Рафаэлло Джованьоли - Спартак
Тогда он вышел из своего укрытия и удивленно огляделся вокруг; ему казалось, что это был сон; он сам себя спросил, была ли это та великая тайна, которую он собирался раскрыть, были ли это враги, которых он хотел захватить врасплох. И, думая о происшедшем, он покачивал головой и улыбался; затем он снова стал прощаться с Азеллионом; хозяин без конца кланялся Порцию, желая ему счастливого пути и скорого возвращения и обещал к тому времени приготовь великолепное массикское вино, которое затмит нектар Юпитера. Когда же Порций вскочил на коня и, пришпорив его, поскакал, направляясь к Барию, Азеллион пробежал за ним десять — двенадцать шагов и все кричал:
— Доброго пути! Пусть боги сопутствуют вам и хранят вас!.. Ах, как чудесно он скачет!.. Как великолепно он выглядит на моем Артаксерксе! Отличный конь, мой Артаксеркс!.. Прощай, прощай, Порций Мутилий!.. Что и. говорить!.. Я полюбил его… и мне жаль, что он уезжает…
В эту минуту он потерял из виду своего гостя, исчезнувшего за поворотом дороги недалеко от станции.
Опечаленный Азеллион отправился домой, рассуждая про себя:
«Бесполезно… таков уж я… чересчур добрый».
И он тыльной стороной руки отер слезу, катившуюся по щеке.
А Порций Мутилий, в котором читатели, конечно, уже узнали свободнорожденного начальника легиона Рутилия, посланного в Рим гонцом от Спартака к Катилине, все время ехал рысью, размышляя о странном происшествии, и спустя час после наступления сумерек добрался до Бария, но даже не заехал туда, а остановился в трактире на дороге в Гнатию. Там он велел отвести на конюшню Артаксеркса, который действительно оказался резвым и сильным конем, а затем нашел для себя постель, чтобы отдохнуть до рассвета.
На следующий день, еще до восхода солнца, Рутилий уже мчался по дороге Гнатия, которая вела к Бутунту; на эту станцию он прибыл пополудни, поменял Артаксеркса на вороную кобылу с кличкой Аганиппа и, немного подкрепившись, поскакал в Канузий.
Под вечер, на полпути между Бутунтом и Канузием, Рутилий заметил впереди столб пыли: очевидно, ехал какой-нибудь всадник. Осторожный и предусмотрительный Рутилий пришпорил свою Аганиппу и вскоре догнал ехавшего впереди всадника. Это был не кто иной, как вольноотпущенник Лафрений, которого он встретил на станции Азеллиона, близ Бария.
— Привет! — произнес отпущенник, даже не повернув головы, чтобы посмотреть, кто его обгоняет.
— Привет тебе, Лафрений Империоза! — ответил Рутилий.
— Кто это? — с удивлением спросил тот, быстро обернувшись.
Узнав Рутилия, он произнес, облегченно вздохнув:
— А, это ты, уважаемый гражданин!.. Да сопутствуют тебе боги!
Благородный и великодушный Рутилий был растроган, узнав бедного отпущенника, ехавшего в Рим, чтобы похитить своего сына и затем отправиться вместе с ним в лагерь гладиаторов. Он молча смотрел на него. Ему захотелось подшутить над отпущенником, и он сказал ему строгим голосом:
— Так ты едешь в Рим, чтобы украсть своего сына из дома твоих хозяев и благодетелей, а потом убежишь вместе с ним в лагерь низкого и подлого Спартака!
— Я? Что ты говоришь?.. — пробормотал Лафрений в смущении; лицо его страшно побледнело, или это только показалось Рутилию.
— Я все слышал вчера, потому что стоял позади колодца на станции Азеллиона; мне все известно, коварный и неблагодарный слуга… как только мы приедем, в первом же городе я прикажу арестовать тебя, и ты должен будешь перед претором, под пыткой признаться в измене.
Лафрений остановил коня; Рутилий также.
— Я ни в чем не сознаюсь, — произнес мрачно и угрожающе вольноотпущенник, — потому что я не боюсь смерти.
— Не побоишься даже распятия на кресте?
— Даже распятия… потому что знаю, как освободиться от этого.
— А как? — спросил, будто бы удивившись, Рутилий.
— Убью такого доносчика, как ты! — воскликнул разъяренный Лафрений, вытащив короткую, но увесистую железную палицу, спрятанную под чепраком лошади; он пришпорил своего коня и бросился на Рутилия; тот громко расхохотался и крикнул:
— Остановись, брат!.. Верность и…
Лафрений левой рукой остановил лошадь, а правую, которой он сжимал палицу, поднял вверх и удивленно произнес:
— О!..
— …и?.. — спросил Рутилий, ожидая в ответ от Лафрения вторую часть пароля.
— …и победа! — пробормотал тот, еще не вполне пришедший в себя от изумления.
Тогда Рутилий протянул ему руку и три раза нажал Указательным пальцем на ладонь левой руки отпущенника и этим окончательно успокоил его. Сам он теперь был уверен в своем собеседнике и спутнике, не колеблясь признав в нем товарища, также состоявшего в Союзе угнетенных.
Стемнело. Всадники обнялись и поехали рядом, рассказывая друг другу о своих невзгодах.
— Ты действительно можешь удивляться, как это я, свободнорожденный, продался ланисте в гладиаторы. Знай же, я родился и вырос в богатстве; как только я надел претексту, я тотчас же погряз в кутежах и расточительстве. А тем временем мой отец проиграл в кости почти все свое состояние. Мне было двадцать два года, когда он умер; долги полностью поглотили все, что он оставил; моя мать и я впали в крайнюю нищету. Меня нужда не испугала, я был молод, силен, храбр и отважен, но моя бедная мать… Я собрал двенадцать или пятнадцать тысяч сестерций — все, что осталось от нашего прежнего благосостояния, присоединил сюда то, что выручил, продав себя ланисте, и таким образом обеспечил мою бедную родительницу до глубокой старости… Только во имя этого я продал свою свободу, которую теперь, через восемь лет, испытав бесчисленные страдания и опасности, теперь, когда умерла моя мать, получил возможность обрести снова.
Рутилий закончил свой рассказ дрожащим голосом, несколько слезинок скатилось по щекам, побледневшим от волнения.
Мрак сгущался; братья поднимались в это время по крутой дороге, по обе стороны которой тянулся лес; широкие рвы отделяли его от дороги.
Оба всадника продолжали молча ехать еще с четверть часа по этой дороге, как вдруг лошадь Лафрения Империозы, то ли испугавшись тени от дерева, отбрасываемой на дорогу светом восходящей луны, то ли по какой-то другой неизвестной причине, вздыбилась, сделала два-три безумных прыжка и свалилась в ров, тянувшийся вдоль обочины по левой стороне дороги, ведшей от Бутунта в Канузий.
Услышав крики Лафрения, звавшего на помощь, Рутилий сразу остановил своего коня, спешился, привязал его за повод к кустарнику и, бросившись в ров, поспешил на помощь другу.
Но не успел он сообразить, что произошло, как вдруг почувствовал сильнейший удар в спину. От этого удара Рутилий свалился, и в то время, как он пытался понять, что происходит, получил второй удар в плечо.
Рутилий понял, что попал в ловушку, расставленную ловко и хитро; он выхватил из-под туники кинжал, но в это время Лафрений молча нанес ему третий удар по голове. Рутилию удалось приподняться, и он с криком бросился на своего убийцу, поражая его в грудь.
— Презренный, мерзкий предатель!.. Ты не посмел открыто напасть на меня!
Но тут Рутилий понял, что у убийцы под туникой был панцирь.
Произошла короткая отчаянная схватка между раненым и почти умирающим Рутилием и Лафрением, сильным и невредимым, который, казалось, растерялся, пораженный мужеством и душевным благородством своего противника. Слышны были только стоны, ругательства, глухие проклятия.
Вскоре послышался шум падающего безжизненного тела и слабый голос Рутилия, воскликнувшего:
— О, подлое предательство!..
Потом все затихло.
Лафрений наклонился над упавшим и прислушался, желая убедиться в том, что тот больше не дышит. Затем он поднялся и, вскарабкавшись на дорогу, стал что-то шептать, направляясь к лошади Рутилия.
— Клянусь Геркулесом, — вдруг воскликнул убийца, почувствовав, что теряет сознание, — я вижу… Что же это со мной?..
И он зашатался.
— Мне больно, вот здесь… — простонал он слабеющим голосом и поднес правую руку к шее, но тотчас отнял ее. Рука была в крови.
— О, клянусь богами!.. Он… поразил меня… как раз сюда… в единственное… незащищенное место.
Он зашатался и рухнул в лужу крови, которая била ключом из сонной артерии.
Здесь, на этой пустынной дороге, среди ночной тишины, тщетно пытаясь приподняться и призывая на помощь, человек, назвавшийся Лафрением Империозой, а в действительности низкое орудие мести Эвтибиды, в жестоких муках ужасной агонии умер в нескольких шагах от того рва, в котором лежал труп бедного Рутилия, погибшего от руки убийцы, нанесшего ему восемь ран.
Глава семнадцатая
АРТОРИКС — СТРАНСТВУЮЩИЙ ФОКУСНИК
Четырнадцатый день перед январскими календами 682 года со времени основания Рима (19 декабря 681 года) был днем шумного веселья и празднества у потомков Квирина; веселые, ликующие толпы людей двигались по дорогам, заполняли Форум, храмы, базилики, главные улицы, винные лавки, таверны, харчевни и кабаки, предавались самому безудержному, бесшабашному разгулу.
