А. Сахаров (редактор) - Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II

Однако в действительности Милорадовичу было приказано ехать в казармы Конногвардейского полка, чтобы привести его на площадь. Прежде чем вступать в переговоры с восставшим полком, он помчался выполнять приказание, а Николай в это время начал лично командовать единственной пока имевшейся у него войсковой частью — батальоном Преображенского полка. Он вывел его к углу Адмиралтейского бульвара, остановил, приказал зарядить ружья и медленно повел их к Сенатской площади. Там вокруг уже более часа стоявшего каре московцев толпился возбужденный народ, стекавшийся к Сенату со всех сторон. Восставшие ждали подкреплений, но они не подходили. На площади не было предусмотренного планом декабристов командования — ни Трубецкого, ни Булатова. Но дело еще не казалось проигранным, не был уверен в своей победе и сам Николай. Чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону.

В этот момент на площади появился обуреваемый нетерпением и не дождавшийся поэтому выхода из казарм Конногвардейского полка Милорадович. Он подъехал к самому каре и обратился к солдатам с пламенной речью. Тут-то и раздался выстрел Каховского, смертельно ранивший Милорадовича. За ним последовали разрозненные выстрелы и из рядов солдат. Пролилась первая кровь.

Около половины первого к площади подошли конногвардейцы. Получив наконец серьезное подкрепление, Николай начал располагать войска вокруг площади, хотя их было еще недостаточно для полного ее окружения. Но подходили к нему и новые силы: еще один батальон Преображенского полка, Кавалергардский полк и два эскадрона Коннопионерного полка. На этом этапе Николай рассчитывал еще, окружив своими преобладающими силами каре мятежников и попытавшись убедить их в законности своего права на престол, покончить дело мирно. Насильственное и неизбежное кровавое подавление выступления гвардейских частей в начале царствования не было для него желательным.

Но к этому же времени к площади наконец подошли новые восставшие части. Рота лейб-гренадер, которой командовал декабрист А. Н. Сутгоф, не просто пришла на площадь, но, что было уже крайне опасным признаком, беспрепятственно прошла через стоявшие у набережной конногвардейские и Преображенские части. Вслед за ней на площадь вступил и разместился между строившимся собором и каре Московского полка Гвардейский морской экипаж. Теперь окружившим площадь войскам, верным Николаю, противостояла достаточно мощная воинская сила восставших. И если до этого момента обе стороны не приступали к активным действиям, то тут Николай решил, что ждать больше просто нельзя. Он так рассказал об этом в своих записках: «Выехав на площадь, желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне залп, пули просвистали мне чрез голову, и, к счастию, никого из нас не ранило. Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении».

Николай приказал начать кавалерийские атаки. Они были неудачны: лейб-гренадеры и московцы отражали их холостыми зарядами. К двум часам Николаю пришлось отказаться от новых атак. С помощью подошедших к этому времени Измайловского и Семеновского полков удалось завершить окружение восставших войск.

Но положение все еще было настолько неопределенным, что Николай продолжал испытывать тревогу за безопасность семьи и, взяв с собой конвой из кавалергардов, поехал во дворец. Сказав накануне решающего дня жене: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, умереть с честью», Николай теперь стремился во что бы то ни стало уберечь семью от подобной угрозы. Приехав во дворец, он распорядился приготовить кареты, на которых можно было в сопровождении охраны из кавалергардов отправить ее в Царское Село.

Это распоряжение было весьма своевременно: как только Николай направился снова к Сенатской площади, произошел один из самых удивительных эпизодов этого дня. Поручик Панов, которому удалось вывести лейб-гренадер, провел их не на Сенатскую площадь, а по Миллионной улице к Зимнему дворцу. И не только подошел к дворцу, но и прорвался через караул в дворцовый двор. Он был на волосок от захвата дворца — последствия этого легко представить. Но там он столкнулся с саперами и не решился на схватку с ними. Лейб-гренадеры снова вышли на Дворцовую площадь, где их увидел подъезжающий в этот момент Николай. Он так вспоминал об этом драматическом моменте: «Подъехав к ним, ничего не подозревая, я хотел остановить людей и выстроить, но на мое „Стой!“ отвечали мне: „Мы — за Константина!“ Я указал им на Сенатскую площадь и сказал: „Когда так, то вот вам дорога“. И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска и присоединилась без препятствия к своим одинако заблужденным товарищам. К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца и участь наша была более чем сомнительна».

Между тем короткий зимний день кончался. В половине третьего начало смеркаться. Солдаты на Сенатской площади стояли уже почти пять часов, устали и замерзли. Николай, решившись послать за артиллерией, вернулся на площадь и предпринял последние попытки уговорить восставших. Послав дежурного генерала за артиллерией, он уговорил петербургского митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения поехать к мятежным частям. Миссия их была крайне неудачна: крики и угрозы, раздавшиеся из рядов солдат и матросов, заставили их поспешно ретироваться. В это время к восставшим подошла часть лейб-гренадер под командой Панова и был убит пытавшийся их задержать командир полка Стюрлер. Тогда Николай послал последнего парламентера — Михаила Павловича. Однако вместо того, чтобы обратиться к московцам, к полку, шефом которого он был, великий князь вынужден был остановиться перед колонной моряков, выстроившейся перед каре. Попытки Михаила убедить солдат тоже не имели никакого успеха.

Время мирных средств миновало, артиллерия под командованием генерала Сухозанета шла к Сенату, но Николай все еще колебался. Картечь, которой так легко было поразить стоявшие ряды восставших, могла вывести их из пассивности. Но не было уверенности в том, не откажутся ли артиллеристы стрелять по своим. И, прежде чем решиться, он послал с последним предупреждением Сухозанета. Но и перед направленными на них орудиями восставшие были тверды. Тогда наконец команда была отдана. «Первая пушка грянула, — писал Николай Бестужев, — картечь рассыпалась, одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома и на крышах соседних домов. „…“ Другой и третий выстрелы повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места». Ряды были смяты, восставшие бежали по набережной, по льду, тонули в полыньях, пытались скрыться на соседних улицах. Восстание было разгромлено. Император одержал победу — но какой ценой?

В тот же день начались аресты членов тайных обществ. Участие в процессе декабристов стало для Николая I первым опытом государственного управления. Он лично отдавал приказания об арестах и распоряжения об условиях содержания декабристов в крепости и на гауптвахте. Он сам допрашивал и руководил ходом дознания. Наряду с журналами Следственного комитета, учрежденного для раскрытия обстоятельств противоправительственного заговора и восстания 14 декабря, сохранились специальные докладные записки, в которых председатель комитета, военный министр А. И. Татищев почти ежедневно, а то и по нескольку раз в день информировал императора о ходе расследования. Записки эти за первый месяц следствия буквально испещрены резолюциями и указаниями Николая — настолько глубоко и тщательно вникал он во все детали. В этой новой для него деятельности закладывались основы его будущих методов управления государством.

Не останавливаясь на подробностях участия Николая в суде и следствии над декабристами, укажем только на его решающую роль в вынесении смертного приговора пяти членам тайного общества. На протяжении всех шести месяцев, пока длилось следствие, Николай не раз публично заявлял, что удивит мир своим милосердием. Однако в душе он, видимо, с самого начала вынашивал мысль о смертной казни зачинщикам заговора и активным участникам восстания. Еще 6 июня 1826 г., за три дня до получения от Верховного уголовного суда его решения, Николай писал Константину: «В четверг (3 июня) начался суд со всей подобающей торжественностью. Заседания идут без перерыва с десяти часов утра до трех часов дня, и несмотря на это, я еще не знаю, приблизительно к какому числу может кончиться. Затем последует казнь — ужасный день, о котором я не могу думать без содрогания. Предполагаю произвести ее на эспланаде крепости». Это письмо, где речь идет не только о казни как решенном деле, но и о месте приведения ее в исполнение, не оставляет сомнений в том, что решение было принято Николаем еще до окончания судебного разбирательства. Однако император сделал все возможное, чтобы создать впечатление, что не он, а суд был инициатором смертной казни. В подписанном 10 июня докладе Верховного уголовного суда все подсудимые были разделены на разряды по степени их вины. Пять декабристов — П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева, С. И. Муравьева-Апостола, П. Г. Каховского, М. П. Бестужева-Рюмина — суд поставил вне разрядов, приговорив их к смертной казни четвертованием. Тридцать одного декабриста, отнесенного к первому разряду, присудили к смертной казни через отсечение головы. Получив доклад суда, Николай заменил смертную казнь для первого разряда каторжными работами и несколько смягчил наказания по другим разрядам. О тех же, кто был поставлен вне разрядов, Николай писал в указе, данном Верховному уголовному суду 10 июня: «Участь преступников „…“, кои по тяжести их злодеяний поставлены вне разрядов и вне сравнения с другими, предаю решению Верховного уголовного суда и тому окончательному постановлению, какое о них в сем суде состоится».