Юрий Никитин - Князь Владимир
Он уронил голову на грудь, Владимир едва успел подхватить грузное тело, не дал упасть на пол. Кремень обвисал, лицо помертвело, сердце билось едва-едва.
– Лекаря! – велел Владимир яростно.
Вбежали гридни, Владимир передал им Кременя, бросил хрипло:
– Головами отвечаете! Сделать все, чтобы жил! Волхвов, лекарей, девок, любые травы… Поплатится мне Блуд! Поплатится.
На тайной сходке у Блуда собрались бояре. Он знал, кого отбирать: всего семеро, зато каждый держит руку на княжеской повозке. Кто на колесе, кто на оглобле, а кто и под уздцы способен ухватить в случае нужды. Князь, как и любой правитель, людьми силен. В этом его сила, но в этом и самое больное место любого, кто правит.
– Не знаю, – говорил Вяз с сомнением. – Ярополк все же немало пользы дал… А этот новгородец – вовсе жидовин! Его мать Малка и родной дядя Дабран – иудеи. Оба из Любеча, там их знают. Жидовины там сперва две улицы заняли, а потом и полгорода заселили, почитай! Это уже мы сами, не в силах чужие имена произносить, стали звать их Малушей и Добрыней… А какой он Добрыня, ежели Дабран он, а третья сестра у них – Дебора!
– Знамо дело, жидовин, – согласился охотно Милан, один из казначеев Ярополка. – Нешто русич сумеет аки змея подколодная так в князья новгородские пролезть? Нет, он жидовин, как есть жидовин. Не знал бы даже, что его мать – жидовка, по делам бы сразу догадался.
– У них, у жидов, – вставил третий боярин, – дети по матери считаются. Если бы по отцу, был бы русич, а раз по матери, то иудей.
– Иудей, как есть иудей, – поддержал их и четвертый, в его руках был набор в земское войско, – воспитывал его кто? Кто не отходил ни на шаг, наставлял всей ихней премудрости? Дабран, кто же исчо? Которого у нас кличут Добрыней!
– А раз иудей, – припечатал веско пятый, он отвечал за оборону Жидовских ворот, – то чего нам, русичам, от него ждать? Только и того, что старую нашу веру порушит, свою поганскую насаждать будет!
Только Громайло, известный своими стадами и табунами, засомневался:
– Да вроде бы наш по виду… А что черный, как ворон, так у нас уже много черных. С той поры, как берендеев пустили на земли наши! Те все черные, как жуки. И веру нашу блюдет.
– Прикидывается! – уверенно заявил Вяз. – Рази ж можно ему в открытую? Враз сомнем. А он тихой сапой.
– Как?
– А хрен его знает как. Но не может не пакостить! И за мать мстит, что рабыней была, пока князь наложницей не взял… Да и то: велика ли радость подстилкой быть? К тому же сразу выгнали, как только пузо зачало расти.
– Мстит, это точно. Они народ мстительный.
Блуд сперва ерзал, не успевая вставить слово, да и надо дать выговориться, выказать уважение. Потом ощутил безнадежность, чересчур крепко бояре укрепились в своем убеждении, что новгородский князь родом из жидовского племени. А для них этого хватит, чтобы не пущать его кормиться на киевский стол.
Потом внезапно пришло озарение. Бояре как раз выдыхались, изничтожив новгородца под корень, растоптав его и растерев, как плевок по земляному полу. Блуд кашлянул:
– Во-во, это вы в самую точку! Что значит светлые головы… Если он к тому же еще и жидовин, что нам еще?
Бояре ощетинились. Блуд ощутил на себе враждебные взгляды. Вяз сказал предостерегающе:
– Заговариваешься, боярин!
– Давайте говорить как мужи, – лениво ответил Блуд. – Для нас что главное? Чтобы князь восстановил наши боярские вольности. И чтобы блюл старые обычаи отцов и пращуров. Ярополк уже принял чужую веру из Рима, насаждает вокруг себя латинян. Уже ты, Вяз, отстранен от поставок в Киев, это делают два торговца из Рима, уже наших богов мало-помалу теснят с Подола… А что новгородец? Да жидовины больше нас ненавидят христиан! Ведь Христос – это тот иудей, который предал свой народ, своих богов, внес раскол! Все первые христиане были предатели своего народа, как и его двенадцать, или сколько их там было, апостолов! Ни один иудей не примет учение Христа! И другим не даст, если сможет.
Его слушали с открытыми ртами. На лицах недоверие, но Блуд уже видел заблестевшие глаза. Его слова пока что лишь расшевелили их заплывшие жиром мозги, но там уже медленно рождаются новые идеи.
– А на кого, – спросил он, возвысив голос, – новгородцу опираться, как не на нас? Иудеев не так уж и много на Руси, да и не больно охочи браться за оружие! Они крови не выносют, даже коров и гусей так бьют, чтобы крови не видеть. Без нас новгородцу не только власть не взять, а что важнее – не удержаться! И более ревностного защитника обычаев русских нам не найти.
– Почему? – спросил тупо Вяз.
– Да потому, что вера славянская добра. Всех приемлет! Приходи к нашим богам или приходи со своими богами, ставь в русское капище своего бога рядом с нашими! А вера Христа – злая, ревнивая. Их бог не терпит чужих. Только ему кланяйся и никому еще. Пока что иудеи Любеча, как и в других русских городах, защищены, молись кому хошь, а вера Христа всех согнет в бараний рог, ткнет рылами к подножию креста. А кто пикнет, тому и голову с плеч! А иудеям – в первую очередь!
Он смотрел в потемневшие лица. Задумались. Еще не верят, но старые головы не решают сразу. Повертят так и эдак, поймут. И отыщут общие интересы.
Из Киева пришли волхвы, бродили по стану новгородцев. Владимиру доложили, что старичье склоняет дружинников повязать его, незаконнорожденного, отдать Ярополку, а тот, законный великий князь Руси, милостиво простит им вину.
Владимир дергался, волхвы стоят над войнами, им вредить покон не велит, но что-то делать надо. Не успел продумать до конца, как за пологом шатра раздались громкие голоса. Владимир узнал и голос Тавра. Потом воевода распахнул полог, вежливо, но настойчиво впихнул двух волхвов. Одного Владимир узнал – Богой, древний старец, он еще князя Олега помнит, князя Игоря держал на коленях, его бабку Ольгу учил грамоте.
В голове моментально явилась картинка, как и о чем говорить, он тут же встал навстречу, поклонился земным поклоном:
– Благодарствую богам нашим, Сварогу и Яриле, что позволили мне подойти к Киеву, святому месту земли дедов наших… и поцеловать руку славному Богою, ревностному защитнику покона дедов наших и веры русской!
Он почтительно поцеловал сухие пальцы Богоя. Тот крякнул, что-то проглотил, явно нес в клюве нечто ругательное, а теперь по-старчески не сразу мог найти другие слова.
Тавр молча сверлил глазами спину волхвов. В его взгляде, брошенном на него, князя, Владимир уловил одобрение. В шатер вошли Панас, Войдан, Стойгнев.
– Ты… – сказал наконец Богой грозно, – пошто смуту на Руси сеешь? Пошто кровь русскую льешь? Тебе надобно склонить выю перед великим князем, он старший…
Владимир сказал быстро, перебивая волхва, но так, чтобы выглядело, как будто соглашается:
– Ты прав, ты прав, мудрый защитник и блюститель устоев! Негоже лить кровь, негоже идти брат на брата… Но, по правде сказать, старший-то из всех троих братьев я, Владимир! А первую кровь пролил Ярополк, убив своего родного и по отцу, и по матери брата… Но забудем распри. Что жизни человечьи, когда дело касается богов? Взгляни, Богой, на мой лагерь! Ты видел где-нибудь в нем крест чужого бога?
Богой смотрел угрюмо. Второй волхв, намного моложе, пугливо оглядывался на грозных воевод с одинаково угрюмыми лицами.
– Я еще не видел весь лагерь, – сказал Богой наконец.
– Тебе покажут, – заверил Владимир. – И ты увидишь только наших русских богов! Я не Ярополк, который принял чужую веру, чужих богов, взял себе в жены греческую монахиню, как будто наши женщины не самые сладкие на всем белом свете! Хуже того, он наши святыни попрал!
Среди воевод пошел грозный ропот. Вера славян была доброй: ежели кому-то люб чужой бог, можешь и ему поставить столб, молиться, петь хвалу, приносить жертву, увивать лентами. Но Ярополк выбрал себе злого бога, который любит только себя, а остальных богов боится и ненавидит. Принявший его должен изгнать других. В самом городе Ярополк еще не теснит русских богов, не решается, но в своем тереме, как слышно от его челяди, уже Христос на главном месте, а остальных богов потихоньку выносят, рубят и жгут в печи на кухне. Даже его своевольная бабка Ольга, тайно принявшая веру Христа, не решалась на такое надругательство!
– А ты крепко стоишь за… русскую веру? – спросил Богой подозрительно.
Владимир вскинул обе руки кверху:
– Пусть поразят меня боги громами и молниями… пусть я буду ввергнут в подземный мир к Ящеру… пусть я покроюсь неизлечимой коростой, если, взяв Киев, не сожгу в тот же день все христианские святыни и не поставлю на главной площади большое новое капище! Там я принесу богатую жертву нашим русским богам!
Богой смотрел исподлобья, но в глазах заблистали жадные огоньки. Молодой волхв, его подручный, смотрел на Владимира с надеждой.
– Мы сейчас говорим не о войне, – сказал Владимир уже мягко. – Воюют князья, а вы, волхвы, печетесь о благе народном. Это мы деремся за сиюминутное, а вы – говорите с богами! Вы стоите за веру отцов наших, за нерушимый покон. Так за кого же из нас двоих стоять вам, волхвам?
