Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1
Утром Паскевич выступил к Елизаветполю.
Ночью он, минуя Ермолова, отослал на имя Николая секретное письмо.
«Страшусь, ваше величество, идти с такими не обученными строю, не знающими маневра, вовсе не похожими на воинов, плохо одетыми солдатами, страшусь идти в бой. Наши российские рекруты в десяток раз надежнее и обученнее, чем сии ермоловские мужики, коих главнокомандующий называет «товарищами» и «кавказскими орлами». И офицеры не лучше солдат, невежды, не знающие уставов и дисциплины. И не будь вашей монаршей воли, я никогда не решился бы идти с сим сбродом на вдесятеро сильнейшего врага».
Два других, весьма по своему содержанию похожих на первое, письма Паскевич с тем же курьером послал начальнику главного штаба барону Дибичу и министру иностранных дел графу Нессельроде.
Отряд Мадатова, найдя возле Елизаветполя подходящую для боя позицию, стал ждать, но кто подойдет раньше — русские резервы или вся шестидесятитысячная армия Аббаса, сказать было нельзя.
Рано утром Небольсин явился к Мадатову.
— А-а, Александр-джан, вернулся? Ну, как там дела? Как поживает Тифлис? Как Паскевич?
Узнав, что Паскевич назначен заместителем Ермолова и что Вельяминов подчинен ему, Мадатов задумался.
— Это плохо, — читая личное письмо Ермолова, вслух размышлял он. — Едет сюда начальствовать над нами. Что же делать, подчинимся, только бы разбить персов, а там… — он махнул рукой. — А как Алексей Петрович, огорчен?
— Держится ровно, однако видно, что с Паскевичем ему оставаться нельзя.
— Немного нам дает помощи Алексей Петрович, но зато все лучшее, что у него есть. Посчитаем. — И, загибая пальцы, Мадатов стал считать войска, которые шли к нему с Паскевичем. — Маловато, всего нас будет тысяч около семи, это — считая и конницу. Орудий — двадцать четыре, ракетниц и фальконетов — тридцать. Прибавим к этому татарскую милицию и сотен пять армянских стрелков — вот и все. Не больше семи с половиною тысяч, это противу армады нового иранского Дария.
— Маловато, ваше сиятельство.
— Ничего, зато промаха не будет! И пуля, и каждый штык попадет куда нужно, — засмеялся Мадатов.
Вечером был созван военный совет. Персидская армия была замечена уже в районе Курак-Чая. Паскевича же все еще не было, и тяжелая ночь сомнений и напряжения охватила маленький отряд.
На военном совете было решено ждать Паскевича.
Аббас-Мирза шел не спеша, делал короткие переходы и долгие дневки в богатых татарских селах.
9-го к вечеру Паскевич с одним лишь донским полком Иловайского на рысях подошел к отряду. Мадатов встретил его с подобающим уважением и радушием. Позади, в одном переходе, шли остальные русские войска во главе с Вельяминовым.
— Вовремя подоспели, ваше высокопревосходительство! Разведка сообщает, что Аббас-Мирза тоже на подступах к Елизаветполю.
Паскевич принял отряд, но решением Мадатова и военного совета остался недоволен.
— Нам нельзя ввязываться в полевой бой с персами. У них огромная армия, много пушек и конница, и они массой раздавят нас.
— Что же думаете вы, ваше высокопревосходительство? — спросил Мадатов.
— Войти в город, запереться в крепости и вести оборонительную кампанию.
Мадатов удивленно взглянул на Паскевича. Полковники Симонич и Абхазов переглянулись. Генерал Эристов развел руками и недоуменно переспросил:
— В крепость? Зачем это, ваше высокопревосходительство?
Паскевич хмуро глянул на Эристова.
— По элементарным законам ведения боя у нас нет надежды с малыми силами отразить Аббаса-Мирзу. Стены же крепости удвоят нашу силу. Вспомните ту же Шушу.
— Наши кавказские войска не умеют драться, запершись за стенами, они приучены наступать. Персиян надо встретить в поле и атаковать их, — предложил Мадатов.
— Да, ваше высокопревосходительство, у нас к победе один только шанс, это нападение. Мы должны идти навстречу персам, искать их и, смело напав на них, уничтожить! — подтвердил Симонич.
— Мои солдаты прекрасно дерутся, атакуя врага, но они не умеют отсиживаться за стенами городов, — коротко сказал Абхазов.
— А куда мы денем нашу кавалерию и конные сотни грузин и татар? Ведь этим мы погубим их!
— Они будут драться как пехота, — сказал Паскевич.
— Но они не знают пешего боя, они не обучены ему, и у них нет штыков!
— Господа, я решил ввести войско в город, и дальней шее обсуждение считаю бесполезным, — категорическим тоном заявил Паскевич.
Все замолчали. Неожиданное решение нового командира корпуса совершенно не вязалось с тактикой и характером кавказских войск.
— А что же с Тифлисом? — не обращая внимания на предупреждение Паскевича, спросил Эристов. — Ведь если мы запремся в крепости, Тифлис и вся Грузия останутся беззащитными и подвергнутся разгрому персиян.
— Законы высшей стратегии определяют ход войны, да и вряд ли персияне оставят за собой угрожающий им с тыла отряд и пойдут на Тифлис.
— В таком случае, — не слушая Паскевича, как бы продолжал свои мысли Эристов, — в таком случае утром вся грузинская кавалерия уйдет назад!
— Куда… назад? — опешил Паскевич.
— В Тифлис. Мы добровольно пришли сюда защищать себя и Россию. Раз вы хотите запереться в крепости и оставить на произвол судьбы Грузию, мы, ее воины, пойдем защищать свои семьи!
— Это недопустимо! Это — преступление! — воскликнул Паскевич.
— Нет, это наш долг. Или мы встречаем все вместе здесь на полях Ганджи персов и уничтожаем их, или мы идем в Тифлис, чтобы там биться с кизилбашами, — упрямо повторил Эристов, твердо глядя на Паскевича.
Генерал обвел всех глазами, но по лицам офицеров понял, что он одинок.
— Отложим решение до завтра, когда подойдут остальные войска, — решил он.
Офицеры ушли.
После того как отряды соединились, Мадатов для защиты флангов и тыла выслал по направлению к Эривани, Лори-Бамбаку и Борчало часть отрядов, с ними несколько орудий и конных сотен. Теперь это был внушительный, тысяч до семи, корпус, и иранские лазутчики сейчас же послали донесение об усилившемся русском войске.
Аббас-Мирза получил это донесение в большом селе Кянакерт, где уже второй день отдыхал, приводя в порядок свои растянувшиеся по пути войска.
На следующий день Паскевич с утра решил произвести учение батальонам.
— Да они вовсе не умеют сворачивать каре на случай атаки конницы! — всплеснув руками, в ужасе воскликнул он.
Солдаты Ширванского полка, в полной боевой амуниции с тяжелыми ружьями, большими штыками, при тридцатиградусной жаре бестолково и вяло шагали по сухой и пыльной земле, слушая новые слова команды, еще не известные на Кавказе, но уже применямые в гвардии и столице.
— В полчетверти поворота делай, раз! — командовал Паскевич, с презрительной злобой глядя на топтавшихся, не понимавших и потому не выполнявших его команды солдат.
— Противу кавалерии справа, первый плутонг на колено, второй ряд пли стоя, третий — огонь! Первый — штыком! — надрывался он, пугая солдат и путая своим вмешательством офицеров.
Взгляд его упал на Небольсина, который по недавней службе в гвардии знал, хотя и не очень твердо, эти нововведения и подсказывал солдатам, что нужно делать.
— Стоять вольно. Поручик, ко мне, — отирая пот со лба, скомандовал Паскевич.
Небольсин строевым шагом подошел к нему.
— Это вы были на днях с донесением о победе у главнокомандующего?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Вы, кажется, один-единственный, кто разумеет мои команды. Вы что, служили в России?
— Так точно. Переведен из гвардии Измайловского полка.
— Дуэль, шалости или что-нибудь похуже? — поднимая бровь, спросил Паскевич.
— По собственному желанию, ваше высокопревосходительство! Хотелось видеть Кавказ и побывать в деле.
— Ну что ж, судя по Владимиру и по той лестной аттестации, которую мне довелось слышать в штабе, вы добились многого, поручик!
Небольсин молча смотрел на генерала.
— Вероятно, получив Георгия и производство в капитаны, вы вернетесь обратно в гвардию?
— Мне нравится здесь, ваше высокопревосходительство, но что будет завтра, известно одному богу. Ведь идет война, — ответил Небольсин.
Паскевич небрежно, чуть усмехнувшись, с коня оглядел поручика.
— C’est pour la première fois, que je vois une telle bande, comme ces vagabonds, nommés on ne sais pas pourquoi, les soldats, jetez un coup d’œil sur ce cous-officier bancal tapissé de décoration. Quels renseignements un tel rustre est capable donner aux soldats?[111] — кивнул на стоявшего поодаль Саньку Паскевич.
— Этот унтер-офицер, ваше высокопревосходительство, и есть тот самый Елохин, который на этих днях заколол штыком трех гвардейцев шаха и собственноручно захватил иранское знамя, — холодно пояснил Небольсин.
