Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Венгры, подойдя к Галичу, увидели ворота открытыми. Довольный князь Владимир Ярославич на правах хозяина ввел своего друга короля Белу в город. Приказал по этому поводу радоваться и звонить в колокола. Это было исполнено горожанами, решившими проявлять послушание. Назавтра князь Владимир объявил выборным городским представителям, что собирается вновь с подобающей торжественностью занять свой наследственный стол, и назначил день для этого события. Впрочем, жители — и бояре и простолюдины — были рады, что не пришлось хотя бы воевать с венгерским королем. А с князем Владимиром жить можно, надо только стараться пореже выпускать дочерей и жен на улицу.
А Роман Мстиславич возвращался во Владимир Волынский, теперь видя в нем не просто удел, но прибежище оскорбленной души. Второй раз в его жизни происходило так, что он лишался знаменитого на всю Русь древнего княжения — Галич стоил Новгорода, еще как стоил. Скоро Роману должно было исполниться тридцать пять лет, и он чувствовал, что проснулся от долгой спячки и готов для великих дел. Если от него отвернулась удача — что ж, он больше не будет полагаться на ее милость. Он всего будет добиваться сам — и добьется, займет законное место среди великих русских князей. Прав тот, кто силен. Только силой можно дорожить в этой жизни, а больше — ничем. Он станет сильным. Получив передышку, он использует ее на благо себе и на горе другим. Сейчас над ним станут смеяться: бросил город, испугался венгров. Он не испугался. Он просто понял, что время его еще не настало. Но оно настанет, и никто не посмеет смеяться над князем Романом!
Город Владимир Волынский встретил Романа Мстиславича закрытыми воротами. Родной брат Всеволод отказывался впускать его — того, из чьих рук он и получил этот город! Может, просто не узнал брата? Стоя в растерянности перед заложенными изнутри тяжелыми створами, Роман настолько потерял самообладание, что сам закричал тем, кто был на стене:
— Эй, там! Вы что — не узнали меня?
Сверху ответили:
— Как не узнать. Ты наш князь бывший, Роман.
На миг Роман Мстиславич почувствовал удовлетворение: хоть ответили без наглости.
— Почему не пускаете? — крикнул он.
— Князь Всеволод велел ворота закрыть, — ответили со стены.
— Пойдите скажите ему — пусть велит открыть! Это мой город! Это я ему город отдал!
Получалось совсем неприлично: двадцать лет он был владетелем этих людей, двадцать лет они при каждой встрече кланялись ему в ноги, глаз не смели поднять, разговор с ним считали за счастье. И вот он препирается с ними, как припозднившийся постоялец с хозяйкой, не желающей его впускать. Роман решил больше не говорить ни слова — только стоять гордо и ждать ответа от князя Всеволода. Сверху ему пообещали, что сейчас же пойдут, еще раз спросят князя.
Обидное было еще и в том, что все происходило на глазах у свиты, у жены, у детей. Роман вглядывался в тех, на стене, — запомнить лица, чтобы знать, с кого первого спустить шкуру, когда он вернется в город победителем. Но те, словно учуяв намерение князя, отворачивались, как бы ненароком отходили под прикрытие стенных забрал.
Ожидание тянулось долго, и Роман Мстиславич понимал почему. Добраться до князя Всеволода можно было быстро, и во дворец посланного с такой вестью пропустили бы легко. Нарочно братец выдерживает, томит. А ведь от Романа ничего плохого в жизни не видел, кроме благодеяний, в их числе — этот город. Нет, на этом свете может прожить только сильный и беспощадный. Приди сейчас Роман с войском к городу — брат Всеволод небось сам бы выбежал навстречу, кланяясь. А раз войска нет, то можно в морду плевать.
Он так увлекся, представляя себе, как подходит к брату — боком, чтоб размах получился пошире, отводит руку с мечом, глядя Всеволоду в бессмысленные от испуга глаза, одновременно думая, что ведь надо успеть отскочить, а то брызнет на одежду, испачкаешься, — что вздрогнул, когда его еще раз окликнули сверху:
— Князь! А князь!
Молча поднял надменное лицо. Слов они больше не услышат.
— Наш-то велел тебе так сказать: он здесь князь, а не ты. Он кого хочет, того и пускает в город. А тебя, мол, не хочет. Уж не прогневайся, князь Роман Мстиславич. Мы люди подневольные.
То-то, что подневольные. Не отвечая, Роман повернул коня и тронулся обратно — без определенной цели, а лишь бы поскорее скрыться с глаз тех, что, наверное, сейчас смеялись ему вслед.
Свита тоже разворачивалась, спешила за князем. Надо было успеть до захода солнца выбрать место для ночлега. Впору было досадовать на князя: не дал взять с собой достаточно припасов, походных шатров. Как же — не во вражескую землю едем, скоро будем ночевать под крышей родного дома. Вот тебе и родной дом. Куда теперь идти, сколько еще ночей придется провести под открытым небом?
Если Галич мог подождать, то меры против Всеволода Мстиславича следовало принимать незамедлительно. Не получишь обратно Владимир Волынский — можешь забыть о будущем величии, о больших делах. Всю жизнь проживешь скитальцем, вечным гостем у счастливых родичей. На Руси тесно и без тебя, неудачника. Единственная милость, на которую еще можно надеяться — село для прокорма, если дадут, или на дочерей кто позарится, возьмет замуж — тогда как тесть будешь иногда допускаться к княжеским пиршественным столам.
Роман решил просить помощи у тестя — сильного Рюрика Ростиславича. Когда-то Рюрик помогал Роману сесть во Владимире Волынском. Теперь пусть поможет получить его обратно.
А в Галиче наступил день, когда Владимира Ярославича должны были возводить на княжеский трон. Этот день и вправду вышел торжественным и праздничным. С утра звенели колокола, бирючи на улицах скликали народ, обещая угощение. Если бы не большое количество иноземных воинов в городе, пытающихся к тому же вести себя по-хозяйски, то можно было даже подумать, что близок конец всем волнениям и беспокойствам. Вот-вот князь Владимир займет свое место, а впредь, наученный горьким опытом изгнания, станет вести себя хорошо — править Галицкой землей мудро и благочестиво. А венгры попируют немного — все же издалека шли — и удалятся.
И когда на княжеском дворе у расставленных столов с вином и закусками собрались выборные от городских сословий и король Бела объявил, что князем галицким теперь станет отнюдь не Владимир Ярославич, известный своей безнравственностью, а сын самого Белы, королевич Андрей, то все, кроме князя Владимира, ощутили не гнев, а какое-то усталое раздражение: ведь все было ясно с самого начала. Пировать уже не хотелось. Хотелось разойтись по домам и обдумать случившееся. Ведь случилось-то такое, о чем раньше и сказать было смешно: мирно, спокойно, без единого удара мечом жители из свободных граждан превратились в данников венгерской короны. К этой короне при покойном князе Ярославе Владимировиче галичане имели, конечно, отношение, но только в том смысле, что Ярослав любил по ней постучать, да так, что Бела старался не слишком часто подставлять ему корону под меч.
Неожиданно — теперь уже и для князя Владимира, и для горожан — венгерского короля поддержали галицкие бояре. Они стали уверять народ, что благородный король галицкий Андрей будет править, во всем послушный их воле и воле народной. Уверяли настойчиво, ссылались на то, что сам король Бела дал клятву, а королевская клятва — это уж такое дело, что к ней и добавить нечего. Ну, можно было, правда, спросить: неужели король венгерский, сидя в своем королевстве, только и мечтал о том, как бы поскорее начать выполнять волю галицких бояр? Но почему-то об этом никто не стал спрашивать, тем более что венгерских ратников оказалось на княжеском дворе больше, чем выборных представителей.
Изумленного князя Владимира тут же связали на глазах у галичан. Многие из присутствовавших не раз мечтали об этом, но теперь радости по такому поводу не испытывали. Пир в честь нового галицкого короля получился вялый и скучный. Все съели и выпили в основном венгры, да при этом еще говорили на своем языке, мало кому из жителей понятном.
Подождав еще несколько дней и убедившись, что никто в городе роптать или поднимать мятеж против королевича Андрея не собирается, король Бела отбыл домой, увозя князя Владимира пленником. Войско, правда, осталось в Галиче.
Теперь огромная волость была подчинена иноземцам. Не только галичане, но и сами венгры понимали, что так долго продолжаться не может: кто-нибудь захочет вернуть Галич в лоно великой Руси. Но для галичан очень важно было — кто именно захочет? Если войско к Галичу приведет, к примеру, Рюрик Ростиславич или Святослав Киевский, возмущенный потерей такого большого княжества, то это одно дело: тут можно русским князьям и помочь разделаться с венграми. Если же силой попробует вернуть себе княжение, скажем, Роман Мстиславич, то в таком случае жители Галича станут венграм союзниками. Уж этот-то, разделавшись с королевичем Андреем, отомстит городу жестоко. Ведь Галич, в сущности, изгнал и Романа, отказавшись сражаться за него с войсками Белы. Положение галичан в один миг стало таким странным, что оставалось лишь качать головами и вздыхать. Выбирать теперь приходилось не между хорошим и плохим, а между плохим и ужасным.
