Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм
— Я отдам сей вопрос на усмотрение самого Пирха, что не позволит ему скорчить оскорбленную мину.
— Понимаешь ли ты, Александр Христофорович, на какой путь становишься? Пирх отличный офицер, и будто бы в первом полку моей первой гвардейской бригады все спокойно. Ты ведь знаешь, что я не ленюсь и ночью проверять караулы. Вот давеча был в Галерном порту у семеновцев. Полный порядок, сам искал уснувших и не нашел.
— Ваше высочество, я веду речь о другом. Доносительство, конечно, в гвардейском полку нестерпимо, но я не требую невозможного. Любой командир, в том числе и корпусной начальник, обязан знать, где проводят большую часть времени подчиненные. Иначе как оберечь себя от вредных веяний?
— Тебя ли слышу я, Александр Христофорович? Твое право распорядиться Пирхом. Спасибо, что предупредил.
В тот же день Бенкендорф вызвал в штаб строптивого преображенца. Беседа между ними проходила на повышенных тонах.
— Ваше превосходительство, — говорил возбужденно Пирх, — я ручаюсь за своих офицеров.
— Напрасно, господин полковник, ручаться ни за кого не следует, даже за себя. Я не предлагаю вам совершить что-либо предосудительное, но, учитывая все обстоятельства, о которых я не обязан вам докладывать, прошу предоставить мне список подчиненных и внимательно наблюдать за поведением наиболее подверженных политической горячке офицеров.
Любопытно, что впоследствии всего три-четыре преображенца приняли участие в прискорбных событиях на Сенатской. Это Бенкендорф особо отметил после того, как занял свой знаменитый пост.
Пирх долго не соглашался с начальством.
— Вы становитесь на сугубо официальную позицию, — сказал раздраженно Бенкендорф. — Тогда придется потребовать у вас соответствующий документ. Я вовсе не собираюсь превращать вас в шпиона. Да я и сам с неуважением отношусь к подобному ремеслу.
— Во время правления монарха, подобного нашему, — ответил удрученный полковник, — я полагаю, личностей, похожих на Гульельмо Пепе или Квирогу, среди верных преображенцев вы не найдете.
— Я не собираюсь никого искать. Я собираюсь лишь предупредить и потому потребовал объяснений. Я хочу и намерен спасти многих молодых людей от тяжелых последствий легкомысленных поступков.
«Боже, — мелькнуло у Бенкендорфа, — неужели я начал говорить с голоса Грибовского?!» Мысль больно кольнула его.
Пирх не делал тайны из столкновения с Бенкендорфом. Среди военных по Петербургу поползли слухи. Пришлось вмешаться Васильчикову. Он вызвал Пирха и в присутствии великого князя Михаила дал изрядную выволочку. Однако на преображенца это мало подействовало. Он продолжал настаивать на своем.
— Я ручаюсь за направление мыслей моих офицеров.
— Очень хорошо, — сказал Васильчиков, — делу будет дан официальный ход, и потрудитесь представить соответствующий документ.
Документ был представлен. Бенкендорф прочел без всякого удовлетворения. На душе было неспокойно. Ночью его разбудил Суриков:
— Александр. Христофорович! У семеновцев неспокойно. Шумят и толпятся в казарме у оружейной.
— Откуда знаешь? Точно ли?
— Точно, ваше превосходительство. Прискакал Палий — охлюпкой, на извозчичьей лошади.
— Кто-нибудь извещен — Васильчиков или великий князь?
— Нет. Из казармы никого не выпускают. Палей еле улизнул. Говорит: первая рота его величества заявила претензию на вечерней перекличке.
— Не может быть?!
— Палей у сторожа в каморке ждет. Весь трясется. Самый, говорит, настоящий бунт. Всех грозят взять на штыки.
Бенкендорф быстро оделся и отправился в кабинет. Суриков семенил за ним. Государь в Троппау. Васильчиков почивает. Великий князь тоже. Он один на один с мятежниками. Что предпринять? Он внимательно выслушал прискакавшего фельдфебеля. Это единственное, что он предпринял в ту ночь.
Интуиция
Только сейчас Бенкендорф по-настоящему понял, каким тонким чутьем обладал государь. Недаром Наполеон называл его северным Тальма. Он имел невероятно развитую интуицию. Уклончивый голубой скользящий взгляд, чарующий женщин, свидетельствовал об этом.
— Александр — настоящий грек древней Византии, — сказал Наполеон Талейрану, а затем повторил это несколько раз Дюроку и Меттерниху.
Подобная характеристика в устах Бонапарта значила немало. Он не любил признавать за другими какие-либо достоинства. Византийские греки составляли элиту восточной империи. Могучий актерский талант Тальма — гордость Comédie Française и Театра Республики, который Наполеон усердно посещал, никто не подвергал сомнению. Наполеон, конечно, желал подчеркнуть черты лицедея в характере государя, но не упускающий случая польстить Талейран заметил, оставшись наедине с ним:
— Как знать, что хотел выразить корсиканец. Возможно, вашу приверженность к нововведениям и реформам. Тальма перевернул наши представления о театре, вы, ваше величество, о политике!
Перед отъездом на конгресс в Троппау государь совершенно неожиданно прискакал на Загородный проспект в сорок четвертый нумер, где располагался госпиталь Семеновского полка. Здесь же по традиции находилась и дежурная комната. Новый командир полка Шварц появился, когда государь обходил помещение. Офицеры, которые находились в казармах по пятой линии и семьдесят третьем нумере, быстро собрались, чтобы приветствовать государя. Бенкендорф, получивший донесение, что князь Волконский выехал по направлению к Загородному проспекту, мгновенно сообразил, в чем дело, и встретил государя на ступеньках госпиталя. Но возможно, что посещение семеновцев объяснялось желанием сделать приятное Аракчееву, который давно добивался удаления генерала Потемкина. Генерал получил повышение и недавно принял командование второй гвардейской пехотной дивизией.
Так или иначе, государь перед отъездом оказался первым на месте нынешнего происшествия. Бенкендорф тогда отметил, что государь бледен, задумчив и даже печален.
— Прощайте, господа, — повторял он, обводя офицеров скользящим взором, — будьте здоровы! Надеюсь, что по возвращении найду полк в прежнем образцовом порядке. Теперь у вас новый командир. Службу знает!
Офицеры одобрительно молчали. Один полковник Вадковский громко произнес:
— Пусть ваше величество не сомневается в преданности семеновцев.
Шварц зычным голосом заверил, что приложит все усилия, чтобы вывести полк в передовые. Покидая Семеновский плац, который он объехал в коляске, государь сказал Бенкендорфу:
— На тебе все. Смотри. Действуй с Илларион Васильевичем согласно. Брату большой воли не давай. Ты с Васильчиковым в ответе, а не он. Помни: на тебе все!
Коляска развернулась, и ее затянул серебристо-пыльный полог.
Государь будто чуял то, что пока было скрыто временем. У него, правда, отношения с семеновцами особые. С одной стороны, его многое привлекало, с другой — отталкивало. Среди усачей мелькали лица тех, кто принимал участие в событиях одиннадцатого марта. Караул семеновцев сменил караул от конной гвардии внутри Михайловского дворца. Александр, тогда еще великий князь, назначил командовать им вне очереди поручика Полторацкого, который молился на него, как на икону. Преображенцев тоже убрали частично из покоев несчастного императора. Однако первую скрипку в оркестре палачей исполнил третий батальон — надежда и опора великого князя Александра. Нет, недаром Наполеон окрестил его византийским греком. Тонкости и хитрости ему и в молодости было не занимать. Получив нагоняй от государя Павла Петровича в присутствии солдат и офицеров, которые приняли упреки и на свой счет, великий князь отправился на гауптвахту, где сидел ни за что генерал Эмме, и велел пустить к нему супругу с маленьким сыном. Бенкендорф отлично знал, что такой поступок не останется незамеченным. Семеновцы понимали, к чему клонится дело. Да и как не сообразить! Когда полковой адъютант по распоряжению самого генерала Депрерадовича уже в строю раздал патроны. Сам совал в руки! Такого события никто не помнил. Чтоб полковой адъютант?! Однако полковые адъютанты в ту зловещую ночь все дело и обделали. Без преображенца Аргамакова не проникли бы в спальню, кавалергард Евсей Горданов, яростный ненавистник Павла, суетился не меньше, возникал то здесь, то там. Но все-таки без семеновцев ничего бы не получилось. Однако среди прямых убийц царя семеновцы отсутствовали — ни Ящвиль, ни Татаринов, ни Скарятин, ни Горданов под началом великого князя не служили. Основную солдатскую ударную силу составили первый и третий Семеновские батальоны. Конногвардейские, кавалергардские и измайловские офицеры действовали без своих солдат. Семеновцы пропускали, семеновцы закрывали глаза и затыкали уши. А кто не желал гибели государя — терялся от страха вроде капитана Пейкера или капитана Воронкова. «Рунд мимо, пройти рунду!» — вполголоса восклицали семеновцы. Они первые провозгласили «ура!» новому императору. Преображенцы все-таки ответили безмолвием. Поручик Ридигер штыками преградил путь императрице к телу мужа. А в то же время солдаты с ружьями наперевес бежали за каретой нового императора к Зимнему. Он не оставил брата Константина с матерью в Михайловском. Вдруг кому-то придет мысль их рассорить? Как-никак, отец скончался, и при весьма понятных обстоятельствах. Вдобавок великий князь Константин — вылитый государь, особенно профилем.
