Второго Рима день последний - Мика Валтари
Мехмед сел на мраморный цоколь, скрестил ноги, потёр разболевшийся лоб и сказал:
– Я действительно устал. У меня много дел, но чувство долга не позволяет мне держать этих благородных людей в неопределённости. Я пришёл сюда, как обещал, чтобы установить греческое правительство на новом основании, чтобы народ греческий и другие мои народы могли жить с этих пор в мире и согласии друг с другом. Мне говорили, что все вы достойные люди, которые вопреки собственной воле были вынуждены взять в руки оружие против меня. Но теперь, когда город пал, вы готовы признать меня своим императором и отдать все свои знания и опыт в делах государственных в моё распоряжение, чтобы народ греческий подчиняться моей власти. Правда ли это?
Пленные оживлённо закричали, что готовы служить ему так хорошо, как только смогут. Мехмед наморщил лоб, посмотрел по сторонам и спросил с деланным удивлением:
– Но где же греческий народ?
Солдаты и свита закрутили головами, озираясь, звали и, смеясь, повторяли за султаном:
– Где же греческий народ?– и тут же пинками и ударами пригнали горсть полураздетых, напуганных стариков и женщин, показывали на них пальцем и кричали:
– Эмир, отец наш, смотри, вот стоит народ греческий!
Мехмед кивнул надменно головой и сказал:
– Пусть ваш собственный народ будет вам свидетелем. Обещаете ли, клянётесь ли именем бога и всех ваших святых, готовы ли целовать крест ваш в подтверждение этой клятвы, что будете выполнять все мои распоряжения и служить мне верой до самой смерти, как бы высоко я вас не вознёс?
Пленники согласно закричали, стали креститься и выразили полную готовность целовать распятие. Только некоторые из них стояли молча, приглядываясь к султану.
– Да будет так! – сказал Мехмед. – Вы приняли правильное решение. Теперь по очереди становитесь на колени и вытягивайте шеи, чтобы мой палач мог казнить вас всех. Так вы лучше и вернее всего послужите мне, а ваши головы я подниму на колонну рядом с головами ваших мужественных земляков. Разве я не прав? Вы сами только что поклялись выполнять все мои приказы, какими бы они не были.
Греки смотрели на него так, будто в них ударила молния. Потом стали кричать и потрясать сжатыми кулаками, а некоторые даже поранились о копья стражников, пытаясь броситься на султана. Но кто-то из них сказал:
– Братья, умрём же, как мужчины, раз уж мы сами выкопали себе эту могилу.
Султан поднял руку и воскликнул с притворным дружелюбием:
– Вам никто не мешает создать греческое правительство в христианском небе. Ведь там теперь греков больше, чем в Константинополе. Спешите же, чтобы занять должности, соответствующие вашему положению.
Его слова были знаком для палачей. Солдаты стали хватать пленников за руки и бросать их на колени. Кровь била струёй из перерубленных шей. Головы катились мимо султана, а он давал указания устанавливать их на балюстраде, так что скоро искривлённые, оскаленные, заплаканные, окровавленные лица окружили всю площадь Аркадиуса.
Потом султан на ломаном греческом языке обратился к окаменевшим от ужаса старикам и женщинам.
– Только что вы собственными глазами увидели, что я пришёл сюда не как завоеватель, а как освободитель. Я освобождаю народ греческий от тысячелетнего рабства под кесарями и его сановниками. В страданиях, которые терпит ваш город, виноваты вы сами, так как не сбросили вовремя ярмо с собственной шеи и не признали меня. Но страдания скоро кончатся. А потом тем, кто останется жив, я гарантирую неприкосновенность дома и имущества. Я обеспечу их работой по ремеслу. И те, которые сейчас убежали, но потом вернутся, будут иметь равные с вами права. Аллах великодушен и милосерден! Вы убедитесь в этом, добрые люди. Вы так долго были униженны, обмануты и ограблены, что понятия не имеете, какова настоящая свобода. Я обеспечу городу такой расцвет, о котором никто никогда не мог и мечтать. Он станет великолепным бриллиантом в моём тюрбане, и будет господствовать и над Востоком и над Западом.
Султан приказал казначею выдать по десять аспров каждому из греков, которых призвал в свидетели, чтобы они могли выкупить себя из неволи. Это была хорошая цена, ведь невольников с каким-либо недостатком уже продавали на торгах за одну серебряную монету. Но старики и женщины, пережившие сутки ужаса среди убийств и насилия, смотрели тупо и равнодушно, не понимая, что с ними происходит.
Я осмотрел залитую кровью площадь, подошёл к султану и спросил:
– Но где же мегадукс Нотарас? Я его здесь не вижу. Каково его место в твоём справедливом плане?
Мехмед приветливо взглянул на меня и ответил:
– Вооружись терпением, Ангел. Я приказал привести его с сыновьями, но это займёт некоторое время.
– Нотарас скрывает от меня свою дочь и говорит, что ничего о ней не знает. Поэтому я послал к нему моего белого евнуха и приказал забрать младшего сына Нотараса для моих утех. Говорят, это красивый мальчик и я хочу, чтобы отец сам привёл его ко мне для исполнения всех моих желаний.
– Ты пил,– сказал я. – Нарушаешь законы Корана.
Мехмед усмехнулся, хищно сверкнув зубами, и вспылил:
– Я сам устанавливаю для себя законы и не нуждаюсь больше в ангелах, нашёптывающих мне на ухо, что я смертен. Я лучше любого смертного. У самого бога меньше власти на земле, чем у меня. По мановению моей руки слетают головы. И ты всё ещё смеешь мне говорить, что я обычный человек?
Я смотрел на него и понимал, что по-своему он прав, предпочитая человеческую правду, материальность мира и отвергая существование бога.
Я сказал ему:
– Если ты отметаешь прошлое как старые предрассудки и ставишь себя в центр вселенной, то ты сам на себя надеваешь такие страшные узы, каких до тебя не носил ни один человек. Узы времени и пространства вопьются в твоё тело и уничтожат твой дух. А когда ты умрёшь, не останется после тебя и следа.
Он воскликнул:
– Память обо мне будет жить на земле столько, сколько будут жить люди на земле. Я сказал тебе: мне не нужен ангел для нашёптывания в ухо.
– Тогда
