Галина Петреченко - Рюрик
- А это за Триара! - И Рюрик метнул в спину Вадима меч.
Новгородский князь, запрокинув назад голову, с искажённым лицом минуту ещё оставался сидеть в седле, но вот его тело рухнуло на землю. И стало совсем тихо. Слышны были только горькие всхлипы жены новгородца, упавшей на землю, и тяжёлое дыхание варяжского князя.
* * *Два дня и две ночи не могли успокоиться новгородцы. Сполох был как на потерявшей управление ладье во время Злой бури на Варяжском море. Что делать? Как быть? Как снести Рюриковы обиды? Вадима убил, его верных дружинников, ночевавших в доме новгородского князя в ту роковую ночь, тоже убил. С Гостомыслом говорил гневно - не по чину. Грозил суровой расправой каждому, кто по убиенным плакать да причитать станет. Ходит по городу лютый. Пристань закрыл. Ряды торговые тоже закрыл. Никакую речь слушать не желает. Чего-то ещё затевает, а чего - никому не ведомо…
Но миновали грозные дни. Туманится Новгород, но не кричит уже, а лишь тихонько шепчется. Волхвы по погоде, деревам и зверью распознать хотят, чего от Рюрика новгородцам ждать-ожидать можно.
Вот Ведун с силой согнул ствол ветлы и резко отпустил его. Дерево не сломалось, спокойно разогнулось, опустив длинные ветви вдоль ствола и не хлестнув по лицу старца.
- Ишь ты! - удивлённо проворчал он, мотнув длинной седой бородой. - А ну-ка, бобра попытаю, - решил Ведун и, постучав деревянной клюкой по берегу, омытому водой Волхова, прислушался. Приплыл старый большой бобр; покрутил седоусой мокрой головой под протянутой к нему морщинистой рукой Ведуна, обнажил крепкие ещё клыки и окинул старца спокойным любопытным взором; затем ещё раз покрутил усатой мордой, уже не показывая своих астрагалов, и… уплыл восвояси.
- Ишь ты! - обрадованно воскликнул любимец Святовита и в раздумье добавил: - Видно, правда, поутих ярый!..
- Поутих, поутих ярый, буйства-то прекратил, - поведал он новгородскому владыке, греясь у горящего очага в его гридне, и растерянно добавил: - А вот глаза всё равно на людей не поднимает: в себе, видно, смуту чует. И рать зачем-то опять проверяет.
Гостомысл тяжело вздохнул, подошёл к старику, поцеловал его в седую голову и глухо проговорил:
- Благодарствую за вести! Иди с миром! И да поможет ему Святовит." Он сунул в руку Ведуна увесистую гривну. - Возьми, отче! Ежели понадобится ещё… для твоих собратьев, то не таись, проси…
Гостомысл устало сел на беседу: второй месяц как на раскалённых углях живёт: то ли спит, то ли не спит, то ли ест, то ли не ест - сам не знает: брусничную воду, правда, попивает - голову поддерживает. Ведун сочувственно вздохнул, благодарно принял дар, склонил голову пред владыкой Новгорода и бесшумно удалился в свою клеть…
* * *А новгородские старухи и старики длинными весенними вечерами допоздна сидели возле окон со своими присмиревшими внуками и сказывали были и небыли о знаменитом князе русичей Рюрике.
- Хоть бы жён своих скорее сюда привёз: можа, добрее стал бы, осторожно шептали они: вдруг да услышат чужие уши! - А то на живого не похож князь-то. Всё бледный, суровый да ярый какой-то ходит. Вот сел как-то в ладью, посадил с собою много бояр своих и поплыл по Волхову. Туды - сюды, туды - сюды, всех рабов своих примучил, всю воду в реке взбаламутил, а нашёл ли чего - не сказал. Речи же горячие вёл со своими людьми, да и наших многих допытывал. Видно, строить крепость у нас собирается…
Каждый день сказания о делах варяжского князя росли и ширились, а Рюрик, как водится, о них ничего и не знал.
- …Вот месяц прошёл после убийства Вадима, другой идёт… Город наш заполнили родичи да ратники варяжского князя. Замкнулись все как-то в доме Вышаты и споры горячие завели. А Вышата ходит хмурый, исхудалый; видать, душою примолк. Волхвы как-то пытались подловить его, поспрашивать, что да как, да испугались одного взора его. Помутился взор у бедного. Ужели не пояснеет? - вздыхает сказитель и ждёт ответного вздоха слушателей. И слушатели сочувственно вздыхают разом и разом глаголят: "Ай-яй, бедный Вышата!" - затем смиренно ждут продолжения сказа.
- Не удалось и волхвам нашим (боги им, видно, не в помощь) распознать всю правду про Рюрика и его ратников. Стали они тогда по звёздам гадать, на солнце поглядывать, видения от него ждать, да что-то не получили и видения. Тогда стали воду лить при луне. Но вода не пенилась, а лилась себе на бережок и даже прутик ракитовый в речку не смыла. А Ведун наш, тряся седой головой, всё вспоминал какую-то совиную бойню и качал ветви ивы над рекой: ветви разгибались медленно, тихо шелестели и никакой беды не предвещали. Тогда кудесник речного бобра попытал. Когда ж это было, чтобы бобёр человека в воде за руку не кусал?! Так ведь приплыл усатый при волхвах по зову Ведуна к указанному месту, покрутил хитрой мордой возле берега, обнюхал руку старца и даже зубов никому не показал! Вот диво так диво! - Сказитель многозначительно помолчал и продолжил: - "Всё стихло, - заверил всех старец. - Все! …Ждите теперь других дел от варяга: мирных да у строительных!" …Вот какие ноне деяния творятся в Новгороде! - со вздохом сожаления заканчивал свою быль рассказчик и отводил взгляд от слушателей…
* * *А Рюрик тем временем созвал всех предводителей варяжских дружин: возмужалого, настороженного Аскольда и спокойного, добронравного Дира, сущего уже в своих годах Олафа и стареющего, мудрого Эбона, стойкого Ромульда и уравновешенного Гюрги, усадил их в просторной светлице Вышатова дома и сказал, не таясь:
- Отныне из сих мест я никуда не уйду, но и город этот обживать не стану! Не по нраву он мне: уж больно туманно и сыро здесь. Я нашёл другое место, там и срублю новый город. Где - увидите потом, - уточнил Рюрик и обвёл властным взглядом присутствующих. - Главный торговый путь в этой земле будет теперь в наших руках! - решительно заявил князь и сделал паузу, давая всем время осмыслить сказанное, а затем повелительно продолжил: - В Ладоге посажу я Олафа. - В ответ на это решение князя раздался чей-то возглас удивления, и все посмотрели на бывшего рарожского вождя. Олаф заметно возмужал: ростом он стал с Рюрика, в плечах - намного шире его, окладистая борода обрамляла красивое сероглазое лицо, добавляя ему солидности. Все ведали их родственные связи, и потому, хотя кое-кому и желательно бы сидеть в обжитой крепости, все понимали, что другому там не быть. Аскольд бросил колючий взгляд на Рюрика, но и он ничего не сказал.
Дир же вообще не поднял головы.
Бывший же вождь рарогов зарделся: владеть прославившейся уже Ладогой это почётно, но сдержанность, воспитанная суровой Унжей, не позволила ему открыто выразить свою благодарность. Олаф встретился с горячим взглядом Рюрика и слегка кивнул князю.
- Что ты молчишь, Олаф? Надо поблагодарить князя за почётное поручение, - улыбнувшись, посоветовал Эбон.
Олаф встал, вынул меч из ножен и приложил ручку его ко лбу.
- Служу верой князю Рюрику! - громко произнёс он клятву. Все военачальники, как по команде, тоже встали и на едином дыхании проговорили:
- Согласны, князь, с твоим выбором! Ладога достойна Олафа.
Все сели на свои места. Князь подождал, когда установится тишина, отыскал горячим взором возбуждённые лица волохов и громко, чётко выговаривая каждое слово, сказал:
- Аскольд и Дир со своими дружинниками пока останутся со мной здесь, в Новгороде.
Волохи недоумённо уставились на рарожского князя: Аскольд - подавшись вперёд, Дир - не шелохнувшись.
- Надо оставить заносчивых словен одних на южных границах: пусть научатся дорожить той силой, которую сами позвали, но опорочили, - со злой убедительностью проговорил Рюрик, выдержав долгий, пытливый взгляд Аскольда и, к удивлению своему, отметив молчаливое понимание Дира. - Вы мне так же дороги, как и погибшие мои братья! - горячо и искренне воскликнул князь, глядя в глаза волохам. Но Аскольд молчал. - И не ищите злого умысла в моих намерениях. Я хочу заставить словен чтить всех нас! - Последние слова Рюрик почти выкрикнул, желая сломить упрямое молчание Аскольда. Тот отпрянул назад и отвёл, на мгновение смирившись, взгляд. Как вспышка молнии освещает тёмную клеть, так и слова эти оживили воспоминание, похороненное глубоко в душе чёрного волоха, и он смутился.
Веско - посол от Вадима - как-то пожаловал на Свирь, в крепость Аскольда, и поведал ему об убийстве Рюриком Сигура и Триара, Аскольд испугался тогда, заволновался, но, хотя слова о коварстве рарожского князя были ему по сердцу, в такое злодейство его он поверить не смог. Посол новгородского князя долго всматривался в лицо Аскольда, пытаясь понять, какие же чувства вызвало в нём это страшное известие. На лице чёрного волоха трудно было что-либо прочесть. Аскольд не был бы Аскольдом, если бы поверил сказанному сразу. Он вытер пот со лба, откинув кудрявую чёрную прядь волос и обнажив при этом тускло сверкнувшую в свете факела серебряную тяжёлую серьгу с агатом. Веско понял, что склонить его на свою сторону будет трудно: уж очень тяжело молчит, а что скрывается за этим молчанием - один Святовит ведает…
