Владислав Бахревский - Свадьбы
Надежда глядела-глядела, и вдруг волна стыда хлынула ей в лицо, и она была рада, что скрывается под чадрой.
Она сообразила вдруг, что «выбирает» невольницу. Она, невольница, выбирает невольницу. Всю дорогу торопила сюда носильщиков, ибо у нее появились деньги, и ей хотелось сделать доброе — выкупить на свободу трех-четырех русских невольниц.
Но кого? И на какую свободу? Как эти несчастные смогут добраться до родной земли через море, за тысячи верст, по дорогам, кишащим негодяями, которые и надругаются, и снова приволокут сюда же на аркане.
Надежда поняла вдруг — выхода у этих несчастных нет, у нее самой — нет иного выхода, она должна до конца дней своих играть те роли, которые ей поручат сильные господа ее.
Она увидела Береку, семенящего к ней, заранее согбенного в подобострастном обезьяньем поклоне.
Надежда пырнула в паланкин.
— В Сераль!
«Я упрошу своего падишаха, чтобы он схватил проклятого Береку», — ясно сказала она сама себе и столь же ясно подумала о том, что ведь не попросит о мщении. Схватят одного Береку — явятся пятеро новых.
«А как же дальше жить? — спросила себя Надежда. — Зачем жить?.. Для сыночка, но его сделают турком, и он пойдет на Русь и, может быть, своей рукой зарежет свою родную бабку».
Как же плакала в ту ночь Надежда! Пусто у нее было на сердце, жутко ей было.
* * *Ибрагим вдруг решил заняться делами, и первым его делом была казнь.
Обозревая морское побережье в подзорную трубу, Ибрагим увидал, что с другого берега залива Сераль обозревает в подзорную трубу посол Венеции.
— Казнить! — закричал Ибрагим, тыркая подзорной трубой в море. — Казнить!
Слуги исподволь выясняли, кого же надо казнить, и казнили.
Великий визирь Мустафа решил, что именно теперь следует поговорить с падишахом один на один.
— Убежище веры, минул год с вашего знаменательного восшествия на престол… Ужасная болезнь отвлекла величайшего из величайших от государственных дел, и, пользуясь этим, некоторые, нечистые душой, запускали руки в казну империи и черпали столько, сколько могли ухватить. Доход за год потому и составил только триста восемьдесят миллионов акче, а расход несколько превысил пятьсот миллионов.
— Что ты предлагаешь? — спросил Ибрагим, удивленный этаким разорением казны. — Что? Что вы там с матерью моей премудрой замышляете? Говорите тотчас! Я знаю, кто вор! Знаю!
— Светоч мира, царь царей и надежда ислама, опустошенную казну можно пополнить, затеяв войну, но сначала нужно восстановить престиж государства, нужно изгнать казаков из Азова. А эта война, хоть и малая, но не сулит ровно никакой выгоды. Правда, если мы двинемся в глубь русских земель, то приобретения, безусловно, погасят, и может быть, и превысят расходы.
— Так почему же мы до сих пор не вернули Азова?
— О блистательный! Взятие Азова станет первой победой среди твоих величайших побед. Убежище веры, никто не посмел присвоить славу этой победы.
— Как много слов ты говоришь, — сказал Ибрагим, подозрительно разглядывая лицо великого визиря. — Ступай, пусть войска готовятся к походу. И думай, думай, как добыть деньги.
* * *— Как добыть деньги? — спроспл Ибрагим у своего главного евнуха.
— Убежище веры, я слышал мудрость, которая гласит: «Когда народ угнетен — казна пуста».
— Ты сам знаешь, что мне не справиться с разорителями моего государства, со всеми моими вельможами… Ты же знаешь, — падишах перешел на шепот, — если я возьмусь за них, они меня убьют, задушат или отравят, как отравили Мурада.
— Государь, это не доказано.
— Я знаю, знаю… Я сам это знаю… Но я не знаю, как и где добыть деньги.
— Возьмите, величайший мой господин, у тех, кто эти деньги украл.
Главный евнух улыбался глуповато и простовато, но он знал, что делает.
— Можно продавать должности.
— Продавать должности? — удивился Ибрагим.
— А почему бы их и не продавать? Купцы и ростовщики за придворную должность готовы платить миллионы, п они платят их, только не вам, Убежище веры, а вашей матери или другим сановникам. Я слышал, что торговец рабынями и рабами, иудей Берека, готов дать три миллиона за должность кетхуды-бея. Он ищет эту должность, разумеется, не для себя, но для человека своего нечистого рода.
— Три миллиона? Но кетхуды-бей — это помощник великого визиря.
— Великий визирь — правая рука Кёзем-султан.
— Верно!.. Пусть наш человек следит за каждым шагом Мустафы-паши… Но я хочу четыре миллиона.
— Мои люди передадут ваше святейшее желание, о солнцеликий падишах!
— Позови ко мне Надежду. Я хочу послушать ее речи. Она — врачеватель души моей.
Главный евнух отправился выполнять повеление, но в дверях задержался.
— Величайший из великих, я вспомнил еще одно средство, как добыть большие деньги.
— Говори!
— У вас есть дочь, и ее можно выдать замуж.
— Но ей пять лет!
— Муж должен сохранять девственность дочери падишаха до совершеннолетия… Я только хотел напомнить хранителю истины, что все имущество и все богатства после смерти мужа дочери падишаха переходит в казну падишаха.
Ибрагим закусил нижнюю губу.
— Кто у нас самый богатый?
— У нынешнего кетхуды-бея и деньги, и земли, и дворцы.
Бегающие глаза Ибрагима замерли. Он улыбался.
— Приготовьте дочь мою Джарелхан-султан к свадьбе.
О согласии кетхуды-бея не спрашивали.
* * *Кетхуды-бей принял нежданное решение Ибрагима как милость аллаха. Знать бы ему, что уже заказан медленнодействующий яд, которым его отравят ровно через месяц после свадьбы, знать бы ему, что умирать он будет в мучениях и страдания его будут длиться более двух недель.
К Ибрагиму во внутренние покои явилась валиде Кёзем-султан.
— Великий падишах, у меня горькая обязанность приходить по справедливым и важным для государства ходатайствам.
Ибрагим глядел на мать исподлобья. Перед ним была книга неприличных изображений. Кёзем-султан вздохнула: у Мурада любимая книга была другая — трактат Кучибея Гёмюрджинского.
— О сын мой! — заломила в отчаянии руки Кёзем-султан, — ты совершенно забыл и всячески обходишь вниманием свою первую жену, а ведь у нее растет наследник. Ты же приблизил к себе наложницу-христианку.
— Что ты хочешь?
— Твоя жена сообщила мне, что великий падишах ни разу не взглянул на своего сына.
— Хорошо, я пойду и взгляну.
Ибрагим поднялся, похудевший, с обвисшей кожей, как некое существо, сунутое в мешок не по росту; он прошел мимо матери в сады Сераля, ибо слуги знали, кого он хочет видеть, и открывали перед ним нужные двери.
Его жена в диадеме из алмазов ждала его с ребенком на руках.
Ибрагим взглянул на личико малыша: маленькое, сморщенное.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Ибрагим жену.
— Я хочу, чтобы вы оставили свою гяурку и обратили свое внимание на меня, ибо я мать ребенка, который будет в свое время падишахом.
— Ах, как вы все торопитесь! — крикнул Ибрагим и вдруг хитрым движением сумасшедшего вырвал из рук жены своего сына и бросил его в фонтан.
Глава четвертая
— Надежда! Надежда! — кричал падишах. — Пожалей меня! Погладь меня! Мне страшно! Они все против меня. Я полюбил наложницу Мурада, но мне сказали, что ее любить нельзя, и дали ей кинжал, чтобы она зарезала меня. Я полюбил тебя, а они говорят — люби первую жену. Почему ты не первая жена? — Он посмотрел на нее, прищурясь, — Ты тоже хочешь сделать мне больно?
— Успокойся, повелитель… Все хорошо. Твой наследник жив и здоров, его спасли.
— Но почему ты не валиде-султан? — закричал Ибрагим.
— Потому, мой повелитель, что я русская. А ты собираешься идти войной на русских. Я бы этого не пережила…
— Но я иду войной на твоих русских, а ты жива…
— Нет, повелитель, я не совсем жива. Я рабыня, вещь, твоя игрушка.
— Но я не хочу, чтобы тебя отправляли в Египет.
— Меня? В Египет?
— Да, — сказал Ибрагим, — Они все так решили. Ты, твой сын и мой Кизлярагасы поедете в Египет. У тебя там будет свой дворец, но не будет меня…
Мысли у Надежды заскользили, как скользят канатоходцы, ловко, но по одной струночке.
«Неужто я так сильна, что Кёзем-султан предпочла от меня отделаться таким дорогим способом?.. Впрочем, все это Кизлярагасы. Он верен своей мечте добыть для сына меддаха престол Османов».
Друзья и враги Надежды выражали ей сочувствие, а Надежда спешила покинуть Сераль. У нее будет свой дворец где-то на краю земли, в Египте, но — свой дворец!
Крестьянка, крепостная — в Египте, в своем дворце!
«Вот бы Тургенева какой татарин прихватил бы! — мечтала Надежда. — Вот бы купить его в слуги… Опахалом меня обмахивать».
