Георг Эберс - Дочь фараона
Высота здания простиралась до сорока футов. Тенистые сады и колоннады, задуманные Крезом, окружали его, а среди рощи возвышался дом, построенный для магов, которым была вверена охрана гробницы.
Вдали виднелся дворец Кира, где по его распоряжению будущие цари Персии должны были проводить ежегодно по меньшей мере несколько месяцев. Вследствие малодоступности этого дворца, похожего на крепость, в нем помещалось также казнохранилище царства.
Свежий горный воздух, струившийся над могилой возлюбленного супруга, в высшей степени благотворно действовал на царицу. С радостью заметила она, что и к Атоссе возвратилась в этом тихом, прекрасном месте прежняя веселость, утраченная со времени смерти Нитетис и отъезда Дария. Сапфо скоро сблизилась с новой матерью и сестрой: ей тоже, как и им, было жаль покидать прекрасный Пасаргадэ.
Дарий и Зопир оставались при большой армии, собиравшейся на равнине Евфрата. Бартия также должен был ранее выступления в поход вернуться в Вавилон.
Камбис выехал навстречу своему семейству. Красота молодой невестки поразила его. Сапфо, напротив, призналась мужу, что только со страхом могла смотреть на его брата.
За несколько последних месяцев царь очень изменился. Не лишенное благородства бледное лицо его стало от чрезмерного употребления вина багровым и некрасивым. Темные глаза еще горели, но уже не прежним, чистым огнем. Черные волосы, блестевшие как крыло ворона, теперь поседели и беспорядочно обрамляли лицо и подбородок. Улыбка гордого торжества, придававшая некогда красоту его чертам, сменилась выражением презрительного пресыщения и грубой суровости.
Только в состоянии опьянения, – давно, впрочем, переставшем быть для него необычным, – он иногда смеялся; но уже без всякой меры, с каким-то лошадиным ржанием.
К женам он обнаруживал прежнее нерасположение. Вступая в египетский поход, он даже оставил гарем в Сузах, тогда как все вельможи везли любимых жен и наложниц с собой. При всем том никто не мог обвинить его в несправедливости; напротив, он настоятельнее, чем когда-либо, требовал строгого исполнения закона; но, обнаружив злоупотребление, был беспощаден и налагал самые жестокие наказания. Когда ему, например, донесли, что подкупленный судья по имени Сизамнес вынес несправедливый приговор, он велел содрать с несчастного кожу и обить ею судейский стул; затем сына казненного он назначил судьей и заставил его сидеть на этом жутком стуле. Как полководец он был неутомим и с большим искусством и строгостью руководил упражнениями войск, собранных под Вавилоном.
Войску велено было выступить после праздника нового года [104]. Камбис отправился к армии, где встретил сиявшего счастьем брата, который, целуя полу его одежды, с восторгом рассказал ему, что скоро надеется сделаться отцом. Царь затрепетал при этом известии, не отвечал брату ни единым словом, напился вечером до потери сознания, а на следующее утро созвал к себе мобедов, магов и халдейцев, чтобы предложить им вопрос:
– Вы помните, – сказал он, – что, толкуя мне сны мои, вы утверждали, что Атосса родит будущего царя персидской державы. Согрешу ли я перед богами, если возьму сестру в жены и осуществлю то, что возвещено мне в сновидении?
После кратковременного совещания магов Оропаст, первосвященник, пал ниц перед царем и сказал:
– Мы не думаем, что ты согрешишь, вступив в подобный брак, так как, во-первых, у персов есть обычай жениться на родственниках, во-вторых, хотя не написано в законе, что праведник может сочетаться браком с сестрой, но сказано, что царь может совершать, что заблагорассудит. Поступай по своему желанию, и деяния твои всегда будут правыми.
Камбис отпустил магов с богатыми дарами, дал Оропасту полномочие на управление царством и объявил пораженной ужасом матери, что, по одержании над египтянами победы и наказании Амазисова сына, он женится на своей сестре, Атоссе.
Наконец армия, в которой числилось более восьмисот тысяч воинов, двинулась в поход отдельными отрядами. Через два месяца она достигла Сирийской пустыни, где ее встретили привлеченные Фанесом на сторону Персии арабские племена амалекитов и гессуритов, которые снабдили войска водой, привезенной на лошадях и верблюдах.
Близ Акко, в земле Ханаанской, собрались флоты подвластных персидской державе сирийцев, финикиян и ионийцев, а также нанятые Фанесом вспомогательные корабли с Кипра и Самоса. Присылка последних сопровождалась обстоятельствами особого рода. В приглашении Камбиса снарядить для него флот Поликрат увидел удобный случай сразу отделаться от всех граждан, недовольных его самовластием. Поэтому он наполнил сорок триер восемью тысячами беспокойных самосцев и отправил их к персам с просьбой не дать возвратиться на родину ни одному из них.
Узнав об этом, Фанес тотчас предупредил обреченных на гибель самосцев об ожидавшей их участи, и они, уклоняясь от экспедиции в Египет, возвратились в Самос, где сделали попытку свергнуть Поликрата, но были им разбиты в сухопутном сражении и ушли в Спарту, чтобы там просить помощи.
За месяц до разлива Нила армии персов и египтян стояли уже друг против друга близ Пелусия, на северо-восточном берегу Дельты.
Распоряжения Фанеса оказались превосходными. Переход через пустыню, стоивший армиям, совершавшим его прежде, многих тысяч жертв, на этот раз, благодаря верным в слове аравитянам, обошелся без больших потерь; а удачно выбранное время года позволило персам проникнуть в Египет по сухим дорогам, удобно и без проволочек.
Царь принял своего друга-эллина с большим почетом и благосклонно кивнул ему, когда тот сказал: «Я слышал, что со времени смерти твоей прекрасной подруги ты уже не так весел, как прежде. Мужчине прилично долго сохранять свою скорбь, которая у женщины выражается бурным, но скоропреходящим плачем. Я сочувствую постигшему тебя горю, так как и я лишился того, что было для меня наиболее дорого. Возблагодарим вместе богов, дарующих нам лучшее средство против скорби – борьбу и мщение!»
Фанес показал потом царю своих солдат и сопровождал его к столу. Поразительно было его влияние на сурового властителя. В присутствии афинянина к Камбису возвращалась спокойная сдержанность, иногда даже веселость.
Громадны были ополчения персов, но и число египетских войск было весьма значительно.
Их лагерь с тыла примыкал к стенам Пелусия, пограничной крепости, издавна предназначенной для того, чтобы служить оплотом против вторжений восточных народов. Перебежчики уверяли персов, что численность всего египетского войска достигает почти шестисот тысяч человек.
Кроме множества воинов на колесницах, тридцати тысяч карийских и ионийских наемников и военно-полицейского отряда мазенов [105], под знаменами Псаметиха собрались двести пятьдесят тысяч келесирийцев [106], сто шестьдесят тысяч гермотибийцев, двадцать тысяч всадников и много вспомогательных войск, из которых ливийские машаваши [107] издавна славились военными подвигами, а эфиопы отличались многочисленностью.
Пехота была разделена на полки и роты, собиравшиеся вокруг разного рода военных значков, и соответственно разделению имела различное вооружение. Тут были и тяжело вооруженные воины с большими щитами и легкими булавами, и пращники; но большую часть войска составляли стрелки, луки которых в ненатянутом положении имели высоту почти в человеческий рост. Всадники были вооружены легкими зубчатыми булавами, а единственную одежду их составлял передник, между тем как бойцы на колесницах, знатнейшая часть военной касты, выезжали в бой в богатейшем убранстве и затратили большие суммы на украшение своих двухколесных экипажей и на сбрую прославленных коней. Для управления лошадьми при каждом из них состоял возница, а сами они помышляли только о битве и были вооружены луками и копьями.
Пехота персов была не многим многочисленнее египетской, но конница вшестеро превосходила число всадников Нильской долины.
Когда обе армии расположились одна против другой, Камбис приказал очистить обширную равнину Пелусию от кустарника и деревьев и сровнять песчаные холмы, чтобы натиск персидской конницы и колесниц не встретил препятствий. Фанес помогал ему точным знанием местности и к принятию своего задуманного с глубокой проницательностью плана битвы успел склонить не только царя, но и старика главнокомандующего, Мегабиза, и наиболее сведущих в военном искусстве Ахеменидов. Знание местности было особенно важно вследствие пересекавших равнину болот, которые для счастливого исхода битвы необходимо было обойти. По окончании военного совета афинянин еще раз сказал:
– Теперь, наконец, могу удовлетворить ваше любопытство относительно закрытых повозок, наполненных зверями, которых я велел привезти сюда. В этих повозках помещается пять тысяч кошек. Не смейтесь! Уверяю вас, эти зверьки будут для нас полезнее ста тысяч воинов. Многим из вас известно суеверие египтян, и все они скорее согласятся умереть, чем убить кошку. Мне самому за убийство подобной твари чуть не пришлось однажды поплатиться жизнью. Вспомнив об этом суеверии, я везде, где был, на Кипре, где есть отличные мышеловы, в Самосе, Крите, по всей Сирии, велел ловить всех кошек, какие попадутся. Теперь предлагаю раздать их войскам, которым предстоит драться с египтянами, и велеть воинам привязать их к своим щитам. Бьюсь об заклад, что каждый истинный египтянин скорее сбежит с поля боя, чем решится выстрелить в обожаемое животное.
