Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
– Во-она вспомнил, князь! – отмахнулся Разин. – По боярской пословице: «старая хлеб-соль – до нового снега!» Мало ли кого на войне выручать приходилось!
– Ты есаулом дозора был и от смерти меня спас.
Это случилось во время первой польской войны, когда князь Семен был еще совсем юным сотником. Как-то раз он попал в тяжелую перепалку. Сотни две польской пехоты окружили на привале его дворян, и началась тяжелая перестрелка. Дворянам пришлось плохо. Противник не позволял им сесть на коней и сжимал их все тесней и тесней.
Как вдруг из лощинки сзади поляков раздался пронзительный свист, грозный клич, послышались выстрелы. Явно было, что русским на выручку мчится стремянный полк. Враг растерялся. Князь Семен крикнул своим: «По коням!» Дворяне вскочили в седла, и ляхи бежали под натиском с двух сторон...
Когда закончилась стычка, юный казак подъехал к Семену.
– Знай донских, дворянин, как с полсотней шуметь – будто тысяча скачет! – с веселой похвальбой сказал он, лукаво мигнув карим глазом.
– Удалец! – так же весело отозвался Семен, сняв с головы шлем и вытирая потный лоб. – Что же мне дать тебе? Чем подарить на память? Хочешь кольчугу мою булатна уклада?
– Оставь, боярич, себе. Наши казацкие кости кремнистей, не ломятся так-то, как ваши, – сказал казак с насмешливым превосходством, как мальчику, хотя сам был не старше князя Семена.
– Да что ты, казак, гордишься?! – вступился за честь своего сотника толстяк дворянин, который только что в стычке с врагом показал себя трусоватым и теперь заискивал перед Семеном. – Ну, подняли крику да свисту, ну, обманули ляхов. Тут не отвага – обман. А как же ты смеешь со дворянином, со князем продерзко так говорить?! Он тебя, мужика, хочет жаловать, а ты надсмехаешься! И ты, князь Семен Иваныч, к нему не с тем: ты ему в честь с княжого плеча кольчугу, а он о полтине на водку мыслит!
Казак звякнул деньгами, на ощупь нашел в кишене червонец и, ловко подкинув, пустил золотой волчком в лоб ворчливого дворянина.
– Лови! Я тебе на похмелье не пожалею! – выкрикнул он, махнул остальным казакам, и все они мигом скрылись, прежде чем князь Семен что-нибудь успел вымолвить.
В гулевом атамане, грозе персидского побережья, князь Семен с удивлением узнал того удалого и дерзкого есаула, и его любопытство к Степану разгорелось еще больше.
Степан признал Львова и, вспомнив, как ловко влепил он червонец в лоб спесивому дворянину, усмехнулся.
– Эко дело – от смерти спас, – сказал он. – Я князь Юрия Долгорукого спас от смерти, а он моего брата родного послал под топор! Лучше мы старые счеты забудем, князь воевода. Горько от них. Народ говорит: «В бою князь народу брат, а дома – мужицкий кат!»
– Я воина в тебе чту, Степан, – делая вид, что не слышит дерзости, сказал стольник. – Садись, будем бражничать, да расскажи, как в море поплавал.
Отодвинув скамью, Степан сел за стол с таким видом, будто всю жизнь сидел с воеводами. Встретясь глазами с хозяином, он усмехнулся.
– Ты что? – спросил Львов.
– Дивуюсь, как ты, царский стольник, отважился в доме меня принимать!
– Что же тут дивоваться! Бояре да стольники по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! – значительно сказал князь Семен.
Сергей успел передать Разину эти слова посадского босоногого мальчишки, которые были подхвачены и горожанами и разинцами.
– Сыск заправски налажен у воевод! – сказал Разин.
– Я сыском не ведаю – ратными только делами. По ратным делам и с тобою хочу говорить. Ведь слухов сколь шло про тебя! Не все ведь правда. Расскажи, как плавал, как бился.
– Да что же там было! Море качало, соленую воду пили, от лихорадки дохли да с персом дрались, – небрежно сказал Разин.
– То и любо мне знать, как дрались? Ты, сказывают, семьдесят кораблей у персидского шаха разбил?
– На ханском суденце сам плаваю, кои пожег, а кои идут в караване. Биться они против нас не смыслят, – сказал Степан. – Много кричат, а хитрости ратной не могут уразуметь.
– Сколь же там было людей на ханских сандалах?
– Полоняники сказывают, четыре тысячи было.
– А у вас?
– Так с тысячу...
– Да что ж ты, колдун? Народ говорит, колдовством воюешь. А ты мне ладом расскажи, как ты хана на море побил.
– Ведь то не наука, князь, – сметка. Как я побил, так тебе не побить: нынче так, назавтра иначе. На каждый случай – свой обычай. А может, и колдовством! – уклонился Степан.
– Не хочешь сказать... – обиделся князь Семен. – А мне не корыстью какой – для себя любо знать. Ведь экое дело: с тысячью казаков на четыре тысячи воинов выйти да всех перебить, потопить и в полон похватать! И города тоже брал у шаха?
– Сам ведаешь, князь. И сыщики повещали, и шах, чай, писал на Москву к государю.
– Шах писал, что людей разорили дотла, города пожгли, детей осиротили...
– Брехал! – оборвал Степан. – Каких людей! Визирей, беков. А кто они? Те же бояре. Богатства их нажиты не добром. Что жалеть-то! А сколь казаки покидали богатства их голытьбе?! Да кизилбашцы и сами по городам приставали к нам налетать на дворцы... Да и ныне со мною не только ясырь – и подобру идут кизилбашцы, из шаховых темниц свобожденные, в казаки хотят...
– А правда ль, что ты свой городок со дворцом персидского шаха рядом поставил?
– Поставил. Зима пришла, море шумит, не уйдешь никуда. На острове стали зимовкой – куды было деться! Кизилбашцы туда полоняников наших везли, а я кизилбашский ясырь им сбывал. Добрый торг был.
– А кабы тебе города там держать – удержал бы?
– Мы удержим, а вы повелите назад ворочать! Азовское дело казаки во веки веков не забудут! Город взять не хитро. А держать его – сила нужна. Я бы взял города, а кто мне прислал бы подмогу?! – воскликнул Разин. – Бог с ними, на что они нам – чужие-то страны!
– Ермак Тимофеич ударил царю новыми землями. Кабы не потонул, то до гроба жил бы в добре. Помер – и славу поют, народ его величает! – сказал стольник. Он давно нашел то «добро», на которое, как намекал с ним в беседе думный дьяк Алмаз Иванов, следовало повернуть силы разинских казаков. – Ведь ты себя принижаешь, Степан, грабежом. Такие дела разбойникам впору – каким-нибудь Ваське Усу да Алешке Протакину. А ты не к тому рожден: тебе корабли водить, рати двигать, княжества покорять... Ведь ты Хвалынское море ныне изведал... Если дать тебе добрый снаряд пушек, пороху, ядер да новых мушкетов, сумел бы ты за морем трухменские земли под царскую руку привесть? Сколь ведь славы на все времена! Ермак Тимофеич в Сибирь одну ногу поставил, а ныне на тысячи верст там народы покорны Руси. Поставил бы ты одну ногу на берег трухменский – до самой Индии путь отворил бы!
Степан молча слушал князя Семена. Беседа со Львовым заставила его поглядеть на весь свой поход другими глазами: «Да мы с тобой, Стенька, державе российской дорогу кажем! – воскликнул он про себя. – Вишь, князь-то чего надумал: трухменцев царю покорить. Ворота в Индию через пустыню трухменску. А ты, Степан Тимофеич, иди-ка воюй! Небось как в Волгу пустить нас, так пушки отдай, то да се, а в пустыню, то милости просим! А черта нам в ней! Хитер князь... И вам тут покой, и нас там – змеиными стрелами, как Ивана...»
Степан засмеялся своим мыслям.
– Ты что? – спросил князь.
– Слава – хмельное питье и сладкое. Что же ты, воевода, мне уступаешь, сам не хочешь испить? Давай-ка лучше просто винца. – Степан поднял кубок и стукнулся с князем. – Голову кружишь ты мне, князь Семен Иваныч! – добавил он. – Я простой ведь казак!
– А Ермак кто же был?! Лиха-то беда начало! А дело пойдет – тогда государь воевод на подмогу вышлет... Ведь силы скопилось в народе! Оттого грабежи, непокой. А там новые земли, простор...
Степан залился хохотом.
– Да ты, князь, забавник! «Простор»! Али нам на русской земле тесновато стало?! Слава богу, хватает. Куды еще! Ты мыслишь, что Дона мало?! Аль домовитые плачут, что им от нас тесно?! Не беда – потеснятся!.. Не в трухменцы, князь, – на Дон хотим.
– А на Дону и опять воровская свара пойдет? – сказал князь.
– На Дону воровство какое! Богаты придем, избы новые ставить учнем, то да се, скотинку купить, кто сад заведет, кто лавку откроет. А я рыбак. Я сети себе такие велю сплести, что всю рыбу разом свезу на московски торга...
– В атаманы донские, чай, метишь?
– Как народ оберет, князь, а чести не откажусь! Кто же власти не любит! Где власть, там богатство, – с умышленной простоватостью сказал Степан.
– А старый-то войсковой атаман не отдаст ведь бунчук, – поддразнивая, допытывался воеводский товарищ.
– А старый-то атаман, князь, то крестный мой, Корней Яковлич! Он меня, как сыночка, любит и балует. У нас с ним и лен не делен. Он меня, князь Семен Иваныч, ведь смолоду в атаманы прочит! Приду – обоймет, расцелует, слезами на радостях обольет...
– А чего ж он писал... – Князь Семен спохватился и смолк.
Разин вдруг разразился неистовым хохотом.
