Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— У меня тоже дети есть, — наконец, ответила Вельяминова.
— Например, Петенька, — Борис Федорович постучал длинными пальцами по деревянной раме. «Видите ли, любезная Марфа Федоровна, Волохова сия Василиса говорит, что царевич с вашим сыном в тычку играл, как немочь на него черная напала».
Марфа сцепила руки и ничего не ответила.
— А мы ведь можем, — Годунов взглянул на Шуйского, и тот кивнул, — сказать, что это ваш сын царевича убил. Ну, по неосторожности, конечно, может, поссорились они из-за игры, может, случайно сие было. Та же Волохова сие и подтвердит.
Но ведь все равно, дорогая Марфа Федоровна, сами понимаете — ежели я Петеньку на площадь выведу, и скажу толпе — сие убийца Дмитрия царевича, — от вашего сына и кишок не останется. Ну, вы сами видели, — Годунов чуть улыбнулся.
— Ну и вас заодно с дочками в землю втопчут — наш народ уж если поднимается по набату, так поднимается. А на Волохова с Качаловым ваш сын указал, потому, как себя обелить хотел. Вот так-то, милая моя боярыня, дорогая Марфа Федоровна, — Годунов замолчал.
Марфа опустила голову, укрытую черным платом, и тихо спросила: «Что требуете-то от меня, бояре?».
— Вот, — усмехнулся Годунов, — разумные речи говорите. Первым делом — не лезть, куда вас не звали. Царевич от несчастного случая скончался, сие печально, однако же, с каждым может случиться. Понятно?
Марфа кивнула, и почти шепотом проговорила: «А еще?».
— Вас постригут, сына тако же — жестко сказал Годунов. «Друг друга более не увидите — сами понимаете, в женской обители послушнику быть невместно».
— А дочери? — голос женщины был почти неслышен.
— Трое их у вас, — Годунов задумался. «Младшие, так уж и быть, пусть при вас, в обители, пару лет побудут, потом заберем их под опеку Совета Регентского, а старшей вашей пятнадцать ведь?»
— На Пасху, было, — прошелестела боярыня.
— Память-то у меня отменная, — улыбнулся Годунов. «Так вот, Лизавету вашу Петровну замуж за князя Шуйского выдадим, он как раз овдовел тем годом, сорока не было ему еще, да и кровей хороших. Василий Иванович, — он кивнул князю.
— Что сие? — взглянула Марфа на лежащую перед ней бумагу.
— Сим вы, Марфа Федоровна, от всех вотчин своих отказываетесь, и даете их в приданое Лизавете Петровне, — объяснил Годунов. «Как вы теперь инокиня смиренная, и ваш сын тако же — они вам и не понадобятся.
А за старшего вашего, Федора Петровича тако же не волнуйтесь — как на Москву вернемся, он сразу на плаху ляжет. Ну, расписывайтесь, Марфа Федоровна, расписывайтесь, — поторопил ее Годунов, — я бы и сговор завтра уже устроил, до пострижения вашего.
Марфа окунула перо в чернильницу, и вдруг, вскинув прозрачные глаза, спросила: «Что, и венчаться тут, у трупа будете?».
Годунов, было, занес руку, но, подумав, опустил ее.
— Вы на меня не замахивайтесь, Борис Федорович, — женщина поднялась, — мой род стране этой честно служит со времен древних. А вы, — она презрительно усмехнулась, временщик — сегодня есть вы, а завтра — кто другой на месте вашем.
— На Москве повенчаемся, — хмуро сказал Шуйский. «Невместно это, как могила наследника престола еще свежая».
Марфа, молча, размашисто подписалась, и, посыпав чернила песком, вышла из палат, захлопнув за собой дверь.
— Это хорошо, что нас не обыскивали, — Виллем достал кинжал и взвесил его на руке. «Я смотрю, кандалы тут ржавые, если дернуть, как следует, то поддадутся».
— Да к нам и не придет никто, — горько сказал Матвей, разглядывая каменные своды. «Вона — нужное ведро кинули, хлеба черствого со жбаном воды — тако же, что еще надобно? Они там наверху сейчас все бегают, не до нас им».
— А мы, — Виллем стиснул зубы, и, рванув цепь, потряс перед лицом Матвея ее обрывками, — сделаем так, что придут. Ты, Матиас, я смотрю, первый раз в тюрьме? — усмехнулся адмирал.
— Первый, — нехотя ответил Матвей. «В Копенгагене, во время оно, я вовремя уполз, хоть и весь бок у меня был шпагой распахан, спасибо брату моему»
— Хороша семья у вас, — заметил адмирал и мимолетно улыбнулся: «А я — он посчитал на пальцах, — пятый. И если уж я от герцога Альбы убежал, то от ваших, — он внезапно выругался по-русски, — солдат — тем более.
— Запомнил, смотрю, — глянул на адмирала Вельяминов.
— По сотне раз на день это слышать — дурак не запомнит, — хмуро ответил Виллем. «Теперь давай руки и слушай меня внимательно».
Марфа вошла в палаты и, заперев дверь, спросила у Лизы, что сидела над вышиванием:
«Спят младшие?».
— Петенька да, — вздохнула девушка, — а девчонкам я велела прибраться, в горнице они у себя.
Вельяминова села напротив дочери и сказала, глядя в синие, большие глаза: «Я тебя только что в жены князю Шуйскому отдала, сговор завтра с утра, и сразу после этого на Москву тебя повезут, сундук свой сейчас складывать будешь».
— Матушка, — пробормотала Лизавета, и, — Марфа ахнула, — сползла вниз, на ковер, встав на колени. «Матушка, я прошу вас, милая, не надо, я зарежусь лучше…»
— Да тебе и нечем, — хмыкнула Марфа, и, не глядя на беззвучно рыдающую девушку, прошла к поставцу.
— Вот, — повернулась женщина. «К поясу привесишь, под сарафан, туда полезть не посмеют, ты ж не девка черная, а дочь моя и невеста Шуйского князя».
Лиза посмотрела на золотую, с изумрудным глазом фигурку рыси, что украшала ножны, и едва слышно сказала: «То ж ваш кинжал».
— Теперь он твой, — коротко ответила мать. «Вставай и слушай, что я говорю, иначе сын мой дни свои на помосте у Троицкой церкви закончит, и ты его более не увидишь».
Лиза сидела, сложив руки на коленях, и, только когда мать закончила, робко спросила: «А ежели не получится?».
— Хочешь жить, и Федора женой стать, — щека Марфы чуть дернулась, — сделаешь, так, чтобы получилось. Далее — повенчаться вам с Федей надо обязательно, хоша мне эти вотчины и ни к чему уже, я сюда возвращаться не собираюсь, — Вельяминова нехорошо, хищно улыбнулась, — однако ж не для того я их от царя получала, чтобы Шуйский, али еще кто ими владел. Годунов, может, конечно, их в казну забрать, однако Годунов тоже — не вечен.
— Да и не только из-за вотчин, — женщина тряхнула красивой головой, — Федор, сама знаешь, не таков мужик, чтобы без венцов брачных с бабой жить. Хоша как — но чтобы опись о венчании была у вас.
— Потом — там Федор знает, что где брать, заберете — и бегите отсюда, подальше. Языки вы знаете, не пропадете. И вот еще что, — Марфа порылась в ларце и достала холщовый мешочек, — настой я тебе сварю сейчас и с собой дам, а потом уже сама. Ну, ты мне с травами помогала, знаешь.
— Да зачем, матушка? — нежно улыбнулась Лиза, и Марфа на мгновение вспомнила, как покойная мать собирала ее в Чердынь.
— Затем, что осядете на одном месте, там и рожать будешь, — тихо ответила Марфа, а про себя добавила: «И затем, что Шуйскому доверять нельзя».
Параша просунула голову в дверь и спросила: «Звали, матушка? Марья тако же тут».
Марфа отложила перо и сказала: «Заходите».
Она обвела глазами двойняшек, и вдруг, глядя на Прасковью, увидела перед собой ее отца — девочка стояла, гордо откинув голову, темные, волнистые волосы падали ей на плечи, и женщина подумала: «Господи, а глаза-то у нее Машины — ровно ночь самая черная, и звезды в ней мерцают».
— Так, — сухо начала Марфа. «Я там краем уха слышала, что землянка у вас на острове есть?».
— А что, — было, начала Марья, но мать устало прервала ее: «Ничего. Лизавета завтра опосля обедни на Москву едет, — она подняла руку, увидев открытый рот младшей дочери, и жестко сказала: «Говорю тут я, а все остальные — слушают».
— Ну хоть мгновение помолчи-то, — прошептала Параша, дергая сестру за рукав сарафана.
— А вы, как проводите ее, возьмете Петеньку и с ним на остров отправитесь, — приказала Марфа. «Стрельцы, что у ворот кремлевских стоят, в это время меняются как раз, проскользнете. Только осторожно. Лодку не отвязывайте, там недалеко, доплывете. Сидите там, костра не зажигайте, и меня ждите.
— Кинжал, — потребовала Марья, протянув руку.
— Завтра отдам, — Марфа указала на запечатанные грамоты, что лежали на столе. «Это на случай, ежели я не появлюсь…
— Матушка, — внезапно, горько, сказала Параша.
— На все воля Божия, — Вельяминова чуть вздохнула. «Одна грамота — она подняла письмо с печатью «Клюге и Кроу», — в первой же конторе Ганзейского союза, что по дороге у вас будет, покажете — там о вас позаботятся.
— Вторая, — она помедлила, — там написано, куда ее в Лондоне отнести. Там тоже все знают.
Золота я вам с собой дам, не пропадете, — она помолчала и, встав, обняла девочек — обеих.
— А как мы до Лондона-то доберемся? — внезапно спросила Марья.
— Ногами, — ответила ей сестра, и зло, непохоже на себя, добавила: «И не вернемся сюда более, никогда в жизни».
