Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

Отпала в этом нужда. Предложения от сотников сыпа­лись как ягоды в лукошко. Похоже, они уже о многом подумали. Из обилия сказанного отвеяли полову, оста­вив чистые увесистые зерна: устроить первую засаду, вы­брав ерник, подступающий с обеих сторон к дороге, и когда замыкающая сотня станет подъезжать к этому ме­сту, ударить залпом из рушниц, полить дождем из кале­ных болтов.

Этот ход принят, осталось обсудить детали.

— Хорошо бы залп не сразу с обеих сторон. С одной стороны жахнуть, татары, опомнившись, направят мор­ды коней на ерник, а тут — со второй стороны. Раскоря­чатся небось.

— Триболы перед ерниками раскинуть. Погуще.

— А со спины парой сотен — в мечи. Всю сотню по­сечь!

— Нет! — остановил ретивца Богдан Вельский. — В рубку негоже. Посшибали с седел сколько удалось и — в лес.

— Иль трусы мы?

— Знаю, не трусы, но я получил строгий приказ неввязываться в рубку, чтобы не терять ратников в мелких стычках.

— Но татары не успокоятся, не отомстив за потери. В лес полезут. Что? И в лесу не схлестываться? Пусть го­нятся как за зайцами, отсекая трусливые головы или ар­каня беспомощных? Это им сподручно: они на конях, а засада — пеше.

— Эка догонят, — возразил другой, более пожилой сотник. — А для чего остальные? Болты и в лесу — бол­ты. Да и рушницам раздолье. Особенно, если ворог в про­галине окажется.

— Рушницы — негоже, — вставил свое слово тысяц­кий. — Только болты. Татары наверняка не скопом поле­зут в лес, а десятками или даже пятерками станут чесать лес, вот и нужно, впустив десятку или пятерку на поля­ну, — в болты. Тихонько. Остальным татарам не слыш­но. Таким манером всех можно оставить в лесу. Всех до од­ного. А что тысяцкий ихний пошлет пару, а то и тройку со­тен в погоню за засадой, и к ворожеям ходить не нужно.

Весьма понравилось Богдану Вельскому предложен­ное тысяцким, и он твердо заявил:

— Принимается!

После паузы, чтобы все поняли, что конец всяким со­ветам, принялся приказывать тысяцкому:

— Определи в засаду не более сотни. По полусотне на каждую сторону дороги. За их спинами — по паре сотен. Остальная полутысяча — в моем резерве. На непредвиден­ный случай. Татары же на разные пакости весьма горазды.

Отыскать место для засады в разрыве между тысяча­ми оказалось несложно. Оставалось обождать, когда вражеская колонна начнет движение. Сколько ждать? Кто может ответить.

Только на второй день зашевелились крымцы. Потя­нулись неспешно в сторону Пахры.

«Сбит, стало быть, заслон на переправе. Теперь до са­мой до Москвы открыт Девлетке путь», — все еще про­должая осуждать непонятную для себя нерешительность воеводы, думал Богдан Вельский, теперь, правда, не об­виняя его в крамоле, а пытаясь понять общий замысел, в котором и ему нашлось определенное место. Оно не очень-то нравилось Богдану Вельскому, только грел на­мек князя Хованского о чем-то важном, пока не объяс­ненном.

Головные дозоры татар миновали, ничего не заметив, боковых же крымцы отчего-то не высылали. Значит, можно выдвигать засаду в ерники.

Медленно движется вражеская колонна. Только к ис­ходу дня, когда солнце вот-вот собиралось запутаться своими лучами в дубово-березовой густоте, вовсе не заме­чая колких еловых вершин, появилась замыкающая сот­ня. Вот уже полусотня саженей до засады, вот двадцать — пронзительный свист и тут же — залп. Тут же злове­щее шипение каленых болтов. Десятка два всадников сползло безжизненными кулями с седел, но остальные без всякой растерянности рванули к ернику, откуда не­сли смерть дробь и железные стрелы, грозно загорланив: «Ур-р-ра-агхш!»

Еще один залп рушниц, на сей раз менее смертонос­ный, а первые всадники уже почти у самого ерника. Сей­час ворвутся и примутся рубить коварных гяуров, но тут вновь взвился свист, и левая сторона дороги жахнула залпом.

Малая, очень нужная заминка — есть время улепет­нуть из ерника и чем скорее, тем лучше. Начало удачное, от сотни осталась едва ли половина, к ней на помощь, од­нако, уже несется предпоследняя сотня.

Дальше началось то самое, что предсказал тысяцкий. Разбившись на десятки, целых три сотни начали прочесывать лес, и на каждой прогалине, на каждой полянке падали с седел от летевших из густых подлесков каленых болтов.

Почти все крымцы остались в лесной чаще. Спаслись немногие, да и то благодаря наступившей темноте.

Ликует Богдан Вельский, и понять его можно, такой успех! Сколько побито крымцев, а из опричников никто даже не ранен.

— Вот так и станем дальше засадить!

— Рискованно повторяться, — высказал свое несогла­сие тысяцкий. — Конечно, еще разок можно, но не более того. Татарским воеводам да и нукерам не перешибешь перстом лба. Зело умны они в рати. Думать нам нужно о новом.

Все же настоял Богдан Вельский устроить засаду на манер первой, но, как и предрек тысяцкий, оказалась она менее удачной вначале, хотя в лесу, когда стали его прочесывать татары, понесли они знатные потери. Кто-то из опричников начал даже аукать озорства ради, ока­залась же от этой шалости добрая польза: крымцы более настойчиво начали преследовать аукающих, а те замани­вали их в болота.

Вся опричная тысяча взяла на вооружение аукание и, не неся никаких потерь, расправлялась со всеми, кто по­являлся в лесу. А их, крымских карателей, все больше и больше пёрло в лес. Не только, чтобы избавиться от на­зойливой опасности, но еще и для того, чтобы захватить языка. Темник требовал этого, а его понукал к тому Ди-вей-мурза. Он все отчетливей понимал, что поход идет не совсем так, как должно: русские уходят от решающего сражения, сохраняя свои силы. Для чего? Где они соби­раются биться? Не готовятся ли ударить в спину, когда тумены подойдут к Москве? Но, скорее всего, ждут под­крепления, которое спешит, видимо, и из Великого Нов­города, и из других северных и западных мест. Это Ди-вей-мурза считал вполне вероятным, потому что Литва и Польша, обещавшие начать наступление на Смоленские земли, и шага до сего момента не сделали.

Дивею-мурзе очень нужен был язык, чтобы узнать, ве­лика ли сила, которая прячется в лесах. Знай он это, мог бы предложить Девлет-Гирею свой новый план наступле­ния на Москву. Пока же хан не желал даже слушать о приостановке движения, чтобы осмотреться и сделать необходимые поправки в свои действия.

Но то, чего очень хотелось Дивею-мурзе, никак не хо­тел допустить князь Михаил Воротынский. С каждым гонцом, какой бы приказ тот ни нес, князь обязательно напоминал воеводам, чтобы те надежно охраняли себя от лазутчиков, берегли бы ратников и, что самое главное, не допускали бы пленения. Теперь, наставлял он воевод, важнее не столько уничтожать захватчиков, сколько бе­речься от них, не давая подглядеть передвижения рус­ских полков, а вот крымских же языков приказывал брать как можно больше.

Приказ главного воеводы — есть приказ. С ним не по­споришь. Но он не запрещает нагонять страх на крым-цев. И хотя опричники и ратники полка Правой руки больше не ставили засад на дорогах, тем не менее от ноч­ных налетов не отказались. Особенно в том преуспели оп­ричники Передового полка. Тихо, без рушниц и даже са­мострелов, лишь с мечами и акинаками подбирались они к стану какой-нибудь сотни, ловко снимали охрану и — пошла резня. И только крымцы начинали приходить в себя — опричники обратно в лес. Неважно, сколько за­хватчиков будет похоронено после рассвета, важно стра­ху нагнать, лишить спокойствия.

Еще повадились опричники коней разгонять, тихо убирая коноводов. Убивать коней рука не поднималась, вот и загоняли их подальше в лес. Утром когда горе-во­яки начинали собирать своих коней, вот тут и подходи­ло время для настоящей работы. Можно пускать кале­ные болты из ерников, можно заманивать ауканьем в болотины.

Все это раздражает крымских военачальников, они все гуще и гуще пускают лазутные группы в лес, и пере­хватывать их становится все трудней, сокращать до минимума приходится ночные вылазки. Опричная тысяча уже создала три полосы засад, чтобы даже мышь не про­шмыгнула мимо них, но и этого становилось мало. Бог­дан Вельский собрался уже слать гонца к князю Хован­скому за помощью, надеясь получить хотя бы полутыся­чу, но его опередил гонец от самого князя. И приказ пер­вого воеводы весьма удивил Вельского: начал он наконец понимать его хитрый замысел.

— Велит тебе воевода пропустить пару лазутных крымских разъездов к Рожае-реке, сопровождая их не­видимо. Близко к гуляю, что на холмах у Молодей возве­ли, не подпускать. Пусть издали полюбуются, — хмык­нул гонец, — да зенки свои на лоб повыкатывают. Если

же кто захочет через Рожаю перемахнуть, бить болтами. А если назад — пусть скачут, но не все чтобы ускакали. Двоих-троих оставить, не более того, чтоб пострашнее им все показалось.

— А что, велик гуляй-город? — не удержался от во­проса Богдан Вельский, хотя понимал, что унижает этим себя: он, третий воевода Опричного полка, должен знать все.