Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шли годы. Они всегда проходят быстро, эти мирные годы. Только трудные времена тянутся долго, будто кто-то нарочно замедляет их течение, чтобы люди успели полной мерой испытать выпавшие на их долю страдания и больше ценили радости тихой и мирной жизни.
У великого князя родился еще один сын, которого назвали Ярославом. Крещеное имя ему дали — Феодор.
Когда Всеволод Юрьевич был моложе, долгое отсутствие войны вызывало у него беспокойство. Теперь оно только наполняло его уверенностью в своей силе. Раньше он ждал, когда войну против него начнут другие. Теперь же начать или не начать войну, разрешить кому-то воевать или наложить запрет — все это зависело от его воли.
Великий князь больше не вспоминал о том, как мучился, боясь, что не сможет выполнить своего предназначения. Он уже его выполнил! Он устроил землю свою, заставил уважать себя даже врагов, родил трех сыновей, построил храм, равный которому трудно сыскать. Кто сделал больше его? А ведь он был еще, может, лишь в середине своего жизненного пути.
Великий князь наслаждался покоем. Он будто позволил себе сделать передышку, за время которой можно было отдохнуть от волнений и потрясений, обдумать дальнейшую жизнь — не спеша, на долгие годы вперед — и накопить еще больше сил, чтобы совершить все задуманное. Свои дни Всеволод заполнял самыми обычными делами — семьей, хозяйством, церковью, охотой, застольями. Военные дела поручал воеводам, и касались эти дела лишь половцев и булгар. Куманы, в страхе перед железными полками великого князя, откочевали далеко на юг, не осмеливаясь приближаться к границам Владимирского княжества.
Кто мог бы сказать, что такая жизнь не достойна государя, наносит ущерб его чести? Может быть, тот, кто позавидовал бы такой жизни?
Поучение, которое оставил потомкам своим великий дед великого князя Владимир Мономах, стало любимым чтением Всеволода Юрьевича, руководством и наставлением, опорой в поступках. Пусть и не все советы этого поучения удавалось выполнить. Но кто из князей Мономахова рода следовал поучению с таким послушанием, как великий князь? Впрочем, и сам Мономах говорил, что был бы доволен, если бы потомки следовали хоть половине его советов.
«О, дети мои! — писал Мономах. — Хвалите Бога! Любите также человечество. Не пост, не уединение, не монашество спасет вас, но благодеяния. Не забывайте бедных, кормите их и мыслите, что всякое достояние есть Божие и поручено вам только на время. Не скрывайте богатства в недрах земли: сие противно христианству. Будьте отцами сирот: судите вдовиц сами, не давайте сильным губить слабых. Не убивайте ни правого, ни виноватого: жизнь и душа христианина священны».
Да ведь это прямо сказано про Всеволода Юрьевича! Разве не для того он копил богатства и силу, чтобы все это служило процветанию его земли? Мало ли вдов и сирот получило от него помощь? А насчет жизней христианских — тут даже у самого злого врага не повернулся бы язык, чтобы упрекнуть великого князя. Ведь он всегда стремился не проливать русской крови. Врагов своих миловал. Даже самого большого ненавистника своего — князя Ярополка Ростиславича — давно уже приказал выпустить из темницы и отправить туда, куда захочет. Даже серебра дал на дорогу. Выпускали его, конечно, тайком, ночью, чтобы никто не видел — так великий князь спас заклятого врага своего от народного гнева.
«Бойтесь всякой лжи, пьянства и любострастия. Чтите старых людей как отцов, любите юных как братьев. В хозяйстве сами прилежно за всем смотрите, не полагайтесь на отроков и тиунов, да гости не осудят ни дома, ни обеда вашего».
И тут великий князь все заветы выполнил. Исключая, может, того, что касается любострастия. Но что называть любострастием, губящим тело и душу? Всеволод Юрьевич никогда не прибегал к насилию, и если порой не мог противиться желаниям тела, то при этом и тела не губил, помогая ему освобождаться от греховных желаний, и душу не губил также, ибо всегда раскаивался в содеянном. Другие князья при живых женах содержат наложниц — вот это действительно грех. А то, что произошло с великим князей несколько раз и, наверное, произойдет еще когда-нибудь, — не грех, а лишь сладкое отдохновение от своего долга, отдохновение краткое, мимолетное, после которого долг выполняется с еще большим рвением. И, за исключением неясного места о любострастии, в поучении Мономаха дальше к великому князю можно отнести все:
«Путешествуя в своих областях, не давайте жителей в обиду княжеским отрокам, а где остановитесь — напоите, накормите хозяина. Всего же больше чтите гостя — и знаменитого, и простого, и купца, и посла. Если не можете одарить его, то хотя бы брашном и питием удовольствуйте, ибо гости распускают в чужих землях и добрую и худую об нас славу. Приветствуйте всякого человека, когда идете мимо. Любите жен своих, но не давайте им власти над собою».
Опять же — что называть властью жены над собой. Порой и власть жены — благо, если жена мудра, незлобива и любит супруга своего. А княгиня Марья именно такова.
До глубокой старости дожил Мономах. Много славных дел совершил, среди которых одно из славнейших — то, что построил город Владимир. Внуки Мономаховы сделали этот город великокняжеским. Отсюда теперь исходит воля, которой подчиняются многие славнейшие властители земли Русской. Так есть, так будет.
Три сына великого князя — три наследника и продолжателя его дел — росли, слава Богу, здоровыми. Скоро Константин должен был войти в отроческий возраст.
Великий князь и княгиня заботились о его воспитании. Не только мечом размахивать да рядить войско должен уметь властитель, каковым станет Константин. Главная сила — в уме, а его надо развивать с детских лет. Для этого к княжичу были приставлены учителя, учившие его письму и языкам. Необходимо также было учиться счету. Должен был уметь князь разбираться в торговых делах, судейской премудрости, вирах и продажах, строительстве крепостей и храмов — много умения и знаний нужно властителю. И Константин, радуя отца и мать, хорошо усваивал то, чему его учили. Судя по всему, он обещал оправдать возлагаемые на него надежды.
Однако книжная премудрость — хорошо, но самой лучшей наукой для Константина великий князь считал познание жизни — как она есть на самом деле, без прикрас. В этом он и сам мог быть для сына хорошим учителем: позволял ему присутствовать при разбирательствах всевозможных дел, которыми, как государь, обязан был заниматься. Брал сына с собой на полюдье — когда объезжал обширные владения, верша на местах справедливый суд, а иногда, для пользы юного князя, и беспощадную расправу с теми, кто ее заслужил: Константин должен был осознать, что такое княжеская власть и как она беспредельна.
Константин уже имел собственное боярское окружение и свои приписные земли, которым был полный хозяин. Он имел доходы, свою конюшню с полусотней великолепных коней, дворовую челядь, небольшую, пока вроде игрушечную думу, обсуждавшую с княжичем разные мелкие вопросы его маленького внутреннего княжества. У Константина был даже свой полк, состоявший из молодых дружинников и боярских детей. Сотника Крюка княжич называл воеводой, и никто над этим не смеялся. Видя, каким не по возрасту разумным становится Константин, знатнейшие мужи владимирские считали за большую честь добиться благосклонности княжича или пристроить возле него своих детей — для будущей службы будущему великому князю.
Но, конечно, самым главным человеком в окружении Константина оставался Добрыня Юрятич. Когда Добрыня был с княжичем, тот делался и разумнее, и веселее, и спокойнее — Константину словно передавалась частица той силы и доброты, что исходила от любимого дядьки и воспитателя.
Их отношения были не такими, как в свое время у Всеволода и Юряты. Добрыня не стал княжичу Константину слугой, нянькой и тенью — для этого у Константина было достаточно других людей, не то что у Всеволода в юности. Добрыня стал настоящим другом княжича — любящим и всегда стремящимся понять и помочь. Для этого и стараться было не нужно — он полюбил Константина и даже иногда жалел, что тот — сын великого князя, а не его, Добрыни. Именно такого сыночка он хотел иметь.
Общаться им приходилось, однако, не так часто: иногда великий князь сам занимался сыном, иногда Добрыня уезжал выполнять поручения государя. Кроме того, в отличие от Юряты, посвящавшего Всеволоду все свое время, Добрыня был семейным человеком, и юный Константин никогда не старался его задерживать возле себя, если видел, что друга тянет к семье. Княжич не сердился за это на Добрыню.
А того действительно тянуло в семью. То ли причиной была прямая и бесхитростная природа его, раз и навсегда повелевшая: вот жена твоя, и люби ее, потому что другой не будет, то ли ясноликая Влада оказалась именно такой, какая ему была нужна, но жили они хорошо — душа в душу, едва ли не с первых дней супружества, когда еще не преодолено было взаимное смущение. Добрыня и Влада сразу подошли друг другу, как из целой связки перстней в лавке у торговца узорочьем лишь один перстень, бывает, подходит к пальцу. Мастерицей оказалась Любава, выбрав Владу для своего приемного сына.
