теперь я вас довезу в безопасности до Норвегии, и там простимся.
Марта вскинула зеленые, прозрачные, как закатное небо, глаза: «Если ты этого хочешь, то уезжай, конечно. А я, — она помедлила, — я не хочу. Я хочу остаться с тобой, — в горе и радости, — на всю жизнь, Виллем».
— Я это уже слышал, четырнадцать лет назад, — он так и стоял, спиной к ней. «И потом тоже слышал…, кое-что другое. Мне почти пятьдесят, Марта, я не хочу больше боли».
— Дурак! — яростным шепотом сказала она. «Если бы я тебя не любила — разве бы я так сказала! Мне приказали тебя спасти, адмирал. Если бы ты тогда остался в Голландии и обвенчался со мной — ты бы погиб через месяц».
— И пусть, — тяжело сказал Виллем. «Зато я был бы с тобой, хоть недолго».
— Но ты же сейчас можешь быть со мной — тихо проговорила Марфа. «Долго, адмирал, всю нашу жизнь».
Виллем, наконец, повернулся, и, улыбаясь, взяв ее лицо в ладони, сказал: «Правда?».
— Ну конечно, — она скользнула в его объятья как тогда, в Мон-Сен-Мартене, и оказалась вся — в его власти. «Ты же говорил, что ты не мальчик, потерпишь, — улыбаясь, чуть приоткрыв розовые губы, сказала она».
— Я четырнадцать лет терпел, — Виллем поднял ее на руки, — и более не намерен. Ни одной ночи, Марта, слышишь?».
— Сейчас тепло, — она обняла его за шею, и Виллем услышал ее дыхание совсем рядом с собой. «Даже костра разводить не надо».
У нее были колючие, отрастающие волосы и узкие, как у мальчишки, бедра. «Господи, — сказал Виллем, — когда увидел ее, — всю, до последнего, самого потаенного уголка, — господи, Марта, какая ты красивая. Красивей тебя никого нет».
Она закинула голову, и Виллем коснулся губами нежной, белой шеи. Он медленно двинулся вниз и Марфа шепнула: «Как давно, Виллем, как давно…»
— Ну, — он чуть приостановился, — теперь так будет всегда, любовь моя. Каждый день, что осталось нам еще прожить».
Она лежала, тяжело дыша, пристроив голову у него на груди, и вдруг сказала: «Я еще в Мон-Сен-Мартене, адмирал, поняла, что я с тобой никогда не заскучаю. Дай, — она выпрямилась, устроилась удобнее и озорно продолжила: «А ведь я еще могу понести».
— Очень бы хотелось, — сквозь зубы ответил Виллем, — и я намерен сделать для этого, все, что в моих силах».
Марфа наклонилась, и, прижавшись щекой к его лицу, смеясь, проговорила: «Как я чувствую в твоих силах, — многое, очень многое».
— Это точно, — Виллем легко перевернул ее на спину и Марфа, обняв его, приподнявшись, нежно сказала: «Господи, а я ведь и не чаяла, любимый мой, и не ждала уже тебя».
Он зарылся лицом в самое сладкое на свете, мягкое плечо и, не в силах оторвать от нее губ, ответил: «Я теперь всегда буду с вами, всегда».
Потом Марта устроилась где-то под его рукой, и тихо, ласково сказала: «Я очень любила одного человека, Виллем, там, на Москве еще, давно — но не судьба была нам вместе остаться. И дитя у нас было — но не жило оно. Просто, чтобы знал ты».
— Все хорошо, — шепнул он, целуя бронзовый затылок. «Больше не будет никаких горестей, больше не будет зла, Марта. Все будет хорошо».
Она заснула — мгновенно, как дитя, уткнувшись лицом в его грудь, а Виллем, укрыв ее армяком, просто лежал, глядя в сверкающее Млечным Путем, высокое небо, прося Господа только о том, чтобы она была счастлива.
Эпилог
Берген, июль 1591 года
Марья Воронцова дернула плечом и независимо сказала: «Я сама!». Виллем вздохнул и мягко ответил: «Девочка моя, тут гавань. Порт. Ты отлично отстояла свою вахту, а теперь иди, буди всех, пусть собираются. К тому же, — адмирал потрепал ее по косам, — у нас нет лоцмана, а я последний раз был здесь четверть века назад».
Девчонка нехотя оторвалась от румпеля и, взглянув на разноцветное полукружие домов Немецкой Верфи, на сияющую темной лазурью морскую воду, на лесистые холмы вокруг, искренне сказала: «Красиво тут как!»
— Очень, — согласился Виллем и подтолкнул ее: «Ну, давай, мы скоро уже и швартоваться будем».
Марья ловко спрыгнула через открытый люк в трюм и увидела бледное лицо матери.
— Дай-ка мне выйти, — потребовала Марфа, и в одно мгновение оказалась наверху.
— Матушка, что случилось? — дочь озабоченно высунула голову на палубу.
— Морская болезнь, — едва успела проговорить Марфа, и склонилась над бортом — ее тошнило.
— С чего вдруг? — хмыкнула Марья, и, перегнувшись в трюм, весело заорала: «Эй, сони, поднимайтесь, Берген по левому борту!».
— Морская болезнь, значит, — Марфа почувствовала, как ложатся на ее плечи ласковые руки, и сердито ответила, глубоко дыша: «Да, морская болезнь!»
— Ну-ну, — улыбнулся адмирал, и, поцеловав ее куда-то ниже уха, вернулся к румпелю. «И правда, красиво, — заметила Марфа, увидев шпиль кафедрального собора, и тут же, страдальчески застонав, вцепившись пальцами в обшивку борта, опять нагнулась к спокойному, тихому морю.
