Сергей Мосияш - Святополк Окаянный
Эймунд знал, что никогда не дождется прямого приказа Ярослава: «Убей брата». Никогда. Слишком христолюбив был князь, чтоб позволить себе осквернить уста столь греховными словами.
Наконец в один из дней принесли из Киева грамоту от Блуда:
«Напрасно медлишь, князь. Святополк сбивает дружину, а не далее как вчера отправил к печенегам течца с сотней воинов звать в Киев Бориса. Может, стоило тебе встретиться с братцем у Русской поляны да испить с ним чашу медовую. Податель сей грамоты укажет кратчайший путь до нее. Решайся, Ярослав Владимирович, киевляне уже устали от ваших похмелий».
В последних словах Блуда слышались нетерпение и упрек. Ярослав взглянул на подателя грамоты, невзрачного мужичонку в потрепанном кафтане и лыченцах. Спросил:
— Как там Блуд? Здоров?
— Какое там в его-то годы. Изболелся. Из-за старости и болезни в полон не угодил.
— Много угнали поляки?
— Много, князь, много. Почитай всех здоровых повымели.
— А ты сам-то как уцелел?
— В храме Святого Ильи в алтаре сховался. Да они на мизинных не очень зарились.
— А у Блуда кем ты?
— В обельных холопах, князь.
— Значит, к Русской поляне путь ведаешь?
— А как же. Еще в юности не раз там ночевать доводилось.
— Ну, ступай. После позову.
Ярослав призвал к себе Эймунда, предварительно выпроводив всех из шатра, даже телохранителей. Усадив за походный столик, угостил из корчаги хмельным медом. Подсунул к нему грамоту:
— Прочти.
— Я не ведаю письма вашего, князь.
Поморщившись, Ярослав негромко прочел грамоту вслух. Взглянул вопросительно на варяга:
— Ну, что скажешь?
— Не иначе опять с братом повидаться захотел, Ярослав Владимирович? — крутнул башкой догадливый Эймунд.
— Угадал, Эймунд Рингович. Только уж ныне не проворонь его, как тогда под Любечем.
— А ежели он не схочет встретиться?
— Уговори, — молвил Ярослав и, выдернув пробку из корчаги, стал наливать варягу и себе еще по чарке, поднял свою, подмигнул лукаво: —Ты ж умеешь.
«Умею, — подумал Эймунд, понимая, что Ярослав намекает на овручское умение, и злясь одновременно, что не говорит прямо. — Петляет, как заяц по первому снегу. А еще князь».
— Ну, что ж, на этот раз постараюсь, чтоб не сорвалось.
— Постарайся, Эймунд, постарайся. Приведешь Бориса, получишь полсотни гривен.
Варяг покривился, князь заметил это неудовольствие:
— Что? Мало?
— Так ведь риск-то какой, Ярослав Владимирович. Он ведь не один будет, с дружиной. Без драки не обойтись.
— А ты обойдись. — нахмурился Ярослав. — Затеешь драку, опять упустишь. Бери хитростью. И я тебе позволяю взять с собой не более пяти — семи человек самых надежных, не болтливых.
— Это ежели я раскину на семерых полста гривен, что же каждому достанется?
— Привезете Бориса — каждому по полста будет.
— А когда выезжать?
— Немедленно.
— Но нам провожатый нужен.
— Он вас уже ждет.
С собой Эймунд взял самых надежных варягов, с кем бывал не в одной переделке. Киев объезжали с западной стороны, и все лесом, так что и стен его не видели.
Дорогой, обдумывая дело, Эймунд пришел к выводу, что князь прав, велев обойтись без драки. В открытую потасовку ввязываться нельзя, можно все испортить, да еще и неизвестно, чей верх будет. Тут надо брать хитростью, чтоб никто не узнал, чьих это рук дело. Ведь не случайно Ярослав выгнал всех из шатра, прежде чем завести разговор о брате. С чего бы ему таиться? Нужна ему та встреча с братом, как зайцу сулица. Хитер Ярослав Владимирович, ох хитер. Ну что ж, и Эймунд не дурак. В конце концов, это его работа, да и такие гривны на дороге не валяются.
Дивились спутники его, когда он велел взять как можно больше веревок волосяных, крепких, надежных.
— Зачем, Эймунд?
— Там увидите. Пригодятся.
К поляне приехали уже ввечеру. Сойдя с коня, Эймунд сам обошел поляну, зорко присматриваясь к следам. Найдя потухшее кострище, поковырял палкой в золе, пощупал рукой и, вернувшись, сказал:
— Давно никого не было. Будем ждать.
Они подъехали к Перуновой сосне и именно под ней нашли место, где, видно по всему, ставился княжий шатер.
Под свежей травой осталась старая засохшая и примятая трава, следы от кольев. Нашлись и сами колья, ссыпанные под сосной.
Все спешились. Эймунд велел отвязать от седел захваченные с собой веревки, приказал одному из спутников:
— Олав, бери всех коней и уводи в ту лощину, которую мы только что проезжали. Там им довольно травы, наверно, и вода есть. Будешь в лощине нас ждать.
— Долго?
— Откуда я знаю? Может, день, может, и неделю. Во всяком случае, седел не снимай, лишь разнуздай коней. Пусть кормятся.
Олав увел коней. Эймунд пошел в лес за Перунову сосну, велев всем следовать за ним. Выбрав ровную березу, он велел самому молодому взобраться с веревками повыше и накрепко захлестнуть два конца за ствол. Затем они, дружно ухватясь за веревки, пригнули березу, и Эймунд сам закрепил один конец, замотав его несколько раз за ближайшую сосну у самого корня. Второй конец был протянут до самой Перуновой сосны, перекинут через крепкий сук и свободно теперь висел вдоль бронзовеющего ствола. На самом конце этой веревки Эймунд, перед тем как перекинуть через Перунову сосну, сделал самозатягивающуюся петлю.
— А теперь я расскажу вам, как станем действовать, — сказал Эймунд, подзывая товарищей. — Ты, Стур, будешь с мечом наготове стоять у той сосны, за которую веревкой мы притянули березу. Мы накинем вот эту петлю на навершие шатра. И как только я гукну филином, ты, Стур, перерубишь веревку мечом. Береза мгновенно выпрямится, ну а остальное уже будет наше дело. Понятно?
— А что тут не понять? — сказал Стур. — Главное, чтоб сторожа не всполошились.
— Не боись. Не всполошатся, — усмехнулся Эймунд.
Князь Борис с дружиной, присланной за ним из Киева, добрался до Русской поляны уже в темноте. Его милостник Георгий с его братом Моисеем и еще двумя дружинниками принялись устанавливать княжеский шатер. Другие воины разложили три костра, на которых стали поджаривать дичину, добытую в пути. Затеяли было варить кашу, но передумали, так как за переход изрядно устали, надо было скорее укладываться на ночевку: «Завтра будем в Киеве, там поедим вареного».
Раскинув шатер, Георгий установил в нем походное ложе для князя, себе расстелил рядом потник, в головах примостил седло. Князю же подложил невеликую подушку, которую всегда возил с собой в тороках. Достав из сумы свечу, возжег ее от ближайшего костра и, прикрывая ладонью, принес в шатер. Потом нашел князя, задумчиво сидевшего у костра.
— Борис Владимирович, ложе готово. Ступай в шатер. Я принесу чего поесть.
Князь молча кивнул, поднялся и направился к шатру.
Георгий острым засапожником на чурбачке, валявшемся у кострища, нарезал мясо убитого накануне вепря. Втерев в него соль, вздел на проволоку и подвесил над дышащими жаром углями. Кто-то из воинов лез со своими кусками прямо в огонь, но Георгий знал, что лучше всего поджаривать мясо на углях. Оно там не закоптится и не сгорит.
Однако князь съел всего два кусочка, больше не стал.
— Что так мало, Борис Владимирович?
— Спасибо, Георгий. Что-то не хочется.
Князь был в подавленном настроении. Георгий вышел из шатра и отнес оставшиеся куски брату Моисею, расположившемуся возле одного из костров.
Помолившись, князь с милостником улеглись каждый на свое ложе. Георгий спросил:
— Огонь нужен, Борис Владимирович?
— Нет.
— Тогда я тушу.
— Туши, Георгий.
Георгий загасил свечу.
— Доброй ночи, Борис Владимирович.
— Тебе тоже.
Сразу уснуть не давал лагерь, гомонивший за полотняной стенкой шатра. Сотский назначил коноводов, сторожа.
— Шпынь, сторожить тебе выпадает, смотри не спи.
Слышно было, как явился с водопоя коновод, сообщил сотскому:
— Где-то выше по логу кто-то есть.
— С чего ты взял?
— Моя кобыла заржала, а оттуда жеребец отозвался.
— Ну и что?
— Как что? А вдруг разбойники-бродни?
— Ежели разбойники, так они более по купцам промышляют. Что-то я не слышал, чтоб они на воинов нападали. Вы. главное, не растеряйте коней. Вот коня они покрасть могут, глядите в оба.
Лагерь стал постепенно затихать, слышно было только, как покашливал у костра сторож, как ломал мелкие ветки, подкидывая в затухающий огонь. Но вскоре и он затих. Храпели рассыпавшиеся по поляне воины, невольно увлекая за собой в сладкое царство сна бедного Шпыня. Окрестную убаюкивающую тишину нарушали только далекие крики филина. Сторож перестал подкладывать ветки, костер угасал, покрываясь пеплом, но все равно источал тепло, совсем разморившее Шпыня. Тишина, храп товарищей, тепло костра убаюкивали сторожа. Он клевал носом, клонился то в одну, то в другую сторону, но не ложился, старался сидеть. Однако сон все же совладал с ним. Шпынь уснул.
