Элисон Уэйр - Брачная игра
А деморализованный Роберт не сумел воспользоваться плодами одержанной победы. Его солдаты начали разбегаться. Независимость Нидерландов почти разорила его, поскольку скудных средств, выделяемых английской казной никогда не хватало. Вместо триумфа его ждало позорное возвращение. Здоровье Роберта стало совсем никудышным. Сознавая, что он просто не переживет зиму на этой бессмысленной войне, он попросил разрешения вернуться. Елизавета не возражала. Наоборот, была очень рада скорой встрече с ним.
Когда парламент наконец собрался на заседание, Елизавета поспешила удалиться в Ричмонд.
– Ваше величество, а разве вас не будет на заседании? – спросил Бёрли. – Мы начнем слушания с обсуждения судьбы Марии Стюарт. Вопрос чрезвычайно важный и могущий иметь опасные последствия. Все прочие вопросы значительно уступают ему.
– Мне ненавистно слышать об этом гадком и в высшей степени трагическом деле, – хмурясь, ответила Елизавета. – Я позволю себе хотя бы небольшое удовольствие остаться здесь и побыть в тишине.
Но ее отсутствие на заседании парламента никак не повлияло на решение обеих палат. Как она и ожидала, палаты лордов и общин потребовали казнить Марию. К Елизавете в Ричмонд явилось два десятка парламентариев с петицией. Петиция призывала королеву вынести справедливый приговор этой «дочери заговоров», заслуживающей смертной казни. Парламентарии очень тревожились за жизнь и здоровье королевы и потому просили ее не принимать сейчас никаких подарков, будь то духи, перчатки или лакомства, поскольку велик риск, что ее попытаются отравить. Искренняя забота тронула Елизавету и удержала от сердитых слов.
– Я никогда не питала злобы к Марии Стюарт, – сказала им королева. – Жизнь с младенческих лет подвергала меня тяжелым испытаниям, заставляя усваивать ее горькие уроки. Я знаю, каково быть подданным и каково быть правителем. Я умею отличать добрых соседей от злопыхателей. Случалось, мое доверие жестоко предавали, а мое благоволение принимали как должное. Поверьте, мне очень тяжело, что человек одного со мной пола, человек, связанный со мной родственными узами, хладнокровно задумывал мое убийство. Я написала королеве Марии и пообещала ей: если она во всем признается, я скрою ее позор и спасу от наказания. Но она продолжала отрицать свою вину. И тем не менее даже сейчас, если бы она искренне покаялась, это склонило бы меня к прощению.
По недовольству на лицах парламентариев Елизавета поняла: они не собираются проявлять снисходительность к Марии.
– Вы возложили на меня тяжкую обязанность. Я должна своей рукой подписать Марии смертный приговор, – продолжала Елизавета. Эмоции мешали ей говорить спокойно. – Никому не пожелаю ощутить ношу, что нынче лежит на моих плечах. Жизнь правителей протекает на глазах всего мира. Это заставляет нас быть в своих поступках осторожными и справедливыми, всегда помня о королевской чести. Пока могу лишь сказать, что я буду молиться и думать.
– Ваше величество, промедление опасно.
– Я знаю. Но клянусь вам, что не погрешу ни против справедливости, ни против закона.
«И научи меня, Господи, как мне пройти по лезвию меча», – мысленно добавила она.
Опасаясь разгневать своих любящих подданных, она наконец согласилась.
Марию уведомили о вынесения приговора. Она не проявила и тени смятения, тогда как Елизавета буквально истерзала свою душу, прежде чем согласиться с решением парламента. Мария прислала ей язвительное письмо, поблагодарив за благую весть. «Приятно узнать, что мое долгое и утомительное странствие по жизни скоро кончится». Завершалось письмо Марии такими словами: «Вынуждена напомнить, что однажды тебе придется ответить за содеянное. Вспомни тогда, как проливала мою кровь».
Елизавета проплакала всю ночь. Она находилась в столь ужасном состоянии, что никуда не выходила из своих покоев. Такой ее и застал вернувшийся Роберт. Едва он вошел, Елизавета бросилась к нему в объятия и крепко ухватилась за него, как утопающий цепляется за тонкую веточку.
– Слава богу! Слава богу! – всхлипывала она. – Робин, как же я по тебе скучала!
– Вижу, что очень, – улыбнулся он.
Осторожно высвободившись, Робин встал на колени и поцеловал королеве руку.
– Мне впервые оказывают столь восхитительный прием.
Елизавета с любовью вглядывалась в его лицо. За этот год Роберт постарел и как-то сморщился. На его прекрасном лице добавилось морщин. Держался он скованно. Должно быть, его по-прежнему мучили желудочные боли.
– Как поживает моя королева? – спросил Роберт.
– Об этом потом. – Елизавета боялась, что рассказ может вызвать новые потоки ее слез. – Лучше расскажи, как ты, мои Глаза?
– Более или менее.
Она не настаивала. У них еще будет время поговорить. Если понадобится, она вызовет к нему лучших врачей и заплатит за лечение.
Роберт вкратце рассказал о последних днях, предшествовавших его отъезду из Нидерландов. Чувствовалось, долгий путь утомил его. Елизавета неохотно отпустила его отдыхать.
На следующее утро Бёрли и Уолсингем искренне обрадовались возвращению Лестера. Еще бы не радоваться! Им требовалась его поддержка. Они знали, что Елизавета всегда высоко ценит его мнение. Она не ошиблась: Роберт целиком был на стороне советников. Вечером Елизавета позвала его на ужин вдвоем. Кряхтя, Роберт опустился на колени и стал умолять ее одобрить и подписать смертный приговор Марии.
– Бесс, у тебя просто нет другого выхода, – говорил Роберт. – Я забочусь исключительно о тебе и о твоем благословенном королевстве.
Наутро Елизавета заявила, что приговор Марии должны зачитывать на городских улицах и площадях. Однако ночью королеве снова не спалось: слишком страшны казались последствия сделанного шага. Где-то перед обедом у нее попросил аудиенции французский посол. Как и следовало ожидать, он умолял проявить милосердие к Марии Стюарт.
– На сей раз Мария зашла слишком далеко, – покачала головой Елизавета. – Увы, злодеи милосердия не понимают. Если я хочу оставаться живой и править Англией, Мария должна умереть.
И опять решительные слова Елизаветы расходились с ее внутренним состоянием.
Парламент отправил к ней вторую депутацию, умолявшую не тянуть с исполнением приговора. На сей раз Елизавета даже не пыталась скрыть свою растерянность и нерешительность.
– В эти дни я часто слышу, что, пока Марии не отрубят голову, я не могу чувствовать себя в безопасности. Но вместо желания поскорее избавиться от своего заклятого врага я испытываю глубокую печаль. За годы своего правления я простила немало бунтовщиков. Я сквозь пальцы смотрела на многие государственные измены. И вот теперь вынуждена проявить пусть и оправданную, но жестокость к особе королевской крови. Что скажут мои враги?
Парламентарии молчали.
– Они скажут, что королева-девственница, трясясь за собственную жизнь, не остановилась даже перед пролитием крови своей родственницы. Меня будут называть жестокой. В любой другой ситуации я бы возмутилась и отстаивала свою невиновность. Те, кто сейчас меня хулит, не желают помнить, сколько раз я бывала излишне милосердной. Приговор Марии словно начисто выпотрошил им память. Поверьте, я и сейчас не хочу ее казнить. Если можно найти какой-то иной способ наказания, я буду только рада. Сегодня вы видите меня сомневающейся. Да, меня одолевают сомнения. Прошу вас меня простить и принять мой безответный ответ.
Порою Елизавета удивлялась, в чем держится ее душа. Она почти ничего не ела. По ночам почти не спала, а если и забывалась тяжелым сном, то ей снились отрубленные головы и окровавленные топоры. Елизавета все чаще вспоминала о своей бедной матери. К Марии она не питала ни любви, ни жалости. Но королевы не должны оканчивать свои дни на эшафоте.
Бёрли, Уолсингем, Хаттон, Роберт и все остальные без конца убеждали Елизавету сделать последний шаг, которого от нее ждали народ и парламент. Советники были непреклонны. Напрасно Елизавета думала, что хоть Роберт ее пощадит. Но нет, он был столь же тверд, как и остальные.
– Если ты не подпишешь ей смертный приговор, это может стоить тебе доверия подданных, – предупреждал ее Роберт.
– А люди будут говорить, женская слабость мешает вам принимать решения, – сердито добавлял Бёрли.
– Если бы я родилась с выпуклостью, а не со впадиной между ног, вы бы не посмели так со мной говорить! – сердито возразила им Елизавета. – И нечего приплетать мне женскую слабость! Решение принимает не женщина, а королева. И я стремлюсь, чтобы мое решение было справедливым!
Несмотря на ее бурные словесные выплески, слезы, бессонные ночи и кошмарные сны, в начале декабря на лондонских улицах и площадях глашатаи выкрикивали слова обвинительного заключения, подытожившего вину Марии Стюарт. Люди встречали приговор ликованием. Опять звонили колокола, а ночью небо над городом было светлым от сотен праздничных костров.
