Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Франция и Париж встретили Наполеона как триумфатора.
Прежние победы в Италии и нынешние в Египте сделали его первым генералом республики. Здраво оценив обстановку, Бонапарт умело запугал Совет старейшин угрозой якобинства, и тот назначил его начальником гвардии. Используя военную силу, Наполеон 18 брюмера вырвал исполнительную власть у Директории.
Соратник Бонапарта, генерал Леклерк, окруженный гренадерами, громогласно объявил в зале Совета пятисот:
— Именем генерала Бонапарта законодательный корпус распущен. Гренадеры, вперед!
Барабанный бой заглушил голоса возмущенных представителей народа…
Недавно назначенный первоприсутствующий Коллегии иностранных дел граф Федор Растопчин докладывал о крупном повороте французских событий. Выслушав его, Павел I заметил:
— Пожалуй, нынче Бонапарт в самодержцы стремится. Сие для нас приемлемо. — Павел всегда радел за порядок во всех делах. — Думается, нам безразлично, кто будет царствовать во Франции, лишь бы правление там было монархическое. Быть может, нам вернуться к дружбе с Бонапартом? Благо уж и австрийцы не помогают, а только пакостят.
Растопчин воспользовался настроением царя и поспешил изложить свои мысли:
— Ваше величество, совершенно правильно мыслите — настала пора отойти нам от союза с Австрией. Более того, английская корона хитростью и деньгами против Бонапарта вооружила все державы…
— И нас, грешных, — вдруг захохотав, перебил Павел Растопчина.
Граф льстиво заулыбался царской шутке, но вскоре согнал улыбку с лица. Павел уже не смеялся. Похоже, он вдруг неожиданно вспомнил о чем-то.
— Не откладывая, заготовь рескрипт на Корфу Ушакову. Пускай возвращается. Не для чего таскать каштаны из пламени британцам…
Накануне прихода Сенявина в Мессину Ушаков получил императорский рескрипт: «Эскадрам забрать войска и следовать в Черноморские порты».
* * *
И вот настало время все, добытое трудами великими, жертвами немалыми, оставлять…
На Корфу шесть кораблей «в великой крайности находились и великого исправления требовали». Припасы, такелаж и материалы из черноморских портов еще не поступили, а брать было неоткуда, да и не на что. Команды жили на полуголодном пайке. «Провианта у нас здесь совсем ничего нет, кроме малого числа сухарей, — писал Ушаков советнику Италийскому, а злосчастная Порта Оттоманская совсем ничего не слала. Весьма худое содержание нам от оной, два года уже морят с голоду и все случаются обманы…»
Моряки приступили к ремонту. Начали килевать корабли. Вся подводная часть была изъедена древоточцами. Сколько просил Ушаков начать обшивку кораблей медью в Севастополе — все напрасно.
В начале мая прислал письмо Нельсон. Поняв, что русские скоро уйдут, спохватился: Ла-Валетта-то так и не взята.
«В настоящий момент я отправляюсь на Мальту, где буду иметь бесконечное удовольствие встретиться с вашим превосходительством, чтобы сообща положить конец знаменитой экспедиции Бонапарта и вырвать у него последние остатки его побед».
Ушаков, прочитав, отложил письмо. Было время, были возможности, была охота немалая помериться силами на Мальте. Но все это было в прошлом…
Через три недели вернулся из Генуэзского залива Пустошкин. Неделю спустя на рейде Корфу бросил якорь отряд Карцова. Собирались в дальнюю дорогу, домой.
Приехали как-то к Федору Федоровичу депутаты из континентального города Парги с прошением. Слезно молили о присоединении их к Ионической республике, просили позволения поднять на своей крепости российский флаг. Превеза и другие города просили защитить их от насилий турок…
Ушаков всякий раз пытался обнадежить жителей, разрешил поднять русский флаг и просил вице-канцлера Растопчина «…чтобы всякие притеснения единоверных наших отвратить своею защитою, ибо некоторые слабые из оных людей, не видя спасительных способов, чтобы освободиться от страшного гонения, даже приступают к перемене закона. Такое состояние их при бытности моей здесь со флотом весьма чувствительно, и долгом поставляю все сие доносить… и прочить если что возможно, не оставить вашим ходатайством о покровительстве. ..»
Дошли слухи до Федора Федоровича, что за хлеб с бедных людей непомерную цену берут. Немедля дал Сенату Ионических островов повеление: «Беспрестанно слышу я просьбы и жалобы народные и большей частью от бедных людей, не имеющих пропитания, что в рассуждении чрезвычайной дороговизны хлеба совсем содержать себя не могут и находятся в бедственном состоянии. Священным долгом поставляю, предлагая напомянуть Сенату Ионических островов войти в рассмотрение по всей важной части своей должности и приискать способы, чтобы мука и пшеница сюда доставляемы были в достаточном количестве, и тем цены привести в таковую умеренность, чтобы можно было покупать людям среднего состояния и бедным…»
Близились дни расставания с республикой Семи островов. Благодарные жители по-разному выражали свои чувства к русским морякам и их адмиралу. На Кефалонии выбили медаль, с одной стороны был изображен Федор Федорович, а по ободку шла надпись: «Знаменитый, почитаемый Федор Ушаков, главный русский флотоводец. 1800 год». С другой стороны русские корабли и тоже надпись: «Кефалония всех Ионических островов спасителю». Жители острова Итаки также преподнесли медаль, но изобразили адмирала в образе Одиссея, который, по преданию, родился на Итаке. С Занте прислали серебряный, позолоченный щит с изображением семи Ионических островов.
Накануне ухода эскадры на «Святой Павел» прибыла делегация депутатов Корфу, с поклоном преподнесли шпагу, украшенную алмазами и с надписью: «Корфу освободителю своему Ушакову». Растроганный Федор Федорович, принимая подарки, каждый раз просил о главном для него — чтобы после ухода эскадры граждане островов жили дружно, в спокойствии. Сенат Ионических островов выразил признательность за доброе правление островами: «…Господин адмирал и кавалер Ушаков, освободитель и отец Соединенных Ионических островов, признает, что благоденствие оных зависит от точного наблюдения временной Конституции… и доказательством тому служит добрый порядок, умеренность и спокойствие, утвержденные на всех островах к общему удовольствию жителей всерадостно восхищенных».
6 июля 1800 года крепостные стены Корфу были сплошь усеяны жителями острова. Флагман поднял сигнал — «С якорей сниматься. Следовать за мной».
Долго не расходились горожане и жители окрестных селений, пока в далеком мареве не растаяли паруса…
Спустя три месяца эскадра прошла Босфор. Вторую ночь не смыкали глаз все команды на кораблях. На салингах всматривались в ночную мглу сигнальные матросы. Ветер крепчал. Рассвет только что начался, как салинговый на «Святом Павле» закричал: «Вижу берег!» Открылся мыс Херсонесский с сигнальным огнем. Мгновение спустя «ура-а-а-а!» загремело на верхней палубе флагмана и, подхваченное ветром, понеслось на остальные корабли…
Ушаков стоял на шканцах в парадном мундире. На обветренном красно-медном лице густые, до бела выгоревшие брови подчеркивали лазурную синеву глаз. Лицо светилось улыбкой. Но далеко в глубине глаз пряталась затаенная грусть.
Минувшая кампания отличалась от всех прежних на Черном море… Впервые он возглавил союзную эскадру в содружестве с бывшими недругами. Кадыр-бей ни разу не упрекнул его чем-либо, а ведь у него в подчинении стояли моряки другой веры, мусульмане. Более того, султан пожаловал ему высшую награду за взятие Корфу. В схватках с французами на море и на суше русские моряки выходили всюду победителями, пленили французские корабли. Сам Суворов хвалил, и восхищался действиями моряков. Но кроме боевых успехов на долю флагмана выпали заботы о восстановлении мира и порядка в освобожденных от неприятеля местах. Никаких инструкций и повелений от императора, а жизнь требовала немедленных поступков от флагмана. И в своих решениях он не отступал от нравственных устоев, которые и исповедовал всю минувшую жизнь. Справедливость, честность и забота о благе каждого человека, не глядя на его кошелек. Быть может, эти постулаты крепко вошли в его сознание с детских лет. В семье никогда не поклонялись золотому тельцу и не поступались ради денег своим достоинством.
Ранее, будучи в европейских портах, Ушаков созерцал нравы и обычаи иноземцев, присматривался к жизненным и державным порядкам, общался с моряками. Разные страны, иные нравы.
В Средиземном море, как представитель России, он ощутил и познал на деле всю меркантильность «союзников»-англичан, их лукавость и лицемерие. Воочию наблюдал бессердечность и безжалостность правителей и духовных наставников.
Вспоминая о всех перипетиях, Ушаков чувствовал свою правоту и своих поступков и действий как флагман и, по-простому, как человек.
