Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

— А что, велик гуляй-город? — не удержался от во­проса Богдан Вельский, хотя понимал, что унижает этим себя: он, третий воевода Опричного полка, должен знать все.

— Велик. Весьма велик.

— Когда успели? — невольно вырвалось у Богдана Вельского, и он сам удивился столь глупому вопросу. Спохватившись, ответил вроде бы сам себе: — Целых пять дней, как не успеть, если не спать.

В самом деле Девлет-Гирей остановился у Пахры на пятый день после переправы через Оку. Времени оказа­лось более чем по горло, чтобы все задуманное Михаилом Воротынским осуществить. К тому же все его соратники действовали четко и быстро. Едва лишь замыкающие ча­сти крымской рати миновали Молоди, как тут же на вы­соте, которую определил Никифор Двужил и которую в свое время одобрил князь Воротынский для гуляй-горо­да, появились ертоул и посоха. Застучали топоры, завиз­жали двуручные пилы. Не заставил себя долго ждать и сам обоз с гуляями. Когда же к условленному месту подо­шел Большой полк, гуляй-город крепко, словно вросший в землю, стоял многоверстовой стеной, непробиваемой для стрел.

Князь Воротынский лично объехал гуляй-город по внешнему обводу. Прежде он уже высоко оценил выбор Никифора Двужила, но теперь, когда на холмах встала превосходная крепость, он окончательно убедился, что лучшего места от самого Серпухова сыскать невозможно. Впереди — верстовое покосное поле, окаймленное гус­тым лесом, который как бы взбирается на водопуск, до­вольно крутой, возвышавшийся над полем саженей на сто; гребень тот, на котором стоит гуляй-город, пучится в центре высоким холмом. Место для вышки. Наблюда­тельной и костровой.

За водопуском — вековые дебри с сырыми, заросши­ми непролазной лещиной оврагами. Два из них подходи­ли почти вплотную к стенам гуляй-города, напротив этих оврагов и определены были въездные ворота.

Обойти стремительной конной лавой крепость просто невозможно, остается одно — бить в лоб, а здесь вся ог­ненная мощь. Здесь, перед гуляем, все крупные деревья спилены, оставлен лишь редкий подлесок, который не укроет нападающих ни от дроби, ни от стрел, но который в сочетании с триболами нарушит стройность атаки, со­бьет ее стремительность.

Против же обходных маневров, к которым татары, ес­ли, конечно, решат разгромить русскую рать, обязатель­но прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие заса­ды. Но об этом не сиюминутная забота.

Надежен гуляй-город. Сколько раз, раскинув в мо­мент крепкие китаи из толстых досок и подперев их по­возками, встречали русичи степняков и, выдержав пер­вый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеж­дали.

Тумены Чингисхана, которые вел к Днепру Субудей, тоже споткнулись о гуляй-город, в котором засела киев­ская дружина. Заманив в степь хитрым маневром дру­жины князей черниговского, смоленского, курского, трубчевского, путивльского, волынцев, галичан и кип-чаков, Субудей разбил их поодиночке собранным в ку­лак войском, которое в общем-то по численности не пре­восходило русское. Погнавшихся за остатками разби­тых русских дружин остановил гуляй-город киевского князя Мстислава Романовича247 . Всего десять тысяч рат­ников три дня отбивали лютые штурмы татар, губили их сотнями.

Стрелы татарские не пробивали умело подогнанные китаи из сосновых плах, а дружинники киевских кня­зей, стоя на бричках, метко вышибали из седел пришель­цев, доселе незнаемых. Тех же, кто пробивался к стенам гуляй-города и пытался подняться на них, секли боевы­ми топорами на длинных топорищах, обоюдоострыми мечами и шестоперами.

Видя, что не одолеть дружину киевскую, Субудей по­шел на коварную хитрость: отправил со своими послами окованного в цепи бродника, плененного в проводники в самом начале похода, чтобы тот уговорил русских сло­жить оружие и идти безбоязненно в свой Киев. Субудей обещал освободить и самого бродника и никого из ратни­ков не трогать. Он предлагал мир. Он заверял, что отпус­тит всех, кого захватили его воины в плен. Всех до едино­го. Он предлагал дружбу.

Честные по природе, доверчивые русичи вышли из своей походной крепости брататься с неведомыми при­шельцами и были тут же посечены саблями.

Этот урок долго помнили воеводы и дружинники рус­ских городов и старались впредь не попадаться на удоч­ку, однако хитрость и коварство степняков были на­столько неожиданными и непредсказуемыми, что не раз еще дружины князей русских гибли не за понюх табака, сдавали даже неприступные города, как Козельск248 , меньшей по силе рати.

«Нынче вы у меня попляшете под мою дудочку! — до­вольный полностью гуляй-городом и воодушевлением во­инов, жаждущих сечи с ворогами, торжествовал Михаил Воротынский. — По заветам чингисхановским и субу-деевским бить вас буду!»

Позвал Фрола Фролова и Никифора Двужила.

— Скачи, Фрол, в Опричный полк и скажи: пора дей­ ствовать. Как только Богдан Вельский выведет на гуляй крымских лазутчиков, тут же пусть выходит полк на до­рогу. Поспеши.

Фрол вышел, а князь Михаил Воротынский, повреме­нив немного, спросил боярина Двужила:

— Перебежчик у тебя готов?

-Да.

— Пусть бежит.

— Ясно.

Если Фрол Фролов не знал, в чем суть предстоящих Передовому полку действий, и это недоверие главного во­еводы считал оскорбительным, о чем хотел известить Богдана Вельского, которого надеялся встретить в Оп­ричном полку, то Никифору Двужилу хорошо был зна­ком замысел князя Михаила Воротынского, ибо он сам принимал участие в его разработке, поэтому Никифору не нужно было растолковывать, какие наставления да­вать тому, кто готов пожертвовать собой, готов к мучени­ям и даже смерти ради победы над ворогами.

Когда же Никифор Двужил отправил перебежчика, князь Воротынский вновь позвал его на совет.

— Сына еще покличь.

— Может, Фаренсбаха с Черкашениным позвать?

— Нет. Еще не время. Придет и их час.

Дело в том, что Михаил Воротынский никак не мог оп­ределиться с полком Левой руки. Стоит тот заслоном у Наро-Фоминска, перекрывая Калужскую дорогу, но крымцы по ней не пустили ни одного тумена. Можно, стало быть, звать полк в гуляй-город. Увы, хочется и ко­лется, да мама не велит. Вдруг Дивей-мурза замыслит часть сил перекинуть на Калужскую дорогу, чтобы оса­дить и Наро-Фоминск, и Боровск, тогда как? Увидит пу­стоту и рванет основными силами по пустой дороге. По­ломаешь голову, чтобы по одежке вытянуть ножки и в то же время не остудить их. Тысяч бы двадцать еще, тогда можно было бы ладней все устроить.

Как на духу выложил свои сомнения Михаил Воро­тынский верным боярам, своим мудрым советникам, за­тем спросил:

— А как вы думаете?

—Мы, князь, вели уже об этом речь. Есть нужда спеш­но звать полк Левой руки. Не оказалось бы поздно. Ну­жен ли он к шапочному разбору?

— Опасаюсь вовсе оголить дорогу.

— А ты не оголяй. Раздели Сторожевой полк. Пусть половина его в подмосковных монастырях остается, дру­гую — перебрось на переправу. Повели насмерть заслону стоять, если что. Насмерть!

Не сразу ответил Михаил Воротынский. Более четы­рех тысяч воинов либо просидят в безделии, либо погиб­нут все до одного. И так, и эдак — все одно прореха. Ощу­тимая. Если Девлет-Гирей достигнет Москвы, в монасты­рях всего четыре тысячи встанет ему на пути, а не весь восьмитысячный полк. Большая разница.

Никифор Двужил понял состояние князя и успокоил его, приободрив:

— Не столь уж велик риск, чтобы так кручиниться. Пока все идет ладом.

— Поплюй, отец, через левое плечо, — покачал голо­вой Косьма, и Воротынский с ним вполне согласился.

Однако плюй или не плюй, а события перед решаю­щим сражением разворачивались точно по задуманному главным воеводой и его соратниками плану. Князь Одо­евский привел основные силы полка Правой руки в под­готовленное для него зажитье, что левее на версту от гу­ляй-города в глубине леса, окольцевав себя плотно заса­дами от лазутчиков. Полк Левой руки, замененный час­тью Сторожевого, двинулся уже к гуляй-городу, чтобы встать вместе с Большим полком, немцами-наемниками и казаками Черкашенина за гуляями, — все шло как по писаному, только лишь у опричной тысячи вышла не­большая промашка. Опричники ловко вывели крымских лазутчиков к берегу Рожай, и те опешили от удивления. Попытались было пересечь речушку, чтобы рассмотреть внимательней невесть откуда взявшуюся крепость, но пара болтов выбила двоих всадников из седла. Тогда де­сятник, понявший, что они обнаружены, а об увиденном надо непременно сообщить своим начальникам, крик­нул, чтобы всадники скакали бы, укрываясь в лесу, каж­дый к своему стану, поодиночке, а сам пустил коня намё­том прямо по дороге, нисколько не таясь. Опричники не стали его догонять, остальных же всех посекли болтами, и это была ошибка.

Десятник — к Теребердею-мурзе, миновав своего ты­сяцкого. Пал ниц.