Юрий Сергеев - Княжий остров
— Брешешь! — Мошняков схватил Николу за грудки.
— Пойдем глянем, — Селянинов отстранил хватку друга.
Окаемов как стоял, так и сел в траву. Лицо его посерело, губы что-то шептали, навернулись слезы на глазах.
— Всего мог ожидать, но такого… Солнышкин с ними?
- Не знаю, я только верхних отрыл… яма большая. Замаскирована дерном, если бы не Никита, не сыскать.
- Значит, война, — тихо прошептал Окаемов, — свои — своих… Как же они их смогли взять? Все было предусмотрено, оружие, посты, секретная сигнализация на подходах…
- Расстреляны в затылок, знать, как-то хитростью взяли, а потом по одному ликвидировали. В монастыре чужих около взвода, вчера основная часть на трех крытых студебекерах уехали. Может быть, наведаемся, за ребяток наших…
- Нет, там тоже русские обманутые люди. Наверняка им внушили, что мы враги. Но выяснить надо, языка бы…
— Не привыкать, возьму, — заверил Мошняков.
- Желательно офицера. Пойдете ночью. Не стрелять без нужды. Они приблизились к замаскированной яме и долго стояли над нею, не решаясь тронуть покой усопших друзей.
Окаемов утешительно, но грозно промолвил:
- Судия приидет… на лютых демонов. Что они сеют, то и пожнут! Лица завязать нательными рубахами, всех вынуть и опознать… это нужно. Они не должны остаться безымянными.
Сладковатый трупный запах наполнил лес. Бельцы осторожно извлекали убитых и раскладывали на траве. Страшная шеренга по четыре в ряд тихо взирала забитыми землею зеницами в небо. Казнены они были недавно и еще не предались полному тлению. Всех ребят они знали в лицо, Мошняков называл, а Окаемов записывал фамилии в блокнот. Солнышкина и двух его помощников-офицеров среди казненных не было.
- Или в монастыре, или вывезены на Лубянку, — высказал предположение Мошняков. ~ Нынче мы все узнаем!
Убитых опять сложили в яму, прирыли и закрыли дерном. Все делали осторожно и молча, а когда сняли повязки, лица живых словно переменились. На них было не отчаянье, не испуг, не уныние, а суровая решимость перед братьями — действовать… Ибо чаша скорби переполнилась…
Окаемов стал громко читать молитву:
- Спаси Господи и помилуй старцы и юныя, нищия и сироты и вдовицы, и сущия в болезни и печалех, бедах же и скорбех, обстояниих и пленениих, темницах же и заточениях, изряднее же в гонениих, Тебе ради и веры православный, от язык безбожных, от отступник и от еретиков, сущия рабы Твоя, и помяни я, посети, укрепи, утеши, и вскоре силою Твоею ослабу, свободу и избаву им подаждь…
Бельцы в один голос вторили следом. Отслужили молебен по убиенным над их братскою могилою. Перед строем своих белых воинов Окаемов убедился, что решение его было правильным, решение потревожить покой мертвых для остережения живых и слияния их в единый кулак. Он глухо говорил о бедах России, бельцы единым выдыхом негромко вторили за ним:
— Вечная память…
И этот затаенный святой гнев клятвы после Победы остужал кровь… Замерли шорохи лесов… смолкли птицы… поникли травы и цветы над безвинно убиенными. Облака сошлись в единую грозовую тучу и синие росчерки молний — Копья Святого Георгия — освятили их клятву грозным гулом, гласа Его благословляющего… На священный бой!
* * *
Егор Быков со своей группой тоже пристроился к попутной колонне автомобильного полка, выбравшегося своим ходом из Германии. Документы у них были в порядке, а шоферам сказали, что задержались на станции в поисках еды да и отстали от эшелона. Пожилой майор, командир полка, проверил их бумаги и радушно принял в кузов крытого брезентом грузовика. Весь путь от Минска до Москвы Егор провел в напряжении, боясь нарваться на проверяющие заслоны… Бог миловал, добрались без особых приключений и сошли на железнодорожном переезде перед столицей. Через два дня они уже подходили к монастырю и ночью явились к пустыньке Илия. Встретил их Селянинов и привязавшийся к нему Никита. Никола рассказал все, повел к Окаемову на опушку, где тот ожидал возвращения Мошнякова. Илья обнял Быкова и спросил с тревогой:
— Через станцию проходили?
— Да, а что?
— Ничего подозрительного не заметил?
- Около полка НКВД на машинах… но я только теперь понял, после рассказа Николы, зачем они тут. Они готовились кого-то встречать. Разбивали палатки и дежурили на перроне. Мы не стали к ним соваться, спрыгнули еще до семафора и обошли стороной. Слышали лай овчарок… Развернута радиостанция на машине…
- Нас они встречают, — устало проговорил Окаемов. — Надо отсюда уходить, как только вернется Мошняков…
В монастыре вдруг резко ударила автоматная очередь и вспыхнуло множество прожекторов, затарахтел движок передвижной электростанции.
- Ух, какую иллюминацию они приготовили! — восторгнулся Селянинов, — кабы наших ребяток не прихватили. Поможем?
- Нет! — Окаемов смотрел в бинокль и увидел, как со стены спрыгнули темные силуэты, с облегчением сказал: — Возвращаются!
Пулеметная очередь от монастыря вслепую резанула по лесу, все ожидавшие разом залегли. Послышались звуки бегущих людей и близкий голос Мошнякова:
— Козел на ямке! Уходим!
Его бельцы тащили кого-то под руки и несли на плащпалатке. Окаемов нагнулся посмотреть в отсветах прожекторов, но Мошняков поторопил:
- Быстрее! Солнышкин… едва живой, весь избитый. Сволочи… А этот с кляпом ~ начальник караула, прихватили при смене. Счас он нам все расскажет… Бежим в деревню, там у них старенькая полуторка, на ней оторвемся подальше.
- Что ж, попробуем. К утру тут начнется карусель, — согласился Окаемов, — такой невод заведут на нас…
На бегу меняясь, они несли Солнышкина и сторожили офицера со связанными за спиной руками. Мошняков вынул ему кляп, чтобы не мешал дышать, но предупредил, если вякнет — сразу же получит финку под лопатку. Начальник караула на время потерял дар речи.
Полуторку выкатили за деревню, завели и скоро выбрались на шоссе. Короткая летняя ночь истаивала. Затлел алый рассвет, и к полудню горючее в машине иссякло. Оставили ее и пошли на запад. Солнышкин еще не мог держаться на ногах, лицо его было изуродовано побоями, но глаза уже смотрели весело, он все кивал радостно головой, силясь встать.
- Лежи-лежи, — приказывал Мошняков, — ребятки допрут… Ну и здоровенный же ты, как бугай…
На дневку залегли в густом лесу, и Окаемов начал допрос офицера. Начальник караула рассказал, что привезли их уже в пустой монастырь, откуда перед этим выехали особые подразделения НКВД, ничего не знает о расстреле разведшколы.
- Брешет… пес, — вдруг доплыл ожесточенный голос Солнышкина, — он уже сидел, страшный, в изодранной одежде, дуя на кончики распухших и посинелых пальцев с сорванными на допросах ногтями, — он сам меня пытал и все знает, сволочь…
И он ожег таким бешеным взглядом допрашиваемого, что тот согнулся, словно от удара, и пал на колени, вопя:
- Пощадите-е! Бес попутал! Нам сказали еще в Москве, что вы немецкие шпионы, что вы работаете на фашистов. Как же иначе мы могли поступать?!
- Но ты же русский, майор, — брезгливо проговорил Окаемов, — как же у тебя поднялась рука стрелять в молодых русских ребят?!
— Нам приказали… ликвидировать.
— Без суда и следствия?
— Приказ есть приказ…
— А если мать прикажут зарезать?
— Приказ… — мямлил он.
— На фронте был?
— Нет. В Воркуте служил…
— Заключенных охранял?
- Да, особая каторжанская зона… враги народа… потом бросили сюда.^
— Значит, практика убийств большая…
— Дайте мне пистолет! — опять с трудом проговорил Солнышкин разбитыми в коросту губами, — что вы с этим гадом беседуете… он моих ребят, наших ребят… кончал в подвале… на моих глазах злодействовал. Дайте пистолет… я бы его голыми руками удушил… да сил нет.
— На! — подал «ТТ» Мошняков, — для его разговорчивости…
— Пощадите! Я все расскажу… все… мы были в монастыре приманкой, основные силы сейчас окружают и прочесывают лес… Но вам повезло, выскользнули…
— Как взяли монастырь?
— Это делала Москва, но я случайно слышал, как полковник Сольц хвастал какому-то генералу НКВД… Консервы… Вашему начхозу были ловко подменены два ящика американской тушенки с впрыснутым шприцами сильнодействующим… снотворным. Они знали, что с продуктами туговато, и рассчитали, что каждый получит по банке и съест за ужином… Ночью прибыла санитарная часть…
— Санитарная? Или карательная?
— Специальная, на санитарных машинах.
— Ясно… Что еще говорил полковник и отвечал ему генерал?
— Что все выпускники школы в розыске, что «волкодавы», так они вас звали, все поголовно опасны для партии и страны, но у них нет списков и поэтому трудно работать…
— Трудно ликвидировать, я так понял?
