Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
— Что за непослушная лошадь! — выкрикнул охотник и стеганул ее плетью по морде.
Чингисхан прервал посла, спросив, не было ли поблизости другого источника влаги.
— Нет, ни единого, — ответил посол.
— Тогда охотник поступил по справедливости, — рассудил хан. — Неужели он должен был изнывать от жажды до смерти, лишь бы лошадь утолила свою?
— Вы лучше дослушайте сказку до конца, — обидчиво проговорил посол. — После того как он избил лошадь, они с сыном решили продолжить свой путь. Но, оглянувшись в ту сторону, где была лужица, заметили, что там снова блестит вода.
— Ну, твое счастье! — сказал охотник своей лошади.
И велел сыну напиться первым: он-де придержит пока лошадь, потому что ее опять потянуло к воде. И что, вы думаете, случилось? Не успел сын даже напиться, как лошадь, что была под охотником, оттолкнула в сторону и его. И быстро выпила всю воду до капли.
— А я что говорил? Ну как не убить такое животное? — Чингисхан даже взмахнул руками, но сразу овладел собой и снова сложил их на груди так, что прикрыл левой ладонью свою рану. — Я бы убил эту лошадь не раздумывая!
— Что охотник и сделал, — кивнул посол. — Он убил ее своим мечом, и как только это случилось, они увидели, что в траве опять появилась лужица. И охотник сказал сыну: «Теперь напьемся досыта, никто нам не помешает!»
— А другая лошадь? Я про лошадь сына. Она что? — полюбопытствовал хан.
— Да ничего! Стояла себе спокойно на месте! — невозмутимо ответил посол.
— Значит, у сына была послушная лошадь! — заметил хан.
— Послушная? О нет, великий властитель! Она всего лишь отомстила за свою подругу отцу, позволив сыну напиться.
— Отомстила? — нетерпеливо перебил его хан. — Опять ты говоришь об отмщении, о наказании. Я ничего не понимаю!
— Сказке еще не конец, высокородный хан!
— Да? Так доскажи ее!
— Сын напился и упал замертво!
— Замертво?
— Да, он умер! Сын!
— Дальше, дальше!
— Когда отец поднял сына с земли, он сразу разгадал тайну его смерти: на камнях, лежавших вокруг лужицы, свернулась большая черно-белая змея. Она почти не переставая сплевывала в воду свою ядовитую жидкость. И только теперь вспыльчивый отец осознал, что лошадь, которую он убил, хотела спасти от смерти и его, и сына.
— Да, — тяжело вздохнул хан, — невеселая сказка!
— И в конце ее сказано: «Никогда не убивай лошадь, на которой скакал, потому что следующая отомстит за ее смерть!» Разве вторая лошадь не поступила именно так, когда безучастно наблюдала за пьющим из лужицы сыном? Это и было ее местью отцу!
Чингисхан кивнул, посмотрел на небо, потом на тропу, но ничего не сказал. Солнце начало пригревать, и это сразу ощутили все стоявшие на деревянном возвышении. Слуги подносили желающим чаши со свежим охлажденным кумысом.
— В вашей стране все сказки такие грустные, посол? — спросил хан.
— Вовсе нет! Кстати, — решил ответить вопросом на вопрос тот, — не обнаружил ли ты, высокородный хан, некой переклички этой сказки с судьбой твоего вороного?
— Вороной умерщвлен!
— Да, он убит, однако разве твой белый жеребец не пролетел в схватке мимо медведя?
— Я уже ответил: только в первый раз! А на обратном пути я с медведем покончил!
— Это было предупреждением, высокородный хан! Что и доказывает рана на твоем правом предплечье!
— Брось ты кабана, отец! — сказал Тули.
Чингисхан встал и опустил руки.
— Что? Из-за какой-то сказки — вдобавок не из нашей страны! — я должен отказаться от борьбы! Тигра я победил, медведя убил, а сейчас, когда мне предстоит самое легкое, отказаться? Джебе!
— Мой хан?
— Подавай знак!
— Но, мой хан! Ты так любишь сказки, ты веришь в мудрость их иносказаний, и поэтому… — начал было военачальник.
— Я велел подавать сигнал, слышал, Джебе? Пусть гонят к тропе кабана, пусть гонят!
Властитель в бешенстве топнул ногой, спустился с деревянного помоста на землю и обошел ряды своих телохранителей. Оседлал своего белого жеребца, похлопал рукой по его крутой шее, напоминавшей лебединую, и медленно поехал по тропе. Подняв глаза к солнцу, снял шапку и поклонился ему.
Прозвучал пронзительный рев трубы. Хан не оглянулся, а поехал по теневой стороне тропы под елями и кедрами мимо цветущих кустов и пышных желто-коричневых цветов на длинных ножках, светившихся в темноте как огоньки.
На тропу выбежала стайка газелей, но тут же метнулась в сторону.
И снова, в последний раз, пропела труба. Затрещали ветки кустов. Сквозь подлесок и эти кусты продирался кабан; без всякого страха и ни на кого не обращая внимания, он выбежал на тропу — весь в листьях и обломках веток.
Неожиданно резко остановившись, он оказался наполовину в тени, а наполовину на солнце. Это был старый, а значит, очень злой кабан. Ведь как известно, старые дикие кабаны ведут одинокую жизнь…
Чингисхан оказался недалеко от кабана и начал выпускать в него одну стрелу за другой. Разумеется, когда хан сказал, что ему остался самый легкий поединок, он имел в виду, что сражаться с кабаном далеко не так опасно, как с тигром или с медведем. В тело кабана попало уже три стрелы, и только после этого он повернул голову в ту сторону, где на своем белом жеребце восседал хан. Мощные клыки кабана как бы заострились даже. И снова хан выпустил одну за другой несколько стрел, и снова не промахнулся. Зверь весь затрясся, стряхивая их с себя, но впившиеся в шкуру стрелы держались, и только листья и ветви посыпались в разные стороны. И тогда он бросился вверх по тропе, подстегиваемый, скорее всего, болью и страхом. Он не останавливался, и все приближался к охотнику. Им овладело бешенство, и всякий раз, когда в него попадала очередная стрела, он подпрыгивал, страшно крича.
Чингисхан обнажил меч, слегка наклонился вправо. А жеребец сделал несколько быстрых шагов навстречу кабану.
— Молодец, молодец! — похвалил белого хан.
И тут властитель вывалился из седла и, рухнув на землю, остался лежать без движения. А старый кабан остановился как вкопанный. Застыв от неожиданности в десяти шагах от хана, он на фоне зеленой травы походил на черный камень.
Белый жеребец пробежал мимо него и теперь медленно возвращался.
В конце тропы и на деревянном возвышении все словно онемели. Никаких криков отчаяния и ужаса. Ничего! Лишь верховой ветер продолжал раскачивать вершины елей и кедров, да где-то вдали попискивали лесные пичуги. Хан лежал в траве как парализованный, а в десяти шагах от него над травой возвышался черный камень-кабан.
Когда белый жеребец вплотную приблизился к своему хозяину, тот вдруг одним махом вскочил в седло. Кабан опустил голову и сделал несколько неверных шагов в сторону. Его пошатывало, потом потянуло поближе к тропе, у самого края которой он уткнулся клыками в землю. И несколько мгновений спустя все увидели, как он повалился на бок. Оперенные стрелы подрагивали подобно высоким травинкам — с той лишь разницей, что были куда длиннее их.
Хан поднял руку, и по его знаку из-за деревьев выбежало несколько воинов, которые и прикончили кабана.
На деревянном возвышении никто не шевелился, но хан повернул скакуна в ту сторону и медленно, степенно направился к своим сыновьям и приближенным. Он никак не мог взять в толк, что и как произошло. Рана на предплечье огнем горела. Он упал с лошади, это да. Но каким образом и почему, хан объяснить себе не мог. На него словно ночь набросилась, глухая темная ночь, и потащила куда-то. А когда он пришел в себя, совсем близко от него стоял кабан — огромный, застывший неподвижно, как мрачное изваяние.
Чингисхан спешился и прошел мимо рядов своих телохранителей. Поднялся по ступенькам и направился к трону с родовым знаменем, не обращая внимания на склонившихся в поклоне близких и гостей. Времени, проведенного в седле на обратном пути сюда, вполне хватило для того, чтобы овладеть собой и найти необходимое для подобного происшествия объяснение случившегося. Он не боялся их укоризненных взглядов, но мысль о том, что он на глазах у всех упал с лошади, заставляла его страдать. Но виду он не подавал. Первым, на кого он повысил голос, оказался Джебе:
— Ты, конечно, думаешь сейчас о мудреце из Йенпина? Разве я не прав?
Джебе счел за благо промолчать.
— Так прав я или нет?
— Я с удовольствием вспоминаю о нем, — уклонился Джебе от прямого ответа. — Он мудр. И не ты ли говорил, что был бы рад удержать его при себе?
Как бы пропустив слова Джебе мимо ушей, Чингисхан обратился к послам из Хорезма:
— А вы, конечно, думаете о вашей грустной сказке и радуетесь, что ее потаенный смысл подтвердился на глазах у всех?
Послы хранили почтительное молчание, хотя в их взглядах хан прочел некоторое недоумение и сожаление.
