Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Его размышления прервал бодрый топот на веранде и низкий, прокуренный голос соседа Михаила, с которым они сдружились, поднимая из руин старый сарай Павлины Сергеевны, где Кириллу в прошлый приезд так хорошо спалось.
В тот грозовой день, когда старый осокорь, не выдержав напора буйного ветра, рухнул на крышу, Кирилла спасла рыбалка, а то бы лежать ему в обнимку с зелёным другом.
Михаил радостно растопырил руки:
– Держи пять! – зажал он клещами пальцев ладонь расслабившегося за столом приезжего гостя. – Опять на волю потянуло? А я тогда сомневался что ты снова к нам возвернёшься. Врет, думаю, шельма! А ты – вот он! Тута! Это сколько же годков прошло? Погоди, погоди… Да, время-то как летит, а, тетя Поля! – оглянулся он на хозяйку, потирая руки.
– Садись, садись, Михаил! – Павлина Сергеевна пододвинула свой стул соседу, а сама осталась стоять, поглядывая на двух мужиков сквозь улыбчивые очки.
– Ну, тогда давай! С приехалом тебя! – Михаил налил себе сразу полстакана настойки, в мелкой посуде он пить брезговал, прислонился к стоящему на столе фужеру, и одним заходом опрокинул свою порцию в рот. – Ух, хороша!
Двое – это уже компания. Это уже и посидеть можно. И выпить. Это совсем другое дело! Разговор завяжется о чём угодно, только затронь тему. Никаких условностей. Михаил мужик свой, сходливый, с русским характером, который становится особенно открытым во время выпивок.
Вот теперь и закуска пошла вслед за настойкой, только вилкой цепляй.
Павлина Сергеевна принесла из погребка солёных огурчиков, крепеньких, светло-зеленых, как молодые еловые шишки.
Хорошо сидеть! И они с Михаилом теперь сидели, словно два брата вернувшихся после разлуки в родной дом. Как водиться, хлопали друг друга по плечам, рассказывали анекдоты в тему, проклинали Ельцина за развал Союза, жаловались на власть, кунали зелёные косицы лука в крупную желтоватую соль, подцепляли шкварки со сковороды и вроде никогда не жили порознь. Вроде всю жизнь жили рядом и вместе работали в поле: Михаил на самосвале, а Кирилл по своей выучке, учётчиком:
– Кирюха, пошли, добавим!
Пошли к Михаилу в дом.
Он всё похвалялся самогонкой, выгнанной из медовухи:
– Пчёлы у меня злые, как волки. Я из них самогонку делаю! Во! Лошади, а не пчёлы!
– Из пчёл что ли самогонка?
Михаил шутя поднёс кулак:
– Я те дам – от пчёл! У меня мёду, как воды…
…Кирилл проснулся сразу, словно выпал из родовой утробы. Из омута вынырнул. Отдышался немного. Огляделся – на диване лежит. Непривычно мягкая постель вызывала во всём теле леность и охоту, как в детстве, понежиться. Из открытого окна потягивало утренней прохладой. Хорошо! Всё, чем он жил до этого, осталось за спиной, в другом времени и в другом мире.
Каким образом он оказался здесь, Кирилл не помнил.
Действительно, пчёлы у Михаила – лошади! Кентавры!
Теперь возлежит вот на пухлом диване с высокой резной спинкой. Кирилл нежно погладил вишнёвого цвета полированное дерево. Такие диваны делали старые умельцы-краснодеревщики, унёсшие с собой своё ручное ремесло.
Всё проходит. Уйдёт и он, Кирилл Семёнович Назаров, а что оставит, – растраченное после себя время, да страну, в которой ему довелось прожить свою молодость?
Он про себя, как молитву читал и читал написанные ещё в счастливые времена стихи:
«Чем путь длинней, тем горы круче, а ноша сердца тяжелей…Лёг на плечо счастливый лучик из долгой памяти моей.В его прозрачном, чистом свете в песок рассыпалась гора,где тихий мальчик на рассвете беспечно ладит два крыла.Какие жизнь откроет дали? И кто там кличет у ворот?Да только мальчик тот едва ли рассудка голос разберёт.Узлы, какие перерубит его горячая судьба?Чьи запекутся болью губы у холодеющего лба?!»
Какими путями и перепутьями, по каким камням и колдобинам ходил этот тихий мальчик в надежде поймать свою птицу удачи. А птица оказалась дерзкой и злой, не давалась в руки и больно клевалась…
Время и страна рухнули. И – всё! Звездец! Как говаривает в таких случаях сосед Михаил.
Глава пятая
1
Жизнь в деревне наладилась. Кирилл вставал рано, брал удочку и шёл на Дон, хотя рыбак, надо сказать, он был никакой, да и снасти давно прикупленные к случаю для вольной полноводной реки не годились.
Местные промышляли либо сетью, либо всякими хитросплетениями из неё, а на удочку ловили с лодок, выгребая на середину Дона, туда, где пузырями покачивались на воде мягкие пластиковые бутылки.
Такая ловля на «кусты» судака, щуки, а, если повезёт, то и стерлядки совсем безопасна. Рыбнадзор за удочку не наказывает, хотя таким способом можно выловить рыбы больше, чем за сутки потаённой сетью.
Метод ловли на «кусты», конечно, гениальный, но подлый: аккуратно, несколькими рыбаками подрывается под самый корень большой куст ивняка, топиться на середине реки или на разведанных ямах, привязанный к бороне или к другой какой железяке-якорю. Две-три бутылки над кустом показывают точное его расположение под водой – и всё, садок готов!
Возле куста рыбу прикармливают разной-разностью: пареной пшеницей, горохом мочёным в молоке, ручейником, дождевыми червями. Приманка в этом случае закатывается в глиняные кругляши, чтобы не относило течением от места ловли.
Вода постепенно размывает глиняную скорлупу, и рыбий стол – вот он! Глотай, не зевая!
В прогретой донской воде ветви и корневище куста постепенно обрастают личинками и всякой водной живностью, что является дополнительным соблазном для обитателей всякого ранга. Рыба здесь, что называется, толчётся, вот и закидывай удочку, лови вокруг и около, а пузыри бутылок предупреждают, где находиться куст, чтобы не потерять крючки в его рогатках.
Дон возле села полюбовно разбит на делянки, а пришлому человеку там делать нечего, побьют. Понимая это, Назаров промышлял больше у бережка, на отмели, где хорошо брали пескари и бирючки.
Бирючки – местное название странной породы рыб – пятнистой, как форель, колючей и сопливой, как ёрш.
Десяток-другой рыбёшек пойманных с утра хватало на хорошую уху. А она из бирючка была отменная.
Тётя Поля говорила, что рыба эта – эндемик, и нигде больше в Дону не водится.
По местной легенде, адмирал Синявин, владелец усадьбы от которой теперь остались – полуразрушенный дворец, построенный в восточном стиле и этот чудесный, удивительный парк, завёз форель, которая каким-то образом породнилась с русским ершом, отсюда и причудливый вид этой рыбы, жирной и прозрачной на свет.
Еще сам Александр Сергеевич Пушкин, проездом на Кавказ, заезжал сюда на постоялый двор, чтобы отведать этого самого «бирючка», о чём он и писал в своих записках.
Так это или не так, тётя Поля не знала, но люди говорят…
Уху Кирилл готовил сам, уж очень это хлопотливое и ответственное дело, чтобы доверять его женщине, хотя рецепт, в общем-то, незатейлив и прост: в несолёную кипящую воду бросается несколько горошин чёрного перца и вся рыбья непотрошёная мелочь вместе с чешуёй, у рыб покрупнее срезаются плавники, хвост, головы без жабер и тоже – туда, в кипяток, а тушки ждут своей очереди.
Весь этот сор часика полтора вываривается до кашицеобразного состояния, затем воду хорошо подсаливают и на две-три минуты опускают в кипяток оставшиеся тушки, и тут же вынимают их обратно на тарелку.
Теперь бульон процеживают, добавляют крупно нарезанный картофель, лук, щепотку пшенца, самую малость, с отварных тушек отслаивают нежное белое мясо и тоже кладут в процеженный бульон, варят до готовности, бросают пару листочков лаврового листа и зелень – укроп, петрушку, сельдерей – всё, что есть под рукой, снимают с огня, уха настаивается минут десять, и всё – готова к употреблению!
Если крупной рыбы достаточно, то можно есть её отдельно в холодном виде, прихлёбывая тем, что в тарелке. Как говориться – дёшево и сердито!
После такого обеда Кирилл шёл к себе в сарайчик. Рядом с его раскладушкой пылились кипы старых журналов, он брал один из попавшихся под руку, размышляя над хроникой давно минувших времён, и минут через десять засыпал сном праведника.
Проснувшись, шёл купаться на Дон, а потом они с тётей Полей пили травяной чай с мёдом.
Так и загостился он в селе. Июль месяц. Жара.
У соседа Михаила ульи уже созрели для мёда, и Назаров помогал крутить ему медогонку, за что и получил в подарок трёхлитровую банку густого, как вишнёвая смолка пахучего мёда.
Летние вечера в деревне долгие. Это ночи короткие, а вечера, нет, длинные, особенно если ты целый день свободен и не напрягался на работе.
Это у Михаила вечера короткие.
Он приезжает с работы поздно, ставит казённую «Волгу» к себе во двор, переодевается в домашний дешёвый спортивный костюм китайского пошива с белыми трёхрядными стёжками лампасов, и в огород.
Любит он это дело – в земле повозиться. То какие-то новые сорта помидоров выращивает, обламывая сочные «пасынки» с кустов, высоких, метра по полтора, с большими, покамест зелёными шарами, то обкуренных дымом пчёл из улья выметать начнёт, рамки на свет проглядывает, губчатые, ноздреватые, как срезанный ломоть пшеничного хлеба.
