Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - Шэрон Кей Пенман
– Не знаю, милорд. – Он нахмурил лоб, создавая вид слуги, огорченного недоверием своего господина. – Король сказал только, что это дело чрезвычайной важности для вас обоих.
Затем, затаив дыхание, Фульк стал ждать, заглотит ли Генрих наживку.
Некоторое время император бесстрастно смотрел на него, но затем любопытство взяло верх. Повернувшись к Маркварду, он приказал сенешалю ехать поутру в Вормс и доставить английского короля в Мосбах. Радуясь возможности свернуть партию в шахматы, Марквард встал и вызвался найти госпитальера, чтобы тот устроил Фулька на ночлег. Констанция вежливо распрощалась с супругом и вышла бы вслед за мужчинами, если бы Генрих не ухватил ее за руку.
– Позже я загляну к тебе, дорогая, – сказал он.
Императрица не выказала удивления, давно научившись прятать истинные свои чувства от этого человека.
– Ты всегда найдешь теплый прием на моем ложе, господин супруг, – проворковала она, одарив его такой же безликой улыбкой, как вся та жизнь, какую она вела.
Констанция помнила те времена, когда горела рвением исполнить супружеский долг – ей так хотелось забеременеть, что она готова была раскрыть объятья хоть самому Люциферу. В первые годы брака ее стремление родить ребенка было для нее всепоглощающим. Она хотела этого не ради Генриха, но ради Сицилии. Настолько же, насколько она желала причитающейся ей по праву наследования сицилийской короны, настолько же страшилась ее, потому как прекрасно знала, что под железной пятой супруга ее любимую родину не ждет ничего хорошего. Если бы Всевышний подарил ей сына, ну хотя бы дочь, это стало бы маленьким лучиком надежды для сицилийцев. Вот только собственные ее надежды развеялись давным-давно, заставив посмотреть в глаза горькой правде: ей уготована самая печальная и бесполезная судьба бесплодной жены.
* * *Генриха окружали граф Дитрих, брат Конрад, Марквард и маршал Хайнц фон Кальден. Ричарда сопровождали Фульк и капеллан Ансельм, недавно выпущенный из заточения. Как только с обменом любезностями было покончено, а вино подано, император откинулся в кресле и изобразил намек на улыбку:
– Итак, что же это за «дело чрезвычайной важности», милорд король?
– По совести можно сказать, что мы с тобой, милорд император, находимся в одной худой лодке, потому что суверенной власти каждого из нас брошен вызов. В моем случае угроза исходит от моего сюзерена Филиппа Капета и от моего брата, этого дважды предателя. Над тобой нависает опасность посерьезнее, потому как даже в плену я остаюсь миропомазанным государем, а вот твои враги обладают возможностью, которой мои лишены: избрать другого императора. До меня дошли сведения, что именно так они и намерены поступить, и, поскольку более половины твоих вассалов находятся в состоянии мятежа, это может означать для тебя большие сложности. Будь я на твоем месте, я рассуждал бы только так и не иначе.
Стоило Ричарду заговорить, как снисходительная улыбка сошла с лица Генриха.
– Я отказываюсь поверить, что ты попросил аудиенции исключительно ради того, чтобы сообщить и без того известные мне вещи, милорд. К чему ты клонишь?
– Чем дольше длится бунт, тем больше вероятность, что к нему примкнут и прочие недовольные. Тебе следует перехватить инициативу, не дать мятежу перерасти в гражданскую войну. И я располагаю средством помочь тебе в этом. – Ричард сделал паузу и глотнул вина, не отрывая тем временем, взгляда от Генриха. – Если ты согласишься пойти на определенные уступки, я готов буду послужить посредником в деле усмирения бунта, прежде чем он разгорится в пожар, способный положить конец правлению Гогенштауфенов.
– И ты полагаешь, что они, отвергая до поры все мои предложения, станут говорить о мире с тобой?
Ричард устоял перед искушением указать, что ему эти люди поверят куда охотнее, чем Генриху.
– Среди вождей бунта находятся мой зять и племянник, и еще Англия давно находится в самых теплых отношениях с Кельном, этим важным торговым партнером наших купцов. И еще, думаю, ты согласишься, что в Шпейере я выказал себя человеком, умеющим убеждать.
Брату Генриха Конраду и Дитриху этот разговор не понравился, и, перейдя с латыни на немецкий, оба стали высказывать свои соображения, на слух сильно походившие на возражения. Император не стал их слушать.
– Даже если я соглашусь на серьезные уступки, что заставляет тебя думать, будто они ими удовлетворятся?
– Потому что я могу говорить о военном ремесле с авторитетом, который никто не поставит под сомнение. Когда я укажу, что загнанный в угол полководец вынужден вести войну не на жизнь, а на смерть, ко мне вполне могут прислушаться. Если мне удастся убедить их, что победа им не гарантирована, они предпочтут пойти на переговоры с тобой, чем на риск потерять все.
Прежде чем Генрих успел ответить, Дитрих разразился очередной тирадой, сопровождая ее яростной жестикуляцией. Когда он закончил, ледяная улыбка императора снова вернулась на его уста.
– Граф Дитрих не доверяет тебе и считает, что ты не о нашей пользе радеешь. Не составит ли тебе труда объяснить, какая тебе от всего этого выгода, милорд король?
Ричард не сомневался, что Генрих и так прекрасно понимает все его выгоды. Вопрос был призван проверить его реакцию, выяснить насколько честным готов он быть. Король отпил еще глоток вина, думая о том, что теперь слова сделались его оружием.
– Разумеется, я рассчитываю извлечь пользу для себя. Вот если бы я пытался вас уверить, что действую исключительно из соображений доброй воли или христианского милосердия, тогда у графа Дитриха могли бы возникнуть причины для беспокойства. – К своему удивлению, Ричард уловил на лице Генриха выражение, которое смахивало на искреннее веселье. Оно быстро сошло, но король истолковал его как знак, что находится на верной дороге. – Если я сделаю это для тебя, то ты, надеюсь, придешь к умозаключению о большей выгоде для империи союза с Англией, нежели с Францией.
– И отменю намеченную в Вокулере встречу с французским королем?
С любым другим собеседником Ричард с самого начала поставил бы условие «ты мне – я тебе», и лишь затем согласился бы хлопотать в пользу Генриха. Но обещание императора все равно не имело
