Элиф Шафак - Ученик архитектора
Джахан утратил покой и сон. По ночам он ворочался с боку на бок, думая о том, что делает сейчас Чота. В одну из таких бессонных ночей, лежа в тишине, он вспомнил о завещании учителя. Мысль о том, что Синан не упомянул в завещании не только его, но и Чоту, представлялась Джахану невероятной. Учитель должен был оставить двум существам, которые несколько десятилетий работали с ним бок о бок, хоть какую-то малость на память о себе. Санча увезла на родину резную шкатулку, чертежи и ожерелье, завещанные ей мастером. Неужели Синан позабыл о Джахане и Чоте? Нет, это невозможно. Вне всякого сомнения, он что-то оставил им обоим, но никто не побеспокоился сообщить об этом Джахану, сочтя наследство слишком незначительным. И Джахан решил незамедлительно выяснить, как обстоит дело. Если мастер завещал что-то Чоте, слон должен получить подарок как можно скорее, ибо времени в этом мире у него осталось немного. Подгоняемый этими соображениями, Джахан отправился к главному белому евнуху.
– Я бы хотел поговорить о завещании архитектора Синана, – сказал он. – Вы читали его?
Главный белый евнух прищурил свои голубые глаза, обведенные сурьмой:
– Почему ты пришел ко мне?
– Потому что, кроме вас, эфенди, никто не скажет мне, о чем там говорится.
– Что ж… я читал завещание.
Лицо Джахана просветлело.
– Там упоминается Чота?
– Да, теперь, когда ты спросил, мне пришло на память: покойный придворный строитель завещал слону расшитую попону. Можешь не сомневаться, зверь получит ее в самом скором времени.
– Я вам очень признателен, – пробормотал Джахан и уставился на собственные ноги так угрюмо, словно они чем-то перед ним провинились. – А что насчет меня? Учитель упомянул обо мне?
– Тебе Синан завещал свои книги.
– Почему же тогда мастер Давуд ничего не сказал мне об этом? Я видел в его доме труды из библиотеки учителя. Значит, на самом деле они принадлежат мне?
– Возможно, в завещании идет речь о других книгах, – нетерпеливо бросил Гвоздика Камиль-ага. – Ты задаешь слишком много вопросов, индус. Я распоряжусь, чтобы прислали попону и книги, которые завещал тебе Синан. А теперь иди и не докучай мне. И не проводи так много времени в зверинце, рядом со слоном. Ты же строитель. Вот и будь достоин своего звания.
Джахан счел за благо не возражать и покорно ушел. Однако он чувствовал: здесь кроется какая-то загадка.
* * *На следующий день – к тому времени уже прошло три недели после побега Чоты – Джахан, вернувшись из придворной школы, застал Аби в слезах.
– Слон… – пробормотал молодой негр и махнул рукой, не в силах договорить.
Джахан осторожно приоткрыл дверь сарая. Чота был один, бока его тяжело вздымались. Джахан погладил хобот своего питомца, предложил ему воды, но тот отказался пить. Взгляд его покрасневших глаз был неотрывно устремлен на погонщика, и в этом взгляде Джахан увидел отражение всех тех дорог, коротких и длинных, которые они прошли вместе. Он вспомнил, каким Чота сошел на стамбульскую пристань: грязный, заморенный, едва живой слоненок. С тех пор минуло пятьдесят лет, в течение которых слон и погонщик были неразлучны.
– Не покидай меня, – молил Джахан, заливаясь слезами. – Мне будет без тебя так одиноко.
Весь день Джахан не отходил от слона и ночевать устроился тоже в сарае. Сквозь дрему он слышал тяжелое дыхание своего друга. Если ему и снились в ту ночь какие-то сны, то впоследствии он не мог их припомнить. Утром Джахана разбудил стук дятла, долбившего ближайшее дерево. В сарае стояла мертвая тишина. Джахан боялся взглянуть на Чоту, но все же заставил себя сделать это. Слон лежал без движения. Бока его раздулись, как будто во время сна воздух проник в его тело через хобот.
– Чота заслужил достойные похороны, – произнес Джахан вслух, хотя никто не мог его услышать.
Он собственными руками обмыл слона, натер его бальзамом и благовониями. Все эти хлопоты так утомили его, что он был вынужден отдохнуть. Но мысль о том, как уберечь тело Чоты от разложения, не давала ему покоя. Джахан вспомнил, что лекарь Нурбану, дабы сохранить тело султана Сулеймана, обложил его льдом. Он принес из погреба несколько кусков льда, но понял, что это вряд ли поможет – слон был слишком велик, ему требовался целый ледник. Тем не менее найти какой-то выход было необходимо, ведь погребальная церемония, достойная Чоты, требовала длительных приготовлений.
Весть о кончине слона достигла ушей главного белого евнуха. И вскоре Гвоздика Камиль-ага, ставший за свою долгую жизнь свидетелем многих утрат, безумств и несчастий, появился в зверинце собственной персоной.
– Я слышал, ты считаешь, будто мы должны устроить для слона торжественный погребальный ритуал, – изрек он.
– Чота был прислан великим шахом Индии в дар великому султану Оттоманской империи, – ответил Джахан.
– Но это всего лишь зверь, – пожал плечами его собеседник.
– Самый большой в мире зверь, да к тому же всю жизнь прослуживший при дворе.
Камиль-ага, скорее удивленный, чем раздраженный подобной настойчивостью, небрежно бросил:
– Довольно глупостей. Попрощайся со своим слоном. Тело его будет отослано господину Бреве, французскому посланнику, который намерен его вскрыть.
Джахану показалось, что в живот ему вонзили кинжал. Он едва не задохнулся от боли.
– Что? Выпотрошить Чоту? – переспросил он дрожащим голосом. – Я никогда этого не допущу!
– Такова воля султана.
– Но разве он… – Джахан осекся, не договорив.
Он хотел спросить: «Разве султан не понимает, что это не обычный зверь?» Однако вопрос застрял у него в горле. О, будь жив мастер Синан, уж тот бы знал, как поступить. Учитель нашел бы нужные слова и сумел бы объяснить султану, что белый слон не заслуживает подобной участи.
В тот же день тело Чоты, украшенное венками и цветочными гирляндами, погрузили на колесницу, запряженную пятью волами. Белый слон отправился в свой последний путь по улицам Стамбула. Жители города радовались новому развлечению. Зеваки, толпившиеся на обочинах, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть покойного слона, кричали и хлопали в ладоши. Позабыв о привычных делах, люди, увлекаемые скорее любопытством, чем печалью, следовали за колесницей. Джахан ехал верхом впереди, невидящий его взгляд был устремлен в пространство. Изнемогая от скорби, он остановился у ворот особняка французского посла и передал ему слона, как передают мяснику приготовленного в жертву ягненка.
* * *
На следующий день главный белый евнух вызвал Джахана к себе. Наверное, Камиль-ага хочет отчитать его за то, что он нарушил запрет и в ночь смерти Чоты остался ночевать в зверинце, решил Джахан. К тому же он осмелился воспротивиться воле султана и заявил, что не отдаст тело своего питомца на поругание французскому послу. То, что протест его изначально был обречен, не умаляло вины дерзкого слуги. За подобное своеволие Гвоздика Камиль-ага мог мстить годами. Как ни странно, Джахан думал о грозящих ему карах без всякого трепета. Неведомое прежде спокойствие снизошло на его душу.
Войдя в покои главного белого евнуха, Джахан медленно, словно нехотя, поклонился и замер в ожидании, уставившись в мраморные плиты пола.
– Подними голову! – раздался резкий, как удар хлыста, приказ.
Джахан повиновался. Впервые с того дня, когда он, совсем еще мальчишкой, едва прибыв во дворец, получил от высокомерного царедворца оплеуху, он взглянул ему прямо в глаза – темно-голубые, как морская вода.
– Я наблюдал за тобой все эти годы, – изрек главный белый евнух. – Ты быстро поднимался вверх и многого сумел достичь. Но я питаю к тебе расположение совсем по иной причине. Хочешь знать по какой?
Джахан хранил молчание. Он и думать не думал, что Камиль-ага питает к нему расположение.
– Каждый девширме сделан из расплавленной стали. Точнее, переплавленной. Ты долго жил среди нас, индус. Странно, что никто и никогда не пытался обратить тебя в истинную веру. Ты сделал это сам. Но знаешь, в чем твоя ошибка? Знаешь, как она называется?
– Откуда мне знать, эфенди?
– Любовь! – Губы главного белого евнуха брезгливо изогнулись, как будто это слово было ему неприятно на вкус. – В этом городе сотни людей обучаются у других людей наукам и ремеслам. Все они почитают своих учителей. А ты своего учителя любил. То же самое и со слоном. Тебе следовало просто ухаживать за зверем, кормить его и чистить. Любить его было совершенно ни к чему.
– Я сделал это ненамеренно, эфенди, – ответил Джахан. – Так уж получилось.
– Любовь делает человека уязвимым, – с легким вздохом произнес Камиль-ага. – И теперь, раз зодчего Синана больше нет, я стану твоим покровителем и наставником. Доверься мне, и поражения будут тебе неведомы.
– Поражения? Но я ни с кем не веду войны, эфенди.
Главный белый евнух сделал вид, что пропустил эти слова мимо ушей.
– Я помогу тебе справиться с горем. Мне известен дом, где с человека смывают уныние, как в хаммаме смывают грязь. Его так и называют – «хаммам для тех, кто пребывает в печали».
