Владислав Бахревский - Свадьбы
А по Дону шли чужие корабли. Приставали к берегу. Все новые, новые отряды вываливались из трюмов па берег, покрывали землю сплошь, как саранча.
И когда первый, страшный миг нашествия минул, опытные глаза казаков различили: к ним, под Азов, подступились многие пароды. Здесь были турки, крымцы, греки, арабы, венгры, молдаване, черкесы, немцы.
Войска ставили шатры неподалеку от города, но так, чтобы пе тревожили пушки.
Теперь вместо одного было два города. О, если бы стояли они па земле радп любви к жизни, а не ради ненависти и погибели!
Музыка в стане врага умолкла, и в тишине явилось белоо знамя. Под знамя встало несколько конных.
— Послы идут! — прокатилось эхом по каменной азовской стене.
Представление еще не окончилось, а война еще не началась, а потому п жепщины и дети были рядом с казаками на этих сатанииски красивых и ужасных смотринах.
Их разделял длинный дубовый стол.
Атаман и посол сидели. Советники и толмачи стояли. Пока Федор Порогнин переводил турецкую грамоту, Осип Петров без зазрения совести — хотелось ему смутить турка — разглядывал одежду и лицо посла. И улыбался. Улыбка у него была довольная, добродушная. Мы люди, мол, открытые, в тонкостях не смыслим. Турку было не по себе от неожиданной приветливости казачьего атамана — не в гостях ведь, — дерзости в улыбке ов так и не выискал, и потому ему пришлось отвести глаза, глядеть прямо перед собой, мимо атамана, а это было нелепо и неудобно, путало мысли.
Осип Петров и взаправду доволен был видеть перед собой столь высокого сановника. На переговоры турки послали секбанбаши. А секбанбаши — второй человек после янычарского аги. Стало быть, турки хоть и пожаловали с огромной силой, желали получить Азов без кровопролития и разрушений, а если так, поостерегутся в первые дни палить хотя бы из всех пушек. Турецкая грамота была не больно высокомерна, каждая угроза в ней сдабривалась обольстительными обещаниями.
«О люди единого нашего господа бога! — начал чтение Федор Порошин. — Казачество донское и волжское, свирепое, соседи наши ближние, непостоянного нрава, лукавые и бесстрашные. Ваше чрево ненасытно! Вы без оглядки творите обиды великие и грубости страшные! Но теперь вы наступили на такую десницу высокую, на самого царя империи Оттомана! Вы взяли у его величества султана Ибрагима его великую любимую вотчину — город Азов. Вы не пощадили ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни старого, ни малого. Вы напали на город, подобно голодным волкам. Вы безвинно убили посла его величества к московскому царю Фому Кантакузина. Захватив Азов-город, вы затворили пути кораблям его величества султана Ибрагима по морю и рекам. Его величество султан Ибрагим предлагает вам очистить город этой ночью. Вы можете взять с собой золото и серебро и всю свою прочую казну и без страха уйти к своим товарищам казакам. Мы не тронем вас на отходе, но если вы промедлите, то завтра уже можете не быть живы. Помощи вам ждать неоткуда. Все отступились от вас за ваши злодеяния.
Промышляйте же в сию ночь животом своим! Не умрите от руки великого нашего царя, ибо смерть ваша будет лютой. Мы раздолбим вашу плоть на крошки дробные, хотя бы было вас сорок тысяч. Мы пришли под вас в триста тысяч воинов, волос на ваших головах столько нет, сколько пришло под Азов турецкой силы. С высот города очи ваши не могут видеть края этой силы. И нет такой птицы, которая, не пав, могла бы перелететь ее.
Но если вы, казачество свирепое, захотите служить государю нашему, великому султану Ибрагиму, принесите ему, царю, винные свои головы разбойничьи и повиновение на службу вечную. Великий султан отпустит вам вины ваши и пожалует вас, казачество, своею честию великою. Наградит вас, казачество, многим неизреченным богатством. Вас поселят в Истамбуле. Каждый из вас будет пожалован драгоценным, шитым золотом платьем. Ваша казацкая слава достигнет всех пределов империи, от Востока до Запада, ибо вы малыми людьми противостояли огромной и непобедимой турецкой силе.
Коли вы, казачество, сдадите нашей силе Азов, это будет не слабость, а мудрость.
И еще раз говорим вам: промышляйте в сию ночь животом своим!»
— Все! — Порошин свернул грамоту.
— Складно и сладко написано! — Осип Петров вздохнул, потянулся и через плечо посмотрел на своих: — Что будем отвечать?
— Наш ответ известен! — мрачно рыкнул Худоложка.
— Тогда по порядку все и напишем. Федор, берись за перо. Слов не жалеть! Пусть почитают.
Секбанбаши что-то быстро сказал своему греку-толмачу. Тот перевел:
— Принимают ли атаманы условия сдачи города?
— Мы город не оставим. Тут наши дома, наши церкви, наши жены и дети.
— Вот и пощадите жен и детей. Все вы здесь погибнете.
— Нам погибать не впервой. Мы гибнем — а все живы. И теперь — как бог даст.
— У вас каменные сердца! — воскликнул сердито секбанбаши. — Из-за вашего упрямства будет разрушен столь укрепленный и великолепный город.
— Потому мы и не уходим отсюда. Нам он тоже люб.
И я уж не знаю, какие у нас сердца, у вас они не лучше — каково вам будет рушить то, что сами построили?
Секбанбаши прикрыл веками глаза и, едва разжимая рот, сказал что-то почти шепотом. Толмач перевел, произнося слова так же тихо и зловеще:
— Секбанбаши дает клятву, что в первый же приступ знамена его секбанов украсят цитадель, где сейчас происходит этот бессмысленный разговор. Коли бы не воля великого падишаха, предписывающая переждать ночь, город Азов уже сегодня был бы возвращен под руку его величества падишаха Ибрагима.
Атаман развел руками:
— Я и говорю: на все воля божья.
— Скоро ли будет дан ответ?
— Пишут…
Сидели молча. Осип Петров глядел теперь в окно. Теперь уже секбанбаши разглядывал лицо своего врага.
Здоровенный казак сидел перед ним. Могучий лоб, седина. В посадке головы, в голубых тенях на длинном костлявом лице — звериная хитрость, безумная храбрость и младенческая доброта.
«Таких людей надо не пугать, а подкупать, — подумалось секбанбаши. — Не золотом. С такими нужно делиться славой и властью».
Явились советники атамана с ответом.
— Читай! — кивнул Федору атаман.
«Видим всех вас и ведаем силы и пыхи царя турецкого. Ждали мы вас в гости к нам под Азов дни многие. Где, полно, ваш Ибрагим, турский царь, ум свой девал? Али у него, царя, не стало за морем серебра и золота, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачьих зипунов наших триста тыщ…»
— Хорошо, — кивнул атаман, — В середке теперь почитай да конец.
— «Прозвище наше вечное — казачество великое донское, бесстрашное. Станем с ним, царем турским, биться, что с худьм свиным наемником. Где бывают рати ваши великие, тут ложатся трупы многие».
Конец.
— «Не видать вам Азова-города из рук наших, казачьих, до веку. Нешто его, отняв у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси самодержец, да вас им, собак, пожалует по-прежнему, то уже ваш будет. На то его воля государева».
— Хорошо.
Атаман встал.
Встал и секбанбаши. Люди разговоры свои закончили, теперь говорить пушкам.
Секбаибаши разъярился. За городскими воротами, еще не выйдя из-под казацких пушек, бросил белое знамя под ноги своего коня и затоптал.
Турки увидали это, зашевелились.
Заиграли трубы, пушкари забегали вокруг орудий, запалили фитили.
Женщины и дети побежалы со стен в укрытия.
По стенам прокатился приказ:
— Считай пушки!
Грянули громады. Огромные ломовые пушки стреляли ядрами в пуд, в полтора и в два пуда весом.
Ухнули тюфяки и всякая мелочь: кулеврины, эждердеханы, паранки, по-собачьи тявкнули мортиры.
Турецкое войско спряталось в пороховом дыму. Ядра сшибли пару зубцов на стене, испещрили ее зазубринами. На том и закончился первый вечер осады.
Казаки насчитали у турецкой армии 129 больших осадных пушек, штук тридцать мортир и сотен шесть прочих.
— Этак они стены до основания раскрошут, — сказал Осип Петров своим атаманам. — Ступайте проверьте старые подкопы. Сух ли порох. Завтра подкопы нам пригодятся.
Глава третья
Турки отдыхали перед первым, назначенным утром приступом.
Куда ни погляди — костры. Слева и справа они охватывают черную громаду Азова. Еще больше костров со стороны степи, которую Мехмеду с того берега не видно — город заслоняет. Костры горят большие и малые, на малых готовят пищу, кипятят воду для чая. У больших греются. Впрочем, тепло. Костры приказано запалить для того, чтобы навести на казаков ужас. Завтра приступ, если только ночью азовцы не уйдут из города.
Счастливец Юрем боится, что так оно и будет. Удерут казаки из города, и плакал его тимар, а ведь всего-то двух голов недостает.
