Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
«Паскерель славится своей неподкупностью, – решили они, – так что, если выскажется «за» или «против», никто никакой предвзятости не заподозрит, и всё наше посольство будет выглядеть вполне независимо».
Сам же преподобный перед своей миссией старался ни к чему конкретному не готовиться, по опыту зная, как суетна и тороплива бывает людская молва. «Посмотрю сам», – решил он, мудро подавив в себе как сомнения, так и надежду, и, дождавшись положенного часа, отправился вместе с другими на постоялый двор.
* * *
Комиссия, призванная решить вопрос о Жанне, подобралась довольно пёстрая, хотя некоторая система в подборе кандидатов всё же прослеживалась. Священнослужители, схоласты, теологи и ярые противники всякого рода ереси, с одной стороны, полагали себя людьми особо компетентными, но с другой – хорошо понимали, что выбраны были лишь благодаря их не самому значительному положению при дворе, чтобы, в случае чего, комиссия не казалась бы слишком официальной. Поэтому подспудно каждому хотелось продемонстрировать свою значимость и обнаружить что-то из ряда вон выходящее, чтобы порадовать высокого покровителя, доверившего им столь важное дело. Сторонники герцогини Анжуйской шли с твердой предрасположенностью обнаружить чудо, тогда как сторонники господина де Ла Тремуя заранее готовились разоблачать шарлатанство.
Однако, пройдя один за другим в комнату, отведенную Жанне, нагибаясь и словно кланяясь под низкой дверью, все они вдруг поняли, что не знают, как быть дальше? И дело оказалось не в том, что поднявшаяся им навстречу девушка совсем не походила на крестьянку, несмотря на загорелое, слегка обветренное лицо: внутреннее благородство такой мелочью не скроешь. Но толпа, собравшаяся у входа, независимо он предубеждений поразила пришедших отчаянной затаённой надеждой во взорах. Каждому вдруг пришло на ум, что явившаяся девушка, действительно, последнее, что им осталось, и признать или не признать – не самое трудное. Но – что потом?
Сама же Жанна тоже не знала, как ей себя вести. Комиссия, конечно, являлась хоть каким-то шагом ей навстречу, но девушка была уверена, что говорить должна только с дофином, поэтому недоуменно смотрела на ученых мужей, пришедших неизвестно с какими полномочиями…
Молчание в комнате грозило затянуться, поэтому Жан Паскерель взял на себя смелость выступить вперёд и, ласково улыбнувшись, произнес:
– Дитя, весть о твоём счастливом путешествии по захваченным землям дошла до нас, смущая многих надеждой на Божье благословение. Мы здесь затем, чтобы разобраться в этом вопросе и спросить, как на исповеди – правдивы ли слухи о тебе?
Недоумение на лице Жанны сменилось полным непониманием.
– Правдивы ли слухи? О чём?! О моём счастливом путешествии? Но что вам ещё нужно, святой отец, кроме того, что я здесь, живая и невредимая?!
– О тебе говорят как о Лотарингской Деве из пророчества, – не смутился Паскерель. – Про эти слухи мы и пришли узнать.
– А того, что она дошла сюда из Лотарингии, вам мало? – сурово сдвинул брови стоящий за Жанной Пуланжи.
– Мы пришли говорить с этой девушкой без посредников, сударь, – высокомерно заявил увязавшийся за комиссией де Сеген.
– Так же и я желаю говорить с дофином без посредников, – хмуро заметила Жанна. – То, что я должна сказать, предназначается только ему, но никак не вам! А про слухи спрашивайте у других. Я себя Девой не называла, но готова принять это звание, как только передам Божью волю дофину, а затем и выполню её.
– Однако без нашего одобрения тебя к королю не пустят, – с полным сознанием собственной власти над девушкой процедил Сеген.
– Гореть тебе в аду, монах, если ты её не пустишь! – схватился за меч Пуланжи, которому кровь бросилась в лицо. – Эту девушку прислал Господь, и не тебе препятствовать Его воле, когда даже господин де Бодрикур уверовал настолько, что просит за неё!
– Если господин де Бодрикур был околдован дьявольскими кознями, в том беда небольшая, – осенил себя крестным знамением Сеген. – Гораздо хуже, если так же будет околдован наш король, которого эта девушка до сих пор именует дофином.
– Он не обидится на это, когда услышит то, что я должна ему передать, – посмотрела в глаза Сегену Жанна.
– Но если это слова Божии, почему ты не хочешь сказать их сначала нам? – ласково спросил Паскерель.
– А разве дофин доверяет вам читать письма от других государей прежде него самого?
Отец Паскерель посмотрел на девушку с уважением. И судя по тихому ропоту за спиной, слова её произвели впечатление и на других членов комиссии.
– Слышали, святой отец? Похоже, эта девушка, которая так не любит посредников, уверяет нас, что сама является посредницей между Господом и нашим королём! – усмехнулся Сеген.
Как раз сейчас он рассчитывал получить горячую поддержку со стороны Паскереля.
Но монах задумчиво молчал.
– Выходит, она слышит глас Божий так же отчётливо, как наш с вами, – надавил Сеген.
– Кто знает… – прозвучал неожиданный ответ. – Святые пророки говорили, что слышали, и мы теперь почитаем врагами тех, кто подвергал их слова сомнению.
– Но как же так? – начал было Сеген, однако Паскерель продолжил, не обращая на него никакого внимания:
– Вижу, дитя, что тайна, доверенная тебе, велика и тяжела. И, конечно же, никто не смеет заставлять тебя доверить нам то, что предназначено только королю. Но отец Сеген прав: без вердикта этой комиссии двери в замок перед тобой не раскроются.
– Тогда исповедайте меня, святой отец, – сказала Жанна. – На исповеди не лгут, и я вам тоже не солгу.
Паскерель со странной улыбкой обвёл присутствующих взглядом.
– Ты меня опередила… Я сам собирался предложить тебе исповедаться одному из нас, и благодарен, что ты выбрала меня. Надеюсь, никто из братьев не станет возражать против такого исхода?
Сидевший в самом тёмном углу комнаты тихий и незаметный Нуйонпон выразительно поднялся, и возражений, даже если они в ком-то и зрели, не оказалось. Только обескураженный де Сеген, прежде чем покинуть комнату одним из последних, зло и нарочно толкнул поравнявшегося с ним в дверях Пуланжи. Однако рыцарь удивил святого отца ещё больше, чем преподобный Паскерель: в ответ на злобный толчок он только широко улыбнулся.
* * *
Члены комиссии спустились вниз, в общую комнату.
– Не узнаю нашего Паскереля, – сказал приземистый плешивый монах, служивший когда-то на кафедре теологии при Наваррском университете. – Вот так, в одночасье, изменить мировоззрения всей жизни и опровергнуть самого себя!
– Показуха, – проворчал сбежавший из Парижа ещё в восемнадцатом году
