Элисон Уэйр - Брачная игра
К великому облегчению королевы, герцог сообщил, что уедет в начале февраля. Обрадовавшись скорому избавлению от его общества, Елизавета предложила проводить его до Кентербери. Там, в заранее нанятом доме, они простились. Королева дала кораблю герцога эскорт из трех английских военных кораблей и велела Лестеру и еще нескольким лордам ехать с герцогом до самых Нидерландов. Это делалось не почета ради, а из стремления быть уверенной, что он действительно покинул пределы Англии.
– Пожалуй, я не поеду, – сказал ей Роберт. – У меня опять возобновились желудочные боли.
– Нет, ты должен ехать! – потребовала Елизавета. – Или у тебя заболит не только желудок, раз ты не хочешь проявить уважения к человеку, которого я люблю больше всех в мире!
У нее дернулись губы, и Роберт невольно улыбнулся. Уже тише Елизавета добавила:
– Голландцам передашь от меня секретное послание. Попроси их сделать так, чтобы нога герцога больше не ступала на землю Англии. А потом, Робин, возвращайся ко мне целым и невредимым!
Говоря это, она крепко держала его за руки. Роберт был удивлен и благодарен. Надо же, она вспомнила интимное имя, которым не называла его бог весть сколько лет.
«С паршивой овцы хоть шерсти клок», – подумал он, имея в виду отъезд «мсье Анжу».
На публике, в особенности в пределах досягаемости ушей французского посла, Елизавета показывала, в какое горе повергает ее скорый отъезд герцога.
– Я не могу вернуться в Уайтхолл, – всхлипывала она. – То место наполнено воспоминаниями о счастливых днях, что я провела вместе с герцогом. До сих пор не могу поверить в его отъезд! – И королева прикладывала платок к сухим глазам. – Если бы не надежда увидеть герцога снова, эта разлука свела бы меня в могилу. Слава богу, что через шесть недель он возвратится.
Ее слова были чистой ложью, но окружающим казались правдой. На самом деле Елизавета не желала видеть герцога ни через шесть недель, ни даже через шесть лет.
Себе на пояс она повесила маленький молитвенник с миниатюрными портретами себя и герцога. Изумленному испанскому послу Елизавета сказала, что готова отдать миллион фунтов, только бы снова увидеть лодку с герцогом, подплывающую к дворцовой пристани. Естественно, посол поспешил уведомить короля, что своими ушами слышал из уст королевы о ее намерении выйти замуж за герцога Анжуйского. Королева писала своему отсутствующему жениху любовные письма. Герцог тоже делал вид, что их договоренности сохраняются и они скоро поженятся. Он даже требовал от нее назвать дату свадьбы. Елизавета была полна решимости как можно дольше вести эту игру в ухаживание на расстоянии. Цели оставались прежними: дружественные отношения с Францией и сдерживание короля Филиппа.
Роберт вскоре возвратился ко двору. Он радовался не только отъезду своего соперника, но и прежней благосклонности Елизаветы к нему. Словно беря реванш за прошлое, он не упускал случая сказать какую-нибудь колкость про герцога.
– Видели бы вы этого завоевателя, когда мы встали на якорь во Флиссингене! От него осталась лишь оболочка. А на берег он сходил, как скиталец, у которого ни родины, ни дома.
Боясь, что дерзкие слова Роберта разрушат ее игру, Елизавета накинулась на него:
– Как ты смеешь насмехаться над своим будущим королем? Ты просто изменник, как и вся твоя ужасная семья!
Такого Роберт не ожидал. Он даже попятился, не зная, что и думать. Но гнев Елизаветы быстро прошел. Ее Робин был прав: завоеватель из герцога никудышный. А король – тем более. Шпионы доносили ей, что, когда испанский герцог Парма брал город за городом, «мсье Анжу» развлекался игрой в теннис. О чем думал этот… Лягушонок?
«Ваше высочество, не тронулись ли вы умом? – писала Елизавета, у которой от злости дрожали пальцы. – Похоже, вы решили, что лучшим способом поддержать наших друзей будет отдать их на милость испанцев!»
После таких писем она могла не опасаться, что герцогу захочется снова приехать в Англию.
1583
Герцог Анжуйский вернулся во Францию. Когда голландские мятежники его не поддержали, он не нашел ничего умнее, чем ополчиться против них. Это разозлило свободолюбивых голландцев, которые лишили его королевского титула и с позором изгнали из страны. Все честолюбивые замыслы герцога разлетелись в клочья, и на родину он возвращался тихо, стараясь, чтобы его видело поменьше глаз.
– Никогда еще Франция не переживала большего позора, – заявил Уолсингем.
Елизавета молчала. Она сидела, погруженная в невеселые раздумья. Она не чувствовала себя победительницей. Наоборот, ей было пронзительно грустно. Ее брачная игра с герцогом прекратилась сама собой. Зачем ей супруг, покрывший себя таким позором? Однако Елизавету больше печалило совсем другое. Ей было почти пятьдесят лет. Возраст, когда необходимо прекращать все брачные игры.
– Я уже стара, – вдруг произнесла она вслух. – Четки для меня уместнее радостей супружества.
– Не говорите так, ваше величество, – галантно возразил Бёрли. – Вы же наша Геба – богиня молодости, вечно прекрасная. В отличие от простых смертных, время не властно над вами.
– Лорд-казначей говорит правду, – подхватил Роберт.
Его глаза с теплотой и нежностью смотрели на Елизавету. Остальные советники горячо его поддержали.
Елизавета слабо улыбнулась, благодарная советникам за их учтивость и комплименты. Но надо смотреть правде в лицо. На ней, стареющей и бездетной, династия Тюдоров закончится. Вместо заботы о своих наследниках ей теперь придется заботиться о выборе преемника. Хуже всего, она утеряла главный свой козырь. Ее больше никто не считал завидной невестой. Да и вообще она напрочь вышла из возраста невест. Оставалось лишь грустно вздыхать, вспоминая слова Уолсингема: «Вы лучшая невеста в своем приходе». Молодость прошла. Скорее всего, ей уже не забеременеть, как бы она того ни хотела. Дай бог, чтобы она пережила Марию Стюарт!
Пусть больше не приходилось рассчитывать на брак, но любовь и верность по-прежнему были важны и значимы. Елизавета убедила себя, что Роберт, как и в дни их молодости, всецело ей предан, не желая думать, что его верность в первую очередь распространяется на другую. Как-то в присутствии королевы он имел дерзость произнести «моя дорогая жена». Слова повергли Елизавету в такую ярость, что она даже отослала его со двора, а про Летицию говорила, что эта волчица наставляет Роберту рога.
– Я опозорю ее перед всеми христианскими дворами, – грозилась Елизавета. – Пусть везде узнают, какая она дрянь.
Однако голос внутренней мудрости подсказывал: нельзя слишком сильно провоцировать Роберта. К концу августа она его простила. Однако Роберту было трудно ее простить. Можно ненавидеть свою племянницу, но зачем же позорить Летицию на весь свет? Тем не менее Роберт вернулся ко двору и был необычайно обласкан королевой. Давно он не видел от нее такой благосклонности. Никто не смел оспорить его место возле королевы, тем более что вскоре умер его главный противник герцог Сассекский. Недруги Лестера лишились своего рупора.
Увы, благосклонность королевы не могла вернуть Роберту ни ухудшавшееся здоровье, ни тающие силы. А ему так хотелось высадиться с армией в Нидерландах и изгнать оттуда испанцев. Пока он еще может это сделать. Во всяком случае, ему так казалось. Елизавета и слышать не желала о его походе и всякий раз требовала заняться собственным здоровьем. Ей не нравился его больной румянец, тревожили его усилившиеся желудочные боли. Елизавета настойчивее, чем когда-либо, велела Роберту быть умереннее в еде и снова заставила поехать в Бакстон на воды. Но ни диета, ни воды ему не помогали. Боли и тревога за свое состояние сделали Роберта вспыльчивым и нетерпимым к малейшей критике. Послушать его в те дни – чуть ли не каждый числился у него во врагах.
– Робин, что с тобой происходит? – с нескрываемым страхом спрашивала Елизавета. – Ты всегда был таким любезным и деликатным. Я хочу, чтобы нынешний лорд Лестер снова стал прежним лордом Лестером. Вспомни, как ты завоевывал людские сердца. Верни мне того лорда Лестера!
Он через силу улыбнулся:
– Прости, Бесс. Я превратился в старого медведя. Но всего за несколько дней я могу неузнаваемо измениться. И мне надо совсем немного: вернуться в седло, взмахнуть мечом и погнать испанцев прочь с голландских земель. Участие в битве – лучшее лекарство. Я вернусь совершенно обновленным.
– Нет! – ответила королева решительнее, чем собиралась. – Нам сейчас не собрать армию, способную разбить силы Пармы.
– Тактика, Бесс! Не забывай о тактике! Вспомни битвы при Креси и Азенкуре. В обоих сражениях враг имел заметное численное превосходство, но мы победили.
– А я не хочу искушать судьбу и рисковать твоей безопасностью. Ты, Робин, занимаешь особое место в моем сердце.
– Знаю, Бесс.
Если бы не только в сердце. Если бы он смог соперничать с более молодыми ее фаворитами: Рэли, а теперь и с сопляком Чарльзом Блаунтом, недавно появившимся при дворе. Роберту было странно видеть, как двадцатилетний парень увивается возле пятидесятилетней женщины. Впрочем, Чарльз в этом был не одинок. Похоже, вся молодежь из знатных семей стремилась войти в круг избранных и быть поближе к королеве. Елизавета стала живой легендой. Ее популярность никогда не достигала таких высот. Народная любовь к королеве особенно выросла после предотвращения чудовищного преступления, имевшего целью убийство Елизаветы. Этим задуманное злодеяние не ограничивалось. Отрезанную голову убитой королевы предполагалось выставить на Лондонском мосту. Злоумышленником оказался сумасшедший католик. Сообщников у него не было. Позже выяснилось, что он наслушался речей иезуитов, и в его больном уме возник замысел устранить главную угрозу благополучию Англии. Его приговорили к обезглавливанию, но накануне казни он повесился в одиночной камере тюрьмы Ньюгейт, сорвав властям задуманное. Он знал, что после казни его голова, насаженная на столб, окажется в той части Лондонского моста, куда он собирался поместить голову королевы.
