Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Приятное воспоминание вызвало у Всеволода Юрьевича желание обернуться и посмотреть на зятьев. Но он подавил это желание: неприлично великому князю вертеться в седле. Пока едут — неприлично. А с другой стороны, желания великого князя — не выше ли всех приличий? Скучно стало ехать просто так. Да и угодья уже рядом. Наверное, начинать пора.
— Прокша! — позвал Всеволод.
Глухой стук копыт сзади — и вот уже старший ловчий искательно заглядывает государю в лицо. Да, прошли годы, теперь это уже не тот мальчик, обмирающий при виде Всеволода, счастливый от каждой его похвалы. Потолстел Прокофий, при дворе княжеском чувствует себя как рыба в воде, вернее — как олень в лесу. Но так и остался ловчим. Вся жизнь его — в охоте, все разговоры и думы — о ней. Если с великим князем не согласен, может и спор начать, может и переспорить, настоять на своем. А может, так оно и лучше? Пусть бы каждый занимался только своим делом, тогда бы и дела скорее делались. Ловчий — охотой, кравчий — припасами да поварнями, воевода — войнами и дружиной, а великий князь спокойно бы всеми правил, в свое и подданных удовольствие.
— Не пора ли начинать? — спросил Всеволод. — Так и замерзнуть можно, едучи.
— Немного еще проехать надо, государь. Я же рассказывал тебе — там, на старом пожарище, на гари, в молодняке — там все зайцы-то, — сказал Прокофий.
— Зайцы везде должны быть, — поддразнивая ловчего, назидательно произнес Всеволод.
Жидкие усики Прокофия, заиндевевшие от горячего дыхания, возмущенно вздрогнули.
— А вот и не везде, — загорячился он. — В молодняке им и корма больше, и лежку делать способнее, и от лисы-волка проще уйти.
— Ишь ты! Лежку, говоришь? Ну ладно, нечего им разлеживаться. Посылай людей, а мы сети метнем. Вон там поставим. — Всеволод указал концом небольшой свернутой плети туда, где деревья расступались, образуя длинный прогал. — Прямо сейчас и начнем ставить. А люди пусть гонят зайца на нас.
Прокофий с сомнением пожал плечами:
— Далековато, государь. Давай еще проедем.
— Сказал — здесь, значит — здесь. Ты что? Скоро уж темнеть начнет.
— Где темнеть-то? Только рассвело!
— Ты мне брось разговоры! — привычно строго прикрикнул великий князь. — Твое дело зайцев гонять, а не разговаривать.
— Слушаю, государь. Ну, посылать, что ли?
— Делай.
Прокофий ускакал к своим выжлятникам и вскоре вместе с толпой конных, которых как бы тянули за собой рвущиеся на сворках псы, уехал вперед — рядить загон. Всеволод спешился. Глядя на него, поспешно слезли с коней и все остальные. Княжич Константин спрыгнул неловко, оступился, упал, но тотчас поднялся, отряхивая снег и улыбаясь, чтобы скрыть смущение.
— Не замерз, князь Константин? — спросил Всеволод.
— Нет, батюшка.
— Ничего. На охоте не замерзнешь. Сейчас тенета метать будем, — согреешься.
Подошел Добрыня, склонился над Константином, помогая отряхнуть кафтанчик сзади.
Никого не надо было учить, что делать. Заячья ловля была известна всем. Только Константин впервые участвовал в такой охоте. Пока повозные отводили сани в сторону, челядь вдоль лесного прогала забивала в твердую землю заранее приготовленные колья. Стали вынимать из саней свернутые сети, расправлять их. Всеволод захотел ставить среднюю сеть — самую длинную. Оба зятя помогали ему, нарочно не подпуская Святослава Глебовича, который суетился рядом. Обычное возбуждение, предшествующее ловле, охватило всех. Ростислав Ярославич, правда, чуть было не испортил настроение великому князю, чересчур грубо пошутив со Святославом и едва не разодравшись с ним.
— Ты, князь Святослав, лучше бы с загонными пошел, — сказал он громко, так, чтобы все слышали. — Вот бы зайцев напугал-то!
Даже неприхотливый Святослав понимал такие оскорбления. Он вспыхнул:
— Сам иди зайцев пугать! Сам иди!
— Ну, ну, князь Святослав, — вмешался Всеволод Юрьевич. — Не видишь, что ли, — шутит он. А ты, князь Ростислав, — помрачнев, обернулся он к зятю, — думай, когда говоришь. На охоте мне ссор не надо!
Ростислав Ярославич и сам видел, что перегнул палку. Извиняться, однако, не стал, буркнул что-то и потащил конец сети — привязывать к дальнему колу. Великий князь, глядя ему вслед, подумал, что зять, пожалуй, не очень умен. Нет в нем той душевной тонкости, которую Всеволод так ценил в себе и других. Первый признак недоброго и неумного человека — это если он любит унижать тех, кто слабее его. Нелегко будет за ним Всеславе. Да теперь уж что об этом говорить.
Всеволод вдруг рассердился на себя. Что за мысли грустные на охоте? Зять как зять. Подумаешь — сказал несуразицу. Молод еще — вот и вся причина.
Он заставил себя развеселиться, улыбнулся даже насупленному Святославу Глебовичу.
— Не сердись, князь Святослав. Ты мой гость, а значит — ничего не бойся. Ну-ка, помоги лучше.
Сразу просияв, Святослав кинулся помогать разматывать туго скрученный конец ловчей сети.
Добрыня работал в паре с Константином. Юный княжич все хотел делать сам, и Добрыня не мог наглядеться на своего воспитанника. Не имея представления о том, что это за сети и как их ставят, Константин все же из гордости вел себя так, будто на своем веку этих сетей поставил множество. Не спрашивал, что делать, даже у Добрыни, который, поняв, что княжич не хочет, чтобы ему подсказывали, молчал. Искоса поглядывал Константин по сторонам и, видя, что делают другие, тут же повторял это, сразу схватывая суть. Рукавицы он снял и не обращал внимания на покрасневшие замерзшие руки. Когда сеть была поставлена, Константин сам догадался растянуть низ, уложив его на снегу пошире — чтобы заяц, если захочет подлезть под сеть, как он делает, пробираясь по кустарнику, оказался полностью накрытым сверху.
— Правильно сделал, княжич, — похвалил Добрыня.
Хоть Константин и разрумянился на морозе, а видно было, что еще сильнее покраснел от похвалы. Больше же ничем своего удовольствия не выдал.
Добрыня нет-нет да и посматривал на князя Ростислава Рюриковича. Его словно тянуло разглядывать мужа Верху-славы. Да, дело прошлое, Добрыня уже не тот, дома ждет его милая Владушка — ненаглядная жена, но любовь к маленькой княжне, оказывается, до сих пор живет в душе. Это Добрыня понял, когда увидел Верхуславу несколько дней назад. Нет сомнений — жена Владушка куда дороже ему всех на свете княжон, но ведь обе эти любви, что помещаются в душе у Добрыни, — разные. К жене — одна, к повзрослевшей Верхуславе — другая. Выходит, человек, сколько бы Любовей ни испытывал в жизни, все их сохраняет в сердце и все ему дороги. Может, и его Владу тоже кто-нибудь хранит в своей душе? Добрыня понял, что смотрит на Ростислава Рюриковича с сочувствием, хотя и слегка ревнивым.
— Уходим, уходим! — объявил великий князь. — Скоро гнать начнут!
Все сети были уже поставлены. Теперь надо было отойти, спрятаться за деревьями, чтобы не пугать выбегавших к сетям зайцев.
Уже скакал, приближался Прокофий. Он всегда ухитрялся всюду успевать. Да и в самом деле, если ловчий пропустит самое главное на охоте — то и зачем она ему? Увидев, что тенета стоят, Прокофий отъехал на коне подальше в лес, к саням, спешился, привязал коня. Подошел к великому князю.
Всеволод знал, что все в порядке, иначе ловчий не появился бы здесь. Но по привычке строго спросил:
— Где зайцы?
— Одного видал, — с готовностью отозвался Прокофий. — Сейчас приведут.
Во время охоты у них с великим князем считалось, что они вроде как равны. Не совсем, конечно. Наверное, это было правильно — ведь зверь, он не различает, где князь, а где последний холоп. Значит, и законы на охоте другие.
— Большой заяц-то? — подыграл ловчему Всеволод.
— Да не очень. С половину этой вот сосны будет веет го, — постучал по дереву Прокофий. — А с рогами и до верху достанет.
— Где же вы такого рогатого нашли?
— Да не мы, а он сам нас нашел. Сейчас собак наших гоняет.
Они бы еще долго перешучивались, но вот лай стал слышен отчетливее, громче, и вдруг на поляну к сетям выбежал первый заяц. Увидев сети, остановился. Видимо, был уверен, что оторвался от погони достаточно далеко. Погоня была такая, что от нее не спасешься, запутывая следы. Пришлось уходить далеко от привычного места. Теперь он не спешил. Ковыляя, прошелся вдоль сетей — выискивал, куда бы пролезть. Потом полез — и попался: запрыгал, забился, запутываясь окончательно. Наконец затих, не понимая, что с ним случилось. Время от времени вскидывался, бил задними лапами, но снова, убедившись, что не помогает, замирал.
— Это тот, что ли? — тихо смеясь, спросил Всеволод ловчего.
— Я и то гляжу — он или не он, — зашептал Прокофий. Но тут на поляну выскочило еще штук десять. И пошло. И пошло! Зайцы появлялись один за другим, с разбегу влетали в тенета, бились там, запутывались. Много их уже лежало, накрытых сетями сверху. Мечущиеся перед сетями, оглушенные близким лаем собак, зайцы уже не обращали внимания на людей, что стояли, не скрываясь, и наблюдали за заячьей бедой.
